Вместо того чтобы ответить, Агата всхлипнула, размазывая по лицу слезы. Юрьев дернул кадыком и отвернулся.
– Кто-то едет, – хрипло сказал он, кивая в сторону Албены. – Сейчас тебя отвезут в больницу и займутся твоей рукой. Очень больно?
– Пока терпимо, только голова кружится, – пожаловалась Агата. – Достань из сумки ключ от моей комнаты. На нем бирка с номером 43. Корпус Б, запомнил?
– Конечно.
Скупые сведения отпечатались в мозгу Юрьева, как на жестком диске компьютера.
Пока он рылся в сумке, Агата, сцепив зубы, стояла на месте, раскачиваясь, как былинка на ветру. Покрытая синяками, царапинами и ссадинами, она оставалась достаточно привлекательной для того, чтобы Аркан в своем укрытии испытал острый приступ возбуждения. Если бы не приближающийся шум автомобильного двигателя, он бы все-таки сиганул вниз, чтобы проломить Юрьеву голову. И почему этому проклятому русскому досталась такая великолепная красотка? Как несправедливо устроен мир! Одним все, а другим ничего…
– Быстрей, – попросила Агата, почти не разжимая губ.
Ей становилось все хуже и хуже. Верхняя половина купальника сползла на талию, но у девушки не было сил привести себя в порядок. На помощь пришел Юрьев, подхвативший ее. Промедли он хотя бы на пару секунд, и Агата растянулась бы на груде камней.
– Эй, – прозвучал встревоженный мужской голос. – Что случилось? Вам нужна помощь?
Скосив глаза, Аркан увидел лысого толстяка, высунувшегося из окна зеленой «Тойоты». Вид у него был растерянный, а вопрос он задал совершенно идиотский. Конечно, этим двоим требовалась помощь. Неотложная.
– У девушки сломана рука, – крикнул Юрьев, надеясь, что болгарин его поймет с первого раза. – Отвезете ее в Варну? Я хорошо заплачу.
– Спасибо, но я не извозчик, у меня другой бизнес, – отрезал толстяк.
– Это означает, что вы отказываетесь?
Юрьев шагнул вперед, намереваясь пустить в ход все доступные ему способы убеждения. К его облегчению, это не потребовалось.
– Я доставлю девушку в больницу совершенно бесплатно. – Толстяк улыбнулся. – Капитализм – не моя стихия. Я родился в другую эпоху, когда монеты не заменяли людям глаза, а шуршание долларовых купюр не заглушало голос совести…
– В следующий раз поговорим про эту замечательную эпоху, ладно? – попросил Юрьев, после чего подхватил Агату на руки и заглянул ей в лицо. – В котором часу принесут акваланги и водолазные костюмы? – спросил он, понижая голос.
– Между шестью и восемью, – отрывисто проговорила она. – Человек в желтой бейсболке с надписью «Our World». Во втором слове ошибка. Буква V вместо W. Больше мне о нем ничего не известно.
Буква V вместо W, повторил про себя Аркан. Главное не перепутать по запарке. Он посмотрел на дорогу и увидел, что со стороны Албены приближается сразу несколько автомобилей, за которыми едут велосипедисты.
– Товар, Агата, – встряхнул Юрьев обвисшую на руках девушку.
– Ка… какой товар?
– Героин. Где он? В твоем номере?
– Да, – шепнула Агата.
На ее висках проступили сплетения синих вен, губы подернулись белесым налетом, похожим на изморось.
– Где именно? – снова встряхнул ее Юрьев.
Она молчала.
«Потеряла сознание, – сообразил Аркан, ворочаясь в своем укрытии. – Эх, мне бы сейчас оказаться на месте этого русского дурака! Уж я бы отвел душу. С девкой можно проделывать все, что угодно, а она даже не пикнет. Зачем ее везти в больницу? Ее в кусты надо!»
– Несите ее сюда, молодой человек! – надрывался толстяк из «Тойоты», размахивая руками, как майский жук крыльями. – Сюда несите!
– Агата! – заорал Юрьев в самое лицо умолкшей девушки.
Однако потерявшая сознание девушка больше не произнесла ни слова. Следовательно, она сказала все, что могла или хотела сказать.
Прекрасно, сказал себе Аркан, уползая в чащу все выше и выше по склону. На самом деле он не считал свое положение прекрасным или хотя бы просто удовлетворительным. Особенно когда набрал трясущимися пальцами телефонный номер, связавший его с Казаевым.
Там, куда звонил Аркан, звучала тягучая «Карсилама», восточная мелодия в размере 9/8, которая способна свести с ума любого западноевропейского композитора. Гнусаво завывали невидимые флейты, вибрировали струны, рассыпались дроби барабанов и бубнов, заливисто звенели колокольчики. Ритм задавали также боевики, притопывающие ногами и хлопающие в ладоши.
– Ай-я, – покрикивали они, – ай-я!
Перед ними, волнообразно качая раскинутыми руками, мелко семенила Лали, недавно подкрасившая брови и глаза. Присмотревшись, можно было рассмотреть на ее нарумяненных щеках потеки высохших слез и следы размазавшейся туши, но кого интересует лицо танцовщицы? Все, включая Казаева, глядели на выпуклый живот Лали, на ее смуглые плечи, груди и бедра.
– Ай-я! Ай-я!
Она медленно кружила по палубе, осваивая привычную танцевальную площадку заново, чтобы не споткнуться в ответственный момент о бухту каната или пивную бутылку. Казаев сказал, что хочет увидеть ее самый лучший, самый долгий и впечатляющий танец, значит, так тому и быть. Лали не смеет перечить своему господину. С палубы, на которой она дает представление, у нее только два пути. Либо в тесный, вонючий матросский кубрик, где, многократно распинаемая на матрасе, прижигаемая сигаретами и подбадриваемая уколами ножей, она будет долго умирать мучительной смертью. Либо за борт, где очутился не в меру пылкий Гулимов, бренные останки которого покоятся на дне морском.
Так повелел Казаев.
– Будешь танцевать до упаду, – сказал он, оглаживая седую бороду. – Это отучит тебя строить глазки посторонним мужчинам.
И последовал повелительный хлопок в ладони, и грянула из стереодинамиков «Карсилама». Теперь, как только Казаеву покажется, что Лали двигается без огонька и задора, он отдаст ее на растерзание своей гогочущей свите. Если же она свалится от изнеможения, то ее бросят в море. Небогатый выбор. Несчастливая судьба. Недолгая жизнь.
Но, может быть, воля Аллаха чем-то отличается от воли Казаева? В таком случае нужно танцевать, танцевать и танцевать, сколько хватает сил, и в награду за усердие небеса смилостивятся над несчастной девушкой. Придадут ей силы, которых, увы, не очень много. Уберегут от судороги. Избавят от головокружения.
Гоня прочь смертельную тоску и тяжелые мысли, Лали сконцентрировалась на звуках мелодии, служащей ей чем-то вроде соломинки, за которую хватается утопающий. Не сбиться с ритма – вот что главное. Бисер на юбке, бусы, браслеты и серьги подчиняются этому ритму, в такт ему стучит сердце, двигается гибкое тело. До тех пор, пока будет продолжаться так, Лали не погибнет.
Ай-я! Танцуй же, Лали, танцуй!
Ослепительно улыбаясь, она продемонстрировала мужчинам цыганскую тряску плечами, от которой монеты на ее золотом лифчике зазвенели, как бубенцы тамбурина. Дрожь, охватившая верхнюю половину туловища Лали, постепенно сместилась в область бедер, обнаженных до той последней черты, на которой еще способна была держаться юбка.
Начинался танец живота. С виду самый сложный элемент пляски, а на самом деле просто эффектная игра мышц. Зная, какие из них нужно напрягать, а какие можно оставлять расслабленными, Лали была способна демонстрировать свое мастерство часа полтора кряду.
Только бы не сбиться с ритма! Только бы не сбиться с дыхания!
– Вау! – восхищенно завыли зрители. – Еще! Еще!
Даже Казаев поощрительно улыбнулся, хотя его улыбка не сулила ничего хорошего. Так оно и вышло.
– Не стой на месте, – сказал он, помахивая дымящейся сигаретой. – Шевелись, красавица, шевелись.
– Най-на-нэ-на-нэ-на!
Издав залихватское улюлюканье, перенятое у одной знакомой румынки, Лали поплыла вдоль ряда оскаленных мужских физиономий, продолжая яростно двигать бедрами, как в самый сладострастный момент соития. Ее алые губы держали улыбку, хотя это давалось непросто. Быстро переставлять ноги, исполняя танец живота, она научилась относительно недавно, поэтому тело норовило одеревенеть, сделаться непослушным и неуклюжим. Особенно много усилий Лали затратила при пробежках на цыпочках. Лодыжки и внутренние мышцы бедер начали сводить судороги. Улыбка была готова превратиться в болезненную гримасу.
– Волну! – скомандовал Казаев.
– Волну, ай, волну! – подхватили остальные.
Не подавая виду, как ей тяжело, Лали расставила ноги пошире, вытянулась в струнку и заиграла мышцами живота, забросив руки за голову. Ее движения были манящими, завораживающими. Никто из зрителей не догадывался, что еще несколько минут танца в таком бешеном темпе, и Лали не выдержит…
Нет! Один человек догадывался. Казаев.
– Не устала? – заботливо спросил он.
Какой изощренный садизм! Ему было отлично известно, сколько времени и сил отдавала Лали этому упражнению.
