— Только так, — инструктировал Волыну Валерий. — Чтоб люди проверенные были. Чтоб без шума.
Пока Вовчик разыскивал могущественного дядю Гришу и затем, сбиваясь, пояснял тому, что надо сделать, Протасов выглянул наружу и принялся глотать свежий воздух. В телефонной кабине было жарко и душно, как в настоящей мини-сауне.
— Ну что? — спросила Мила Сергеевна, появившаяся из соседней будки.
— Готовим товарищу встречу под Херсоном, — плотоядно ощерился Протасов. — Концы у нас там.
Одновременно Валерий силился отыскать следы тревоги на лице женщины, но ничего подобного не обнаружил. Мила оставалась спокойной, и Протасов сделал вывод, что они с Волыной не разоблачены.
— У тебя-то как?..
— Похоже, Валера, что нам придется рассчитывать только на себя.
Протасов кивнул, прислушиваясь к голосу Волыны, распинавшегося в телефонную трубку.
— Да не сорвался я с катушек, — оправдывался Вовчик. — Надо до зарезу, дядя Гриша… Понял… Да вы ж меня знаете… Понял… По-любому… Понял…
Из соседней кабины долетел звонкий голосок девчушки лет восьми.
— …Я тоже соскучилась, папочка… — лепетала девчушка в трубку. — …Хорошо кормят… А когда ты приедешь? Погода замечательная, папочка, только все время дождь… Я маму слушаюсь… Я в волнах не купаюсь… А когда ты приедешь? — Девчушка замолчала, а потом проговорила упавшим тонким голоском:
— …Хорошо, папочка, даю маму…
Склонившаяся над ребенком женщина лет тридцати прижала трубку к уху.
— Сереженька, но ты же обещал… Ну что, работа?..
Протасов печально улыбнулся, взял Милу под руку, и они вышли на свежий воздух.
— Значит, он на Киев когти рвет? — сказал Протасов. Валерий стоял тремя ступеньками ниже, так что их головы очутились примерно на одном уровне. Мила посмотрела в зеленоватые глаза великана:
— В Киев. Я это точно знаю. Он мне сам сказал. Не думаю, чтобы врал. Просто ляпнул, не зная, кто я и откуда там взялась…
«Хотел бы и я знать, кто ты и откуда там взялась», — кивнул Протасов, впервые подумав о потерянных в пути друзьях. Правда, тех было трое, а неведомый похититель сокровищ из «Ягуара» действовал, похоже, один. С другой стороны, мало ли в какие ловушки случилось угодить Атасову, Армейцу и Бандуре с того поганого промозглого утра, когда им довелось расстаться. Раз остановили самого Валерия, могли и остальных остановить, запросто даже.
— Как он выглядел, Людочка? Парень тот? — спросил Протасов, надеясь в глубине души услышать описание какого-нибудь проходимца, от которого избавить мир — одно удовольствие.
— Не больше двадцати, — спокойно начала Мила, слегка прикрыв глаза. — Волосы светлые, немного вьются. Черты лица мягкие. Милая такая мордашка… Кожа на щеках нежная. Видно, и бриться-то совсем недавно начал. Глаза сине-голубые.
Протасов, не мигая, смотрел на подернутую туманом гладь залива, а видел перед собой лицо Андрея Бандуры.
«Я так и знал», — думал Протасов, не замечая крупных капель вновь зачастившего дождя. Капли секли его по щекам, висли на подбородке и падали за шиворот.
«Неужели и вправду за Андрюхой гонимся?» — спрашивал себя Протасов. Во рту стало горько, как будто Валерий разжевал всухомятку целую упаковку анальгина.
«Если да, то где он, блин, остальных пацанов посеял?.. Кинул?..»
Впрочем, это последнее предположение Протасов сразу, не колеблясь, отмел.
«Молодой еще слишком. Да и не похоже это на него… Нормальный пацан, в натуре…»
Потом Протасов подумал о неведомых причинах, задержавших в пути Атасова и Армейца. Валере стало не по себе.
«А Гримо? Что сталось с Гримой, блин?..»
Он попробовал встряхнуться, однако тоскливое предчувствие гибели обоих ближайших друзей навалилось на Валерия тяжестью могильного камня.
— Он конкретно был один? — тихо спросил Валерий, немного удивляясь тому обстоятельству, что слышит свой голос как бы со стороны.
— Уходил из дому один… — Мила на секунду задумалась. Выглядела она растерянно.
— Понимаешь… — наконец сказала она, — он здорово помог мне… тот парень. Если бы не он, психопат по кличке Филя… очевидно… — Мила запнулась, руки задрожали… — Филя, — она повторила кличку так, словно та была ругательством, — порезал бы меня на куски. А тут этот паренек… Я думаю, он знал, за чем пришел, понимаешь? Знал и взял, что нужно. А по дороге — услышал крики… — Мила вздрогнула всем телом.
Протасов внимательно следил за ней. Ее лицо стало белее сметаны.
— Он услышал крики… — хрипло сказала Мила.
— И спас тебе жизнь? — продолжил за нее Протасов.
— Да… мимоходом… Я подозреваю, он принял меня за одну из шлюх Бонифацкого, которой просто не повезло…
Протасов взъерошил пятерней свой короткий ежик на голове. Других типов стрижек Протасов не признавал. Голова была полностью мокрой и на ощупь напоминала щетку для одежды.
— М-да, — только и сказал Протасов.
— Вы с Володей в машине никого больше не заметили?
— Разве что на сиденьях пластом лежали, — покачал головой Протасов. — Или в багажнике прятались.
Вскоре в дверях объявился Волына. Протасов подумал, что Вовчик выглядит довольным, как слон.
— Вы чего мокнете? — Волына проскользнул мимо Милы и Валерия, заняв свое место на заднем сидении «пятерки». — Дядька пообещал, что комар носа не подточит. Только в область въедет — тут ему и абзац, — прокричал Вовчик в окно.
Мила последовала примеру Волыны. Последним за руль вернулся Протасов.
— Ну, зема, — подстегнул Вовчик Валерия, — заводи шарманку, да поехали. Время деньги. По-любому.
Волына нервно хохотнул. Протасов резко обернулся, одарив армейского друга долгим, изучающим взглядом, словно намеревался разглядеть на простоватом лице Вовчика что-то принципиально новое. Возможно, нечто такое на нем и появилось. Протасов спрашивал себя, что именно, но точного ответа дать не мог. Таким Вовчик ему совсем не нравился.
— Ну, зема, ну!..
— Да не нукай, блин! — рыкнул Валера.
«Пятерка» отвалила от крыльца почтового отделения, и вскоре они вновь очутились на трассе. Залив исчез из виду. Дорога снова пошла вверх. Справа и слева потянулись дачные участки.
— Севастопольские? — на ходу поинтересовался Протасов.
— Киевские, зема, — с издевкой отозвался Волына.
Протасов лишь молча нахмурился.
В небе безраздельно хозяйничали тучи. Облачность стала низкой, и казалось — стоит лишь протянуть руку, и она исчезнет в грязно-сером ковре, похожем на зеркальное отражение последних мартовских сугробов. Над дорогой висела плотная водяная завеса, порожденная дождем и непрерывным потоком транспорта, поднимающим с асфальта целые столбы брызг.
— Ты б окно прикрыл, зема.
Протасов то ли притворился глухим, то ли действительно не расслышал. Вовчик позади перекочевал за спину Милы Кларчук. Трасса достигла гребня отлогой горы, перевалила через него и хлынула в широкую долину вместе с потоками воды.
— Скоро горам крышка, — Волына чиркнул спичкой. До Протасова и Милы Сергеевны донесся отвратительный смрад отечественного табака. Мила забавно, по-кошачьи, чихнула.
— Боже мой, Володя, что вы курите?
— «Космос», — важно отозвался Волына.
— С бумажным фильтром?
— Ага, ядерные сигареты. По-любому.
— Ты б не курил в машине, — голосом каменного идола посоветовал Протасов.
В ответ Волына выпустил густую струю сизого дыма, отдававшего вонью горелой бумаги и тлеющими шнурками от ботинок.
— Кошмар какой-то…
— Ты б… — начал Протасов совсем уж грозно, но Волына не дал ему договорить.
— За дорогой следи, зема! А то мы чего-то так ползем, что вскорости вообще станем. Что, как про дядю Гришу услыхал, так решил, что и торопиться некуда?!
В голосе Волыны сквозило возбуждение славно уколовшегося наркомана. Протасов заскрипел зубами и опустил свое окно до упора.
— Перестроечные сигареты, — разглагольствовал позади Волына. — С тех времен, когда ни черта в магазинах не было. При Горбачеве. Дядя Гриша мне целый ящик этого «Космоса» достал. По своим каналам. Два года скурить не могу. А выкинуть — жалко.
— Ты б уже самосад курил…
— Та… — отмахнулся Вовчик, — с козьими ножками возиться… газеты переводить.
— Один мой знакомый пару лет назад в Америку ездил. К сестре… — включилась в разговор Мила Сергеевна. Без энтузиазма, просто, чтоб беседу поддержать. — У него сестра еще в 86-м на ПМЖ выехала. С первой перестроечной волной. Устроилась неплохо. В те времена наши эмигранты им в диковинку были, жертвы империи зла и все в том же духе. Не разобрались еще американцы…
— Ненавижу эмигрантов, — мрачно сказал Протасов. — Предатели Родины, блин…
