«Надо же хоть одному из ста пользу принести… Для этого сюда и поставлен», – рассуждал он.
И я стал директором кооператива, носящего гордое название – «32». Когда оформлял, вспомнил о зубах и о том, что придётся грызть конкурентов. Пашка предлагал назвать «Мазай и К°", под градусами, ясное дело, подразумевал себя, но «32» мне импонировало больше.
Заев идти в соучредители отказался. Если погорим, возможность сидеть предоставил мне. Да и бегать по начальству и чего‑то выбивать он не любил, хотя оклад из меня «выбил» приличный.
Марк Яковлевич, видимо, надумал приватизировать магазин.
— В субботу с ночёвкой едем ко мне на дачу, – сделал он объявление, – пьянка за мой счёт. Берите жён, мужей или отпрашивайтесь у них, но чтобы были все. Явка обязательна.
Жене сказал, что отправляюсь в деревню. Почему‑то брать её не захотел, наверное из‑за двух подруг.
«Да и Дениску деть некуда», – успокаивал свою совесть.
Марк Яковлевич в гордом одиночестве решил добираться до места на своей «Волге». Чтобы коллектив раньше времени не стал считать его барином, сообщил, выглядывая из окошка автомобиля:
— Закусон отвезу и выпивку, а вас на пароходике мой зам на дачу доставит. Адью! – сделал нам ручкой и осыпал начальственной пылью из‑под господских колёс.
Дача стояла на берегу Волги, и мы с комфортом плыли на маленьком пароходике «Ом».
— Была, была Галина Станиславовна в кабинете с ним и, вероятно, на фазенде не раз, – сплетничали бабы, показывая глазами на задастого зама.
Мужики же, опережая события, начали играть на «Рояле».
— На Марка Яковлевича надейся, а сам не плошай, – разливал напиток Пашка.
— Приветствую вас в стенах сей маленькой обители, – встретил нас директор.
Двухэтажная «маленькая обитель» запросто вместила бы четыре моих дома.
— Вещь! – восхитился Заев.
Такой замечательный закуски я давно не видел.
«Постарался Марк Яковлевич, постарался… Но директор так запросто ничего не делает, будем ждать продолжения», – размышлял я, уминая «Салями» и бутерброды с чёрной и красной икрой.
Стол ломился от импортной водки: «Кутузов», «Асланов», «Распутин».
— Хоть доброкачественную пищу едим, – разглагольствовал захмелевший Заев.
Импортная водка под «Рояль» тащила чётко.
— Я, конечно, и в деревне питался получше вас, – размахивая вилкой, вспоминал он. – Мне «крошка» жаловалась, что всю марганцовку извела на эту дохлятину, чтобы вы сожрали, и перцу сколь угрохала.
Я вспомнил тоненькие свиные косточки.
«Вот скотина, – мысленно обругал председателя, – раскручу его за это».
–… И сказала‑то Юлька уже перед самым отъездом, – вспоминал Заев, с наслаждением травя мою душу.
Есть сразу расхотелось, как представил тоненькие, напоминающие цыплячьи косточки издыхающих поросят. Налил и выпил ещё рюмку водки.
Пока «болел», в магазин приняли продавцом молоденькую девицу. Когда знакомились, оно назвала, словно выплюнула, своё имя из трёх слогов, но я тут же благополучно его забыл, а может, и не расслышал. За столом она волею судеб оказалась рядом, по правую руку, дальше за ней – Ленка с Тамарой. С левой стороны сидел Петя–глухой.
Как истинному джентльмену, пришлось ухаживать за соседкой.
— Вам салату положить? – спрашивал у неё.
Она поворачивала ко мне бледное, безбровое, тонкое лицо и, тщательно пережёвывая пищу, давала согласие, надолго закрывая глаза веками без ресниц.
— А теперь танцы, – орал Пашка и тащил в тёмный угол довольную Тамарку.
Пашкину любимую отхватил Петя–глухой и старательно прижимал к своему животу. Я хотел пригласить Лену, но моя соседка, тщательно промокнув губы салфеткой, встала и, будто оказывая мне гигантское одолжение, торжественно протянула тоненькую руку. Была она длинная и прямая, фигурой напоминающая спичку, спасибо, хоть не сгоревшую.
«Великая честь!» – съязвил про себя и вяло повёл её в круг танцующих.
В своё время девушка была образцовой пионеркой. Танцевала она далеко отстранившись, и в случае опасности её острые локти кололи мой живот. Правда, я и не собирался ставить её в опасное положение. Оттанцевав первый танец, мы «спрыгали» старенький шейк, затем опять разбились на пары. Пашка или опьянел, или так было удобнее, но рука его лежала не на спине Тамарки, а пониже. Пете–глухому живот мешал вплотную приблизиться к заячей зазнобе.
— Пидоракис! – окликнула Лена Микиса. – Потанцуем?..
Но тот упражнялся со стаканом. Штаны и рубаха его были капитально облиты.
Без всякого чувства, из одной только настырности, прижал к себе даму, которая опять пригласила меня. Засмотревшись на экран телевизора, она не успевала отреагировать и подставить локти. Потрепыхавшись, словно рыба на льду, замерла. Кроме холодного живота, рёбрышек и грудного костяка ничего не почувствовал. Она с интересом посмотрела на меня, будто только увидела.
«Это же надо, как заморочили юную пионерку, весь секс выбили, – ослабил хватку. – Не отстранилась, значит, понравилось… Женщина – она есть женщина».
Почесал кадык, затем проверил – застёгнута ли верхняя пуговица на рубашке. Тыльной стороной ладони попытался отыскать грудь, или что там у неё. Проверил другую пуговицу – опять жёсткий костяк грудной клетки. Отвёл руку влево, надо же узнать, что лежит у меня в кармане… Наконец укололся об острый сосок, напоминающий сучок на палке. Её лоб уткнулся в плечо, тело обмякло. Дошёл до узкого бедра – ягодицы мне не понравились, жилистые, как у легкоотлетки. Решил обследовать с другой стороны, благо в комнате был полумрак для создания интимной обстановки. Но пробиться от бедра к центру не удалось – слишком плотно прижалась и уже стала вздрагивать.
«Надо заканчивать экспедицию – геолог нашёлся, – обругал себя, – с гинекологическим уклоном».
Но теперь оторвать даму стало чрезвычайно сложно, словно её прибили ко мне гвоздями. Кое‑как отделавшись, скрылся в туалете. Она, было, пошла за мной, но потом вернулась к столу и допила остатки из рюмки и чьего‑то фужера. Прижав ухо к двери, минуты три прислушивался. Тишина… Выпустив из бочка воду, открыл дверь. Бледная словно привидение пионерка стояла тут как тут, растянув в улыбке тонкие мокрые губы.
«Ой, мама!» – юркнул в ванную и принялся намыливать руки.
Схватив полотенце, встала рядом. Намылил в третий раз и стал мыть до локтей, обдумывая, как бы отделаться от дамы.
«Вот тебе и пионерка!»
Помощь пришла неожиданно в лице Ленки.
— Куда это вы пропали? – поинтересовалась она и утащила меня танцевать.
Все уже перепились в дым.
«Неужели Марк Яковлевич просто решил праздник устроить?» – не верилось мне.
— Купа–а-ться–я! – орал Пашка.
Сегодня он был явный лидер и вдохновитель.
— В чём мать родила–а-а! – ещё громче затянул он.
К моему удивлению, согласились все, даже длинная мымра.
Несмотря на август, ночь была тёплая и тихая. Луна освещала узкую полоску песка, небольшие чахлые кустики и деревянные мостики. Догола не разделись лишь Марк Яковлевич (он был в узеньких плавках) и столяр (он был в длиннющих, до колен, трусах, с каким‑то абстракционистским рисунком, аляповато расплывшимся в лунном свете). Женщины, делая вид, что вспомнили о скромности, снимали одежду несколько в стороне от мужской компании. Раздевшись, под гомерический хохот, уставились друг на друга.
— Тоска–а! – сказал Тоска и первый прыгнул в воду – видно, стал накаляться.
У Пети–глухого под животом ничего не было видно, кроме какой‑то клумбы с растительностью. Из женщин приз «секс–бомбы» я бы присудил заместителю директора за мощные ягодицы, широкий курчавый лобок и огромные груди.
— Ей ишака надо, а не мужика, – толкнул меня локтем Пашка и с воплем кинулся в воду.
«И его разобрало», – улыбнулся я, с разбегу ныряя за ним.
Следом, оглушительно визжа, в воду полезли женщины.
«У судаков сегодня явно инфаркт будет», – плескался в тёплой воде.
— Смотреть, но не трогать! – завопила заместительша.
«Видать, Паша поднырнул», – подумал я и в ту же минуту чуть не захлебнулся – сзади на плечи молча бросилась «пионерка».
Я начинал её бояться…
После купания пили прямо на берегу, не успев одеться. Настроение у всех было прекрасное. Стрекотали сверчки, где‑то вдали умиротворённо рокотал лодочный мотор. Лунная дорожка показывала путь на тот берег. Жалко, костёр не догадались разжечь.
На даче выпили ещё и стали разбредаться спать. Директор запёрся один в комнате на втором этаже и чего‑то обдумывал.
Пашке пришла в голову мысль подсунуть Галине Станиславовне коротышку–столяра.
— Во поугораем! – убеждал он оставшихся.
Любопытный Петя–глухой и другие бабы с тайным злорадством согласились. Бедный столяр был отловлен, избавлен от семейных трусов и запущен в комнату к директорскому заму.
— Да он же провалится там! – пожалел его Микис, к моему удивлению, всё ещё державшийся на трясущихся ногах.
