Теперь уже Турецкий отчетливо слышал голос девушки. Если это можно было назвать голосом. Он ворвался в квартиру и побежал на голос. Пробежал узким коридорчиком, распахнул дверь кухни, и в этот момент что-то больно ужалило его в шею, словно неведомая рука ткнула ему в шею горящей головней.
Однако это не остановило Турецкого. Увидев краем глаза окровавленную женщину, он бросился на высокую фигуру, стоящую на фоне окна. Оба мужчины повалились на пол. Турецкий бил кулаками и рвал зубами, как дикий разъяренный зверь. Кровь лилась из раны на шее, он чувствовал ее запах, и этот запах приводил его в еще большую ярость. Боли он уже не чувствовал.
Противник еще несколько раз ударил его шилом. Один раз в плечо, два раза в грудь, но удары прошли по касательной и не остановили Турецкого. Он почувствовал, как его зубы впились в запястье противника. Тот с воплем выронил нож, сбросил с себя Турецкого и попытался откатиться, но Турецкий схватил его за горло и сжал что было сил. Огромное, мускулистое тело забилось в его руках, удары градом посыпались на его лицо и грудь, но Турецкий продолжал сжимать горло врага, и сжимал до тех пор, пока тот не перестал биться и не затих.
Александр Борисович тяжело поднялся на ноги и повернулся к столу, на котором лежала женщина. Лицо ее было залито кровью. Турецкий высвободил ее руку и ее ступни из кожаных оков. Затем прижал ухо к ее груди. Некоторое время он молча слушал.
Потом выпрямился, заглянул женщине в лицо, силясь различить ее черты. Но лицо женщины было похоже на кровавую маску, и Турецкий ничего не разглядел. Он прижал пальцы к ее шее, простоял с минуту молча, потом убрал руку и опустился на стул.
Марина Соловьева была мертва.
Александр Борисович почувствовал такую нечеловеческую тоску, что готов был завыть волком. Слезы покатились по его испачканным кровью щекам. Он посмотрел на Плотникова. Тот лежал на полу без сознания. Однако был жив. На полу была разбросана груда никелированных инструментов. Турецкий наклонился и поднял небольшой разделочный топорик.
Этот урод не должен жить на свете. Не должен, и все.
17Больничная палата была небольшая, но чистая и комфортно обставленная. Турецкий сидел в кровати. Выглядел он скверно — опухший, с зашитой щекой.
— Значит, она работала в группе «Зеро», — не столько спросил, сколько задумчиво повторил Александр Борисович.
Шея бывшего «важняка» была перевязана бинтом. Говорил он сипло и тихо.
Полковник Маршалл, сидевший на стуле возле кровати, кивнул.
— Да, Александр. Марина Соловьева работала на нас. Мы несколько месяцев пытались выйти на след московского маньяка, но он чертовски умело заметал следы. За все время ни одного отпечатка пальца, ни одного образчика спермы или слюны. Он вычищал свои жертвы до стерильности. Пять месяцев назад Марина заявила, что больше не хочет «возиться в этой грязи», и написала рапорт об уходе. Мы некоторое время следили за ней, потом оставили в покое. Посчитали, что девушка просто устала.
— Просто устала, — вновь тихим эхом отозвался Турецкий.
Маршалл кивнул:
— Да. Ты ведь знаешь, такое случается. После ухода она недели две провела в итальянском городке Иджея-Марина. На берегу Адриатики. Потом перебралась на Лазурный Берег. Там у нее закрутился роман с одним английским букинистом. Дело шло к счастливому браку. Даже помолвка была. Ну и мы решили больше ее не дергать. В общем, девушка целиком и полностью отошла от дел.
— Отошла, — снова повторил Турецкий.
Полковник взглянул на него с тревогой.
— Александр, с тобой все в порядке?
Турецкий усмехнулся.
— Не бойся, с ума я не сошел. Выходит, расследование Марины было чистой воды «самодеятельностью»? Она больше не выходила с вами на связь?
Полковник покачал головой:
— Нет.
Взгляд Александра Борисовича стал сухим и колючим.
— Тогда объясни мне, ради Бога, почему она этим занималась? Какого черта ей понадобился этот урод?
Маршалл отвел взгляд.
— Я не…
— Ведь понятно же, что это личные счеты, — перебил его Александр Борисович.
Маршалл некоторое время молчал, потом сказал:
— Ты прав. Мы допустили ошибку. Мы… — Голос полковника дрогнул. — Мы кое-что упустили.
Турецкий молчал, выжидательно глядя на полковника.
— Одна из жертв Плотникова была подругой Марины, — сказал полковник Маршалл.
Турецкий смотрел на него с нескрываемым изумлением.
— И вы этого не знали? Как такое может быть!
— Видишь ли, — вновь замялся Маршалл, — они дружили, но дружили в детстве. — Полковник помолчал и нехотя добавил: — Нельзя знать про человека все, Александр. У каждого человека есть свои тайны, скелеты в шкафу, о которых он никому не сообщает.
Александр Борисович холодно и пристально смотрел на Маршалла, и тот поморщился. Полковник не привык к таким взглядам.
— Об университетских связях и знакомствах Марины Соловьевой мы знали все или почти все, — спокойно продолжил он. — Но что касается детских лет… Подруга Марины еще в шестом классе перевелась в другую школу. Потом вышла замуж, сменила фамилию. Потом развелась и снова вышла замуж… — Полковник поморщился. Он терпеть не мог оправдываться, даже тогда, когда считал себя виноватым. — Да что я тебе объясняю? — закончил он, слегка повысив голос. — От ошибок никто не застрахован, даже мы.
Взгляд Турецкого не потеплел ни на градус.
— Грубая ошибка, тебе не кажется? — холодно спросил он.
— Согласен, — признал полковник. — Если хочешь правду, то… Ну, в общем, я себе этого никогда не прощу.
— Ты себе этого не простишь, — вновь тихо повторил Турецкий, продолжая смотреть на полковника. — А она мертва.
На лице полковника проступили красные пятна. Губы сжались в тонкую полоску.
— Александр, я…
— Ладно, — сказал Александр Борисович. — Чего уж теперь. — Турецкий отвел взгляд от лица собеседника, подумал о чем-то и болезненно усмехнулся. — Надо полагать, граната, влетевшая в комнату, это тоже вы? — сухо осведомился он.
— Мы хотели проверить твои реакции, — объяснил полковник. — Проверить, не потерял ли ты прежнее чутье. Что-то вроде тестирования, — добавил он слегка смущенно.
— Проверили? — сухо осведомился Александр Борисович.
Маршалл кивнул:
— Да. По пятибалльной шкале ты выполнил все на крепкую четверку.
Турецкий помолчал.
— Как ее звали? — хрипло спросил он, но слишком сильно повысил голос и, болезненно поморщившись, прижал руку к перевязанному горлу. — Ее… настоящее имя?
— Анна, — ответил полковник. — Капитан Анна Кержнер.
— Анна, — эхом отозвался Александр Борисович. — А что… с этим?
— С Плотниковым? Да ничего, оклемался. Сейчас врачи проводят освидетельствование насчет его вменяемости. Мы держим это дело под контролем. Александр… могу я узнать, как ты на него вышел?
— Как вышел? — Александр Борисович улыбнулся побелевшими губами. — Через Интернет. Есть такой сайт «Дорогие девушки». Слыхал?
Маршалл покачал головой.
— Нет.
— То-то и оно.
Турецкий хотел что-то добавить, но лицо его исказила гримаса боли, и он снова прижал руку к повязке. По белому полю бинта стало расползаться красное пятнышко.
— Я позову врача! — взволнованно сказал полковник и вскочил со стула.
Он вышел из палаты, и через минуту вернулся с врачом, маленьким, пожилым человеком с седой профессорской бородкой.
— А вы куда? — сказал полковнику врач, закрывая дверь перед его носом. — Поговорили, и хватит. Больному нужен отдых. Идите-идите. Потом придете, завтра!
— Бай, Александр! — сказал Маршалл и махнул Турецкому рукой.
Турецкий отвернулся. Врач подошел к постели и присел на стул.
— Ну вот, — недовольно сказал он. — Я же предупреждал, что громко говорить нельзя. Вы что, хотите, чтобы швы разошлись? Ну-ка, дайте посмотрю.
Он слегка приподнял голову Турецкого за подбородок.
— Думаю, все не так страшно, — пробубнил врач себе под нос. — Кстати, Александр Борисович, ваша жена сидит в холле уже два часа. Она просила меня ничего вам не говорить, но… Похоже, она боится к вам войти? Вы что, поссорились?
Турецкий хотел было ответить, но врач положил ему пальцы на губы и усмехнулся:
— Э, нет, голубчик. Сегодня вам лучше помолчать. Просто кивните, если хотите, чтобы я ее позвал. А если не хотите…
Александр Борисович усиленно закивал.
— Вижу, вижу, — улыбнулся врач. — Хорошо. Сейчас займусь вашим горлом, а когда закончу, позову сюда вашу супругу. Только это будет молчаливое свидание. Как в «Штирлице», помните? Кафе «Элефант». Идет?
Турецкий улыбнулся и кивнул.
— Вот и славно, — сказал врач. — А за горло не беспокойтесь. Все будет хорошо. — Он вздохнул и повторил: — Все будет хорошо.
