Миллер довольно захихикал:
— Боюсь, ты несколько заблуждаешься, Ганс. Вообще-то сама идея принадлежит ей, а организовал все Карл. Мы с тобой выполняем всего только техническую работу. Настоящие артисты они, Ганс, а не ты или даже я.
Похоже, он настолько искренне наслаждался этой короткой сценой, что даже вид у него стал еще более, чем обычно, волчьим. У меня невольно засосало под ложечкой…
Фишер, насупившись, но ничего не отвечая, сел на нижнюю ступеньку лестницы. Миллер снял с него пиджак и рубашку, начал неторопливо разматывать шнур с его тощей поясницы и выше. Что ж, раз это делает Фишер, то почему бы это не сделать также и мне? Кажется, теперь терпеть неудобства совсем уже незачем. Поэтому я тоже расстегнул все пуговицы, снял с себя эту чертову «упряжь» и пояс с крючками, которые Миллер тут же соединил. И только затем вытащил из кармана брюк черный бархатный мешочек размером не более чем с мужской носок, с симпатичным шнурком-завязкой и пружинным держателем в верхней части… После чего выпрямился и, бросив взгляд на свои наручные часы, решительно произнес:
— Итак, все готово. Где-то максимум через час с небольшим Джулио и Энрико будут уже в пути.
— А кто они такие? — спросил я.
— Наши добрые друзья, которые в нужное время и в нужное место пригонят сюда для нас шхуну, — ответил Миллер.
— Шхуну? Сюда? Как, интересно, сюда можно пригнать шхуну?
— Не ее пригонят сюда, а мы сами прибудем к ней, — поправил меня Фишер. — Тебе доводилось видеть или хотя бы слышать о дровяных складах вдоль берега у стен старого города? Куда морем доставляют топливную древесину.
Конечно же слышал. Зимой практически весь Стамбул отапливается только дровами. Эти дровяные склады чуть ли не целую милю тянутся вдоль юго-восточного побережья, где глубина позволяет грузовым судам подходить чуть ли не к самому берегу. Так-то оно, конечно, так, но ведь мы все равно находились по меньшей мере милях в двух оттуда!
— Нам что, предстоит срочно научиться летать?
— Нет, — даже не оценив моего замогильного юмора, объяснил Фишер. — За нами заедет наш «фольксваген». — И он усмехнулся. Но почему-то не мне, а Миллеру.
— Может, все-таки объясните, как все это будет, мне тоже?
— Это не наша часть операции, — спокойно ответил Миллер. — Мы должны сделать только то, что нам предстоит сделать сейчас. А потом, когда закончим и покинем сокровищницу, спокойно проберемся над султанскими кухнями до стены «Дворика янычаров», как раз над местом, где в дневное время обычно стоят припаркованные машины. Стена совсем невысокая — всего метров семь-восемь, — так что мы без проблем спустимся там на землю с помощью той же самой блок-тали. Ну а от ненужных взглядов нас отлично закроют деревья. Их там много, и они достаточно густые. Затем…
— Затем, — перебил его Фишер, — затем мы прогуляемся до места, где нас будет ждать наш «фольксваген».
— Ну а мистер Фишер? — обратился я к Миллеру. — Он что, сможет спуститься всего с одной здоровой рукой?
— Легко. Он сядет в «люльку». Для спуска в ней одной руки более чем достаточно.
— Но ведь даже во внешнем дворике мы по-прежнему остаемся внутри музейного комплекса! За его стенами…
— Никаких проблем. Мы найдем, как выбраться оттуда. — Миллер отмахнулся от этой темы пренебрежительным жестом руки и стал глазами искать место, где бы присесть. Таким оказались только ступеньки железной лестницы. Но… — Очень уж здесь все грязно, — жалобно пожаловался он. — И как только эти чертовы турки ухитряются ничем здесь не заразиться? Просто поразительно! Какой-то совершенно непонятный иммунитет. Всего пару тысяч лет назад тут вовсю бушевали эпидемии бубонной чумы, холеры и даже дизентерии. Таким образом…
— Давно уже нет, Лео, — перебил его Фишер. — В свое время они полностью вычистили все ее возможные источники.
— Да брось ты, ничего они не вычистили, — упрямо продолжал гнуть свое Миллер. — Вся эта гадость просто терпеливо ждет их в грязи. И рано или поздно, не сомневаюсь, до них доберется. Слава богу, нас здесь уже, надеюсь, не будет.
Он аккуратно разложил моток шнура на ступеньке и все-таки сел. На него, на тот самый моток. Я тоже сел, искренне завидуя его умению даже в такую минуту не думать ни о чем, кроме своих чертовых микробов и бактерий. В отличие от моих жутких страхов, которые заполняли практически все мое существо, включая сердце, легкие, нервы и даже мое самое слабое место — желудок.
Ровно в пять часов во всех внутренних двориках громко прозвучали звуки гонгов, затем несколько пронзительных выкриков стражей, которые начали тут же медленно, но решительно вытеснять толпы туристов из музея и закрывать на ночь ворота сераля.
Чтобы хоть немного успокоиться, я попытался было прикурить сигарету, однако Миллер тут же меня остановил.
— Нет, нет, Артур, не раньше чем стемнеет, — категорическим тоном приказал он. — При свете дня дым может нас обнаружить. Лучше также перестать разговаривать. Скоро вокруг будет тихо, очень тихо, а мы совсем не знаем, насколько сильна тут акустика. Бессмысленный риск нам сейчас совершенно ни к чему.
Странно, но практически то же самое совсем недавно говорил мне майор Туфан. Интересно, что он сейчас делает, чем занят?.. Наверное, ему уже известно, что, кроме мисс Липп и черного «линкольна», у него уже никого и ничего не осталось — он всех и вся потерял. Хотя если его агенты в темно-зеленой «пежошке» все-таки обратили внимание на наш «фольксваген», то Туфану, вполне возможно, удастся, подключив всю городскую полицию, обнаружить его. Вот только не поздновато ли уже будет?! Не говоря уж о том, что в Стамбуле таких «фольксвагенов» по меньшей мере несколько тысяч, и если агенты случайно не запомнили номер нашего, то… Скорее всего, ищи ветра в поле.
Пока я раздумывал, Фишер уснул и даже начал громко всхрапывать. Миллер тут же постучал ему по ноге, чтобы он перестал.
Кусочек неба над витой лестницей сначала побагровел, затем посерел, а потом стал совсем темно-синим. Мне наконец-то разрешили закурить, и в мерцающем свете зажженной спички я рассмотрел оскаленные, хищные желтые зубы Миллера.
— Как у нас с карманными фонариками? — прошептал я ему. — Без них мы там ничего не увидим.
— Не беспокойтесь, увидим. Во всяком случае, все, что надо. Скоро на небе появится луна. В целых три четверти.
Приблизительно около восьми часов в одном из внутренних двориков — точно трудно сказать, в каком именно, — послышался невнятный шелест голосов, затем чей-то громкий смех. Наверное, это охранники заступали на ночную смену. Но минуты через две-три снова наступила тишина, которую вскоре нарушил рокот пролетающего где-то совсем близко от нас самолета. Интересно, он собирается садиться на центральный аэродром или, наоборот, только что оттуда взлетел?
Фишер достал фляжку с водой, и мы все по очереди понемногу из нее отпили. Прошла еще одна «вечность». До нас донеслось слабое дребезжание трамвая, очевидно выезжающего из депо, расположенного недалеко от территории сераля. Затем трамвай набрал скорость, звуки стали быстро удаляться, и скоро нас снова окутала полная тишина. Минуты через две после этого меня вдруг чуть не ослепила яркая вспышка света — оказалось, это Миллер неожиданно, без всякого предупреждения включил свой электрический фонарь-карандаш, чтобы бросить взгляд на свои наручные часы. Затем, довольно вздохнув, прошептал:
— Все, можно идти.
— Еще всего секундочку, Лео, — задержал его Фишер. И попросил: — Посвети-ка мне вот сюда.
Миллер без малейших возражений повернул фонарик в его сторону. Здоровой рукой Фишер достал из внутреннего кармана пиджака короткоствольный револьвер, снял его с предохранителя и, ласково потерев о мягкую ткань рукава, переложил в боковой карман, при этом не забыв многозначительно посмотреть на меня…
Миллер выключил фонарь и встал со ступенек. Я тоже. Он поднял со ступенек моток шнура, на котором сидел, и повесил его себе через плечо. Совсем как патронташ! С таким важным видом, будто действительно собрался на охоту…
— Я пойду первым, — объявил он. — Затем Артур. А за ним ты, Ганс… Ну как, кажется, мы ничего не забыли?.. Вот, черт, ну конечно же, как всегда, забыли! Причем самое важное.
Широко ухмыльнувшись, он отошел в угол, где висели пожарные шланги, и помочился. После него то же самое и с таким же насмешливым видом проделал и Фишер. Я же тем временем молча курил.
— Все, гаси сигарету, — коротко приказал мне Миллер. Затем вопросительно посмотрел на Фишера: — Ну как, готов?
Фишер молча кивнул, но затем, буквально за мгновение до того, как погас свет фонарика, мне удалось отчетливо увидеть, как он быстро перекрестился. Вообще-то мне такое не совсем понятно: неужели он искренне просил у Господа Бога благословения перед тем, как совершить смертный грех? Или это было что-то еще?
