— Давайте проясним этот вопрос, Питер. Вы думаете, то, что вы оказались здесь, может сделать эту женщину отчаянной и она может захотеть отыграться на мне. И вы пытаетесь сказать мне, очень изящно, что было бы безопаснее, если бы мы скрыли ваш интерес к этому делу под прикрытием какого-то другого интереса.
— Безопаснее для вас.
— Да, хотя не могу понять, почему вы так думаете. Но вы уверены, что я скорее умру, чем позволю себе пойти на такой бесчестный обман.
— А разве не так?
— И в целом, вы скорее предпочтёте увидеть меня мёртвой, чем обесчещенной.
— Вероятно, это другая форма самомнения. Но я полностью к вашим услугам.
— Конечно, если вы — такой опасный союзник, я могла бы приказать вам уйти.
— Могу себе представить, как вы убеждаете меня уйти и уничтожить всю работу.
— Ну, Питер, я, конечно, скорее умерла бы, чем обманула вас или сказала ложь про вас. Но думаю, что вы всё преувеличиваете. Вы обычно не будите бурю.
— Бужу и довольно часто. Но если это — только мой собственный риск, я могу позволить ветру дуть. Когда дело доходит до других людей…
— Ваш инстинкт заставляет помогать женщинам и детям, попавшим в беду.
— Ну, — признал он с сожалением, — нельзя подавлять естественные инстинкты целиком, даже если причина и личный интерес говорят обратное.
— Питер, это — позор. Позвольте мне познакомить вас с какой-нибудь миленькой женщиной, которая обожает быть защищённой.
— Она попусту потратит на меня время. Кроме того, она всегда обманывала бы меня самым милым образом ради моей же собственной пользы, а я этого не терплю. Я возражаю против того, чтобы мною тактично управлял кто-то, кто должен быть равным мне. Если мне нужны тактичные иждивенцы, я могу их нанять. И уволить их, если они станут слишком тактичными. Я не имею в виду Бантера. Он окружает меня непрерывным холодным душем тихой критики. Я не защищаю его, он защищает меня и сохраняет независимое суждение… Однако, не предлагая личную защиту, могу я всё же предложить, чтобы вы использовали разумные предосторожности? Говорю вам откровенно, мне не нравится озабоченность вашей подружки ножами и верёвками.
— Вы это серьёзно?
— В виде исключения, да.
Харриет собиралась предложить ему не быть смешным, но затем вспомнила рассказ мисс Бартон о сильных руках, которые схватили её сзади. Возможно, это было правдой. Мысль о ночных прогулках по длинным коридорам внезапно стала неприятной.
— Очень хорошо, я буду осторожна.
— Думаю, это будет мудро. А теперь я должен бежать. Я успею обернуться, чтобы предстать перед главным столом на обеде. Семь часов?
Она кивнула. Он слишком буквально выполнял её приказ прибыть этим утром вместо шести часов. Ощущая некоторою пустоту, она пошла, чтобы сразиться с корректурами мисс Лидгейт.
Тот, кто задаёт много вопросов, много узнаёт и многое получает, в особенности, если его вопросы касаются предметов, особенно хорошо известных тем лицам, кого он спрашивает, ибо тем самым он предоставляет им случай доставить себе удовольствие в разговоре, а сам постоянно обогащает свой ум знаниями. Однако его вопросы не должны быть слишком трудными, дабы разговор не походил на экзамен. Он также должен поступать так, чтобы и всем остальным людям была предоставлена возможность говорить в свою очередь.
Фрэнсис Бэкон [97]
— Вы выглядите, — сказала декан, — как взволнованный родитель, чей маленький сын должен выступить на школьном концерте и собирается декламировать «Гибель Гесперуса».
— Я скорее ощущаю себя, — ответила Харриет, — как мать Даниила:
«Царь Дарий приказал львам:
Разорвите Даниила. Разорвите Даниила.
Разорвите! Разорвите! Разорвите!»
— Гр-р-р-р-р! — продолжила декан.
Они стояли у дверей профессорской, из которых было удобно смотреть на домик на Джоветт-лодж. Старый дворик выглядел весьма оживлённым. Опаздывающие торопились переодеться к обеду; те, кто успел переодеться, прогуливались группами, ожидая удара колокола; некоторые всё ещё играли в теннис; мисс де Вайн появилась из здания библиотеки, по дороге торопливо втыкая поглубже непослушные шпильки (Харриет проверила шпильки и идентифицировала их); некая элегантная фигура шествовала к ним откуда-то со стороны Нового дворика.
— У мисс Шоу новое платье, — сказала Харриет.
— Вот оно как! Смотрится шикарно!
«Она столь же прекрасна, как дыня в поле,
Скользя грациозно, как судно на море».
И это, моя дорогая, вам за Даниила.
— Декан, душенька, вы — кошка.
— Ну, а разве мы все не такие? То, что все собрались пораньше, кажется чрезвычайно зловещим. Даже мисс Хилльярд явилась в своём лучшем чёрном платье со шлейфом. Мы все чувствуем, что чем нас больше, тем безопаснее.
Для профессорской не было совсем уж необычным собираться заранее у дверей перед обедом прекрасными летними днями, но Харриет, оглядываясь вокруг, вынуждена была признать, что этим вечером народу собралось побольше, чем обычно бывало к семи часам. Все казались обеспокоенными, а некоторые даже враждебными. Они старались не встречаться глазами друг с другом, но всё же напоминали людей, собравшихся вместе для защиты от общей угрозы. Она внезапно посчитала абсурдным, что кто-то мог быть испуган приходом Питера Уимзи, тогда она стала рассматривать собравшихся как безобидную группу нервных пациентов в вестибюле дантиста. «Мы, кажется, — раздался в ухе резкий голос мисс Пайк, — подготовили довольно внушительный приём нашему гостю. Он не робкого десятка?»
— Я бы сказала, что он крут как варёное яйцо, — отозвалась Харриет.
— Это мне кое-что напомнило, — оживилась декан. — Что там насчёт манишки…?
— Вкрутую, конечно, — с негодованием сказала Харриет. — И если он будет трещать или пузыриться, я отдам вам пять фунтов.
— Я всё хотела вас спросить, — поинтересовалась мисс Пайк, — как именно происходит этот треск? Мне не хотелось задавать столь личный вопрос доктору Трипу, но мне любопытно.
— Следует спросить у лорда Питера, — сказала Харриет.
— Если вы считаете, что это его не оскорбит, — ответила мисс Пайк с абсолютной серьёзностью, — я так и сделаю.
Колокола Нового колледжа довольно нестройно пробили четыре четверти и количество часов.
— Пунктуальность, — сказала декан, гладя в направлении домика, — кажется, является одним из достоинств джентльмена. Следует пойти встретить его и успокоить перед испытанием.
— Вы так думаете? — Харриет покачала головой. — Нет, Томми Джонни уже большой мальчик.
Возможно, кого-нибудь и смутила бы перспектива пройти в одиночестве через широкий четырехугольник дворика под огнём взглядов учёных университетских дам, но это было детскими игрушками по сравнению, например, с длинной дорожкой от павильона в «Лордс» до дальней линии подачи крикетного поля, когда отставание огромно и необходимо девяносто очков, чтобы спасти положение. Тысячи людей, живших в те времена, возможно, узнали бы этот лёгкий и неторопливый шаг и уверенный наклон головы. Харриет позволила ему преодолеть три четверти расстояния в одиночку, и только затем вышла навстречу.
— Вы почистили зубы и помолились?
— Да, мам, и подстриг ногти, вымыл за ушами и положил в карман чистый носовой платок.
Посмотрев на группку студенток, которые проходили мимо, Харриет пожалела, что не может сказать о них того же. Они были неряшливы и растрёпаны, и она неожиданно почувствовала благодарность к мисс Шоу за её усилия с платьем. Что касается её сопровождающего, от приглаженной желтой головы до лакированных туфель его вид не гарантировал спокойствия: его утреннее настроение исчезло, и он был столь же готов к проказам, как стая диких обезьян.
— Пойдёмте и будьте паинькой. Вы уже видели своего племянника?
— Видел. Завтра, наверное, объявят о моём банкротстве. Он попросил, чтобы я передал вам его любовь, без сомнения полагая, что я могу быть щедрым и в этом вопросе. И вот это всё возвращается от него к вам, хотя прежде было моим... Этот цвет вам очень идёт!
Его тон был приятно нейтрален, и она надеялась, что он имеет в виду её платье, но полной уверенности не было. Она была рада передать его декану, которая выступила вперёд, чтобы завладеть им и избавить Харриет от представлений. Харриет наблюдала, немного забавляясь. Мисс Лидгейт, абсолютно раскованная и не выражающая никаких эмоций, приветствовала его точно так же, как приветствовала бы любого другого, и нетерпеливо спросила о ситуации в Центральной Европе; мисс Шоу улыбнулась с такой любезностью, которая ещё больше подчеркнула резкое «Хауд’юду» мисс Стивен и немедленный переход к оживленному обсуждению дел колледжа с мисс Аллисон; мисс Пайк атаковала его интеллектуальным вопросом о последнем убийстве; мисс Бартон, выдвинувшаяся с очевидным намерением вправить ему мозги относительно вопроса о смертной казни, была обезоружена улыбкой, демонстрирующей искреннее дружелюбие и совершенное самообладание, и в результате вместо этого заметила, что сегодня удивительно хороший день.
