Плетнев метнулся на голос. Он вбежал в небольшую комнатку и замер на пороге. На резном, обтянутом красным атласом диванчике сидели две девушки и испуганно кутались в красные шелковые простыни. Судя по их голым бедрам и плечам, а также по стоявшему рядом с диваном фотоаппарату на высоком штативе, девушки были моделями.
— Мы здесь ни при чем, — испуганно пробормотала одна из девушек. — Мы только позировали.
— С вами все в порядке? — спросил на всякий случай Плетнев, хотя уже предвидел ответ.
— Д-да, — ответила дрогнувшим голосом вторая девушка. И так же, как несколько секунд назад ее подруга, пробормотала: — Мы здесь ни при чем. Честное слово! Он сказал, что позировать нужно для картины. Мы не знали, что он будет фотографировать.
Плетнев посмотрел на зеркальный фотоаппарат и протянул к нему руку. Помедлив секунду, нажал на кнопку, и фотоаппарат с тихим жужжанием сделал несколько снимков.
— Вот тебе и бормашина, — тихо пробормотал он.
— Антон, ты только посмотри на это, — сказал оперативник, протягивая Плетневу несколько фотографий. Посмотреть тут, и впрямь, было на что. Сцены соитий были сняты беззастенчиво, в самых немыслимых ракурсах и позах.
Плетнев чертыхнулся и вышел из комнаты.
Носатый мужчина все еще сидел на полу в прихожей.
— Что это значит? — визгливо спросил он. — Какого черта здесь происходит?
— Мы накрыли порнопритон, вот что здесь происходит, — со злостью в голосе ответил Плетнев.
— Какой к черту порнопритон! Я художник! Это — мои модели. Имейте в виду, у вас всех будут больши проблемы!
Плетнев и оперативник, караулящий художника, переглянулись. На физиономии оперативника появилась грустная усмешка, как бы говорящая, — «ну вот, нарвались».
Плетнев перевел взгляд на хозяина квартиры, и взгляд его стал недобрым и угрожающим.
— Соседи сообщили, что у вас в квартире публичный дом, — сухо сказал он. — То, что мы здесь увидели, подтверждает эту информацию.
— Да какая к черту информация! — продолжил возмущаться носатый художник. — Это просто сплетни! Я…
— Пойдешь по статье, как сутенер и притоносодержатель, — холодно перебил его Плетнев. — И за распространение порнографии получишь по полной катушке.
Взгляд носатого художника стал испуганным.
— Господа… Товарищи… Но я не сутенер. Честное слово! Просто у меня нет денег, чтобы работать с моделями сутки напролет. Я фотографирую, а потом использую эти снимки в качестве натуры. Это мой метод!
— То есть? — не понял оперативник.
— Он сперва фотографирует, а потом копирует фотографии на холсты, — пояснил Плетнев.
— Ловко, — похвалил оперативник, с интересом разглядывая носатого художника. — Что будем делать с этим Врубелем?
— Даже не знаю. — Плетнев задумчиво нахмурил брови. — По-хорошему, его нужно забирать, но возиться не хочется.
В глазах художника мелькнула догадка. Он быстро и цепко глянул по сторонам, затем перевел взгляд на Плетнева и, понизив голос до хриплого шепота, сказал:
— Я все понял. Сколько?
— Чего сколько?
— Ну сколько я вам должен?
Плетнев посмотрел на оперативника, тот пожал плечами. Плетнев вздохнул.
— Ладно, Врубель. На первый раз прощаем. Но если от соседей поступит еще хоть один сигнал…
— Не поступит, — заверил его художник. — Я съеду отсюда. Сниму под мастерскую другую квартиру! Честное слово, друзья мои! Меня завтра же здесь не будет!
Плетнев и оперативник снова переглянулись.
— Что ж, — сказал Плетнев. — Это разумно. А сейчас, милый друг, дай-ка мне свой паспорт. Я лично буду за тобой следить.
15Александр Борисович поднялся со ступенек и отряхнул брюки. На душе у него было беспокойно. Успеет ли Плетнев предотвратить страшное? А может, они уже опоздали, и Марины Соловьевой давно нет в живых?
Турецкий старался об этом не думать. Однако, несмотря на то, что Александр Борисович гнал от себя жуткие мысли, перед глазами у него начали вставать фотографии изуродованных девушек. Тициан, Рембрандт… Что этот ублюдок придумает на этот раз? Перенесет с холста в реальность картину Пикассо? Или Рубенса?
Надо позвонить Плетневу и узнать, как дела!
Александр Борисович достал из кармана телефон, да вдруг остановился. Внезапно он понял, что за запах витал в подъезде. Более того, он понял, откуда этот запах исходил. Не сверху и не снизу — запах шел из квартиры. Из той самой квартиры!
Это был запах растворителя для красок. Запах сильный и свежий. Сегодняшний запах! — со всей отчетливостью понял Александр Борисович. Будто в прихожей разлили банку с растворителем.
Он повернулся к двери. Запах растворителя для красок… И еще этот тихий звук дрели, который он слышал. Да ведь это же… Турецкого прошиб пот.
Александр Борисович одним прыжком перепрыгнул через три ступеньки и нажал на кнопку звонка.
* * *
Он повернулся к двери, потом перевел взгляд на пленницу и тихо спросил:
— Ты это слышала? Кому же там неймется?
И снова по квартире прокатился перезвон на мелодию «Подмосковных вечеров». Он посмотрел на женщину и приложил палец к губам.
— Лежи тихо, — прошептал он пленнице на ухо. — Будешь лежать тихо — останешься жить. Обещаю.
В дверь снова позвонили.
— Черт, — досадливо поморщился он и стянул с рук перчатки. Затем снял испачканный кровью фартук и повесил его на спинку стула. Пригладил ладонью волосы и двинулся в прихожую. Кухонную дверь он плотно прикрыл за собой.
В дверь опять позвонили.
— Кто же это у нас там такой настойчивый? — тихо пробормотал он, шагая к двери. Страха у него не было. Он был абсолютно уверен в собственной безопасности. Об этой квартире не знала даже жена, не говоря уже про всех остальных. Тихий островок независимости и покоя посреди бушующего океана столичной суеты.
Это сравнение показалось ему удачным и он улыбнулся.
Он подошел к двери и выглянул в глазок. Лица стоящего перед дверью человека было не разобрать. Только темные очертания фигуры. Дверной глазок был препоганый и давно нуждался в замене.
— Кто там? — спросил он, слегка изменив голос.
— Я из МГЖТ, — откликнулся хрипловатый мужской голос. — Снимаю показания счетчиков.
Счетчиков! Да разве счетчики находятся не в коридоре?
Прежде чем ответить незваному гостю, он завертел головой и увидел, что в углу прихожей действительно висит счетчик. Черт бы побрал эти старые квартиры!
Неужели придется открывать?
Он приник губами к двери и на всякий случай уточнил:
— Я сейчас очень занят. Вы не могли бы прийти завтра?
— Могу, — ответил хрипатый голос. — Но только с начальником ЖЭУ и бланками для составления акта. Вы этого хотите?
«Черт!.. Неужели от этого парня не отделаться? Но, с другой стороны, он же не пройдет дальше прихожей. Запишет показания счетчика и уйдет. Может все-таки впустить?»
— Ну! — поторопили из-за двери. — Вы открываете или нет? Мне еще полдома обходить, а у меня скоро обед!
— Ладно, ладно, — проговорил он и протянул руку к ручке замка. Щелкнул раз, щелкнул другой.
В это время из кухни донесся едва различимый стон. Он отдернул руку от замка и испуганно оглянулся. Стон повторился. Чертова кукла! Просил же не возникать! Нет, этим женщинам решительно нельзя доверять! Ни в чем!
— Приходите завтра! — рявкнул он в дверь, повернулся и зашагал на кухню.
Незваный гость еще что-то возмущенно кричал из коридора, но он его уже не слушал. Он шел к кухне, гневно бормоча под нос:
— Сука… Дрянь… Я тебе покажу, как не слушаться…
Он открыл дверь и замер на пороге кухни. Пленница каким-то образом сумела высвободить руку и теперь пыталась негнущимися пальцами ослабить ремень, стягивающий вторую руку. Кляп валялся на полу.
Он не верил собственным глазам. Ее пальцы давно должны были омертветь, но они шевелились. Шевелились! Эта баба была вынослива, как зверь.
За спиной у него загрохотала, затряслась под ударами дверь.
Опомнившись, он прыгнул к столу и, чтобы оглушить пленницу, ударил ее кулаком по голове. Потом схватил ее свободную, окровавленную руку и прижал к столу. Женщина попыталась приподнять голову. Он поискал глазами, чем бы воспользоваться, и взгляд его упал на шило.
Судорожным движением выхватил он шило из брезентового «патронташа» и занес его над головой пленницы.
16— Откройте! — кричал Турецкий, уже не пытаясь изменить голос. — Открой!
Он принялся молотить руками и ногами по двери, и дверь затряслась под его ударами. На мгновение он остановился, чтобы прислушаться, и услышал тихий женский вскрик. Медлить нельзя было ни секунды.
Он выхватил из кармана швейцарский перочинный нож, который всегда носил с собой, выщелкнул лезвие и склонился над замком. Замок был закрыт на «собачку». Александр Борисович вставил лезвие в зазор между дверью и косяком, поддел «собачку» и дернул дверь на себя. И дверь приоткрылась!
