«Неожиданность сыграла роль. Но на оставшихся опорных пунктах они еще пообломают себе зубы», — злорадно подумал он.
Бодров в своей землянке проводил разбор операции. Командование войск НКВД одобрило действия отряда, в то же время предупредило: сделана лишь половина дела. Об этом Сергей доложил командирам рот и руководству отряда.
— Что самое важное, — отметил он, — мы сумели достичь внезапности как стрелковыми подразделениями, так артиллерией. Это одна из причин незначительных потерь с нашей стороны. Однако дважды добиться внезапности одним и тем же способом не получится. Как бы еще уменьшить потери при выполнении оставшейся части задачи, нам предстоит поломать голову.
— Чем можно заменить внезапность? — спросил Шведов.
— Ничем! Неожиданность вновь станет основой замысла на последующие операции.
— Пока суть да дело, следовало бы изолировать противника от внешнего мира, — заметил Мухов. — Мы не знаем их связей с местными пособниками. А они, надо полагать, есть.
— Созданные нами ударные группы остаются таковыми. Второй группе, Валерий Александрович, поручается эта задача. Днем и ночью незамеченной не должна мышь проскочить в Горобцы или в сторону холмов, — распорядился Бодров. — Выполнение задачи организуйте немедленно.
— Выходит, мне штурмовать высоты, — сказал Шведов.
— «Штурм» в данном случае слово неподходящее. Безостановочно атаковать противника, не взирая на его огонь и не считаясь с потерями, начинают от отчаяния, когда ничего другого придумать не удается. Нам же, напротив, надо бы обойтись без потерь и задачу выполнить. Прикиньте, как это сделать.
Подошел радист, передал Бодрову радиограмму. Начальник штаба сообщал, что разведотдел высылает в распоряжение оперативно-боевого отряда группу психологического воздействия на противника. А вскоре к землянке подошел небольшой немецкий автобус с крохотным салоном и непривычно большой носовой частью. К радости Бодрова, из кабины выпрыгнул довольный Фессель, пленный капитан немецкой армии.
— Ваше благородие, — заулыбался тот, — прибыл для оказания посильной помощи.
— Рад видеть вас в качестве помощника, содействие нам действительно необходимо.
Они сидели вдвоем в блиндаже, пили чай, планировали, что сказать тем немцам, которые томятся на холмах в ожидании неизвестности.
Вряд ли ваши соотечественники, — говорил Сергей, — не понимают, что никто к ним на выручку пробиваться не будет. Тем более осталось две роты.
— Нет приказа. Немецкий солдат приучен к дисциплине. Выйти из-под ее влияния даже вопреки естественному стремлению к физическому самосохранению для него — неимоверная трудность.
— Вы же справились с собой?
— Для этого нужен настрой, убежденность в необходимости выхода за рамки чувства долга. Право на мою жизнь определяли люди, не показывающие примера служения родине.
— Что же все-таки послужило толчком?
— Я вам скажу, если вы, ваше благородие, ответите: зачем эта война?
— Одним словом не обойдемся, — ответил Бодров.
— Множеством тоже. Можем рассуждать с вами долго, но вопрос так и повиснет в воздухе. Никто, я подчеркиваю, никто конкретно не хотел войны, а она разразилась, да в таких масштабах, что потомки будут удивляться нашей глупости.
— Мы обороняемся. Защищаем свою землю от оккупантов, варваров. Вот нам война совершенно не нужна. Мы несем потери, подрывающие жизнестойкость страны, которые вряд ли полностью восстановятся за сотню лет.
— Это меня и шокировало. Кто позволил немцам рушить, убивать, грабить на чужой земле? Такое право присваивают себе лишь бандиты. Так я начал рассуждать: какое дело нам до русских, а им до нас? Ответа не находил. Говорят, Гитлер виновен. Но один он ничего не смог бы сделать.
— Господин капитан, о чем вы будете говорить солдатам, которые на холмах?
— Пока окончательно мысль не сформировалась.
— Настойчиво не предлагайте сдаваться. Вас сразу обвинят в предательстве. Что бы вы потом ни говорили, все будет пустым звуком. Расскажите о своих сомнениях, спросите, чего ради ваши солдаты оказались на нашей земле, убедите, что никому не нужна их гибель на этих высотах. Расскажите, как вы попали в плен, что обратиться к ним вас не принуждают.
— Вновь руководство отряда в сборе. Опять трудный вопрос: как проводить следующую операцию?
— Надо бы послушать пленного обер-лейтенанта, — предложил Мухов, — вдруг какую мысль подскажет.
Конвой привел пленного. Обер-лейтенант назвал фамилию, должность — он был командиром роты, — деловито уселся на предложенную табуретку. Говорил по-русски с трудом, но достаточно понятно для несложного диалога.
— Первый раз вижу русских офицеров так близко. Неплохо смотритесь, хотя и не так, как немецкие.
— За половинчатый комплимент спасибо, — ответил Бодров, — нам надо поговорить о делах. Где сейчас полковник Фогст?
— В Горобцах, вероятнее всего.
— У кого?
— У старосты поселка.
— Знаете, где живет староста?
— Нет. В поселке я не был.
— Есть у него охрана?
— Десять человек.
— Что бы вы сделали на нашем месте, чтобы очистить от захватчиков высоты?
— Я не считаю нашу армию захватнической. Мы несем свободу народам Украины и России.
— У нас нет времени вести дебаты с «освободителем» Украины и России. Хотелось бы послушать совета, как без потерь с обеих сторон выполнить задачу.
— Ничем не могу помочь. Я не предатель.
— Поставим вопрос по-другому. Как нам следует поступить, чтобы потерпеть поражение?
— Повторите ночную атаку. Шаблон — излюбленная тактика русских.
— Вас-то разгромили не по шаблону.
— Случайность.
— Чего вы не ожидали?
— Ночной атаки с отвлекающим огнем минометов. Но еще раз это вам проделать не удастся.
— А как удастся?
— Никак! Вы еще наплачетесь у этих высот.
Когда увели пленного офицера, долго смотрели на топографические карты, оценивая местность.
Прав, безусловно, обер-лейтенант, — нарушил молчание Шведов, — с шаблоном мы действительно наплачемся.
— Если военное искусство заключается в способности обмануть противника, нам надо заставить его поверить в то, чего мы не будем делать, — ответил Бодров.
— Если бы знать, что делать! — воскликнул Шалевич.
— Давайте пойдем от «нельзя». Нам нельзя атаковать без огневой подготовки. Иначе получится шаблон, на который рассчитывают немцы. То же самое с обстрелом одного опорного пункта минометами для отвлечения внимания от другого. Что остается?
Кроме как провести огневую подготовку по высоте, а затем атаковать ее, — ответил Мухов.
— Причем только одну, — уточнил Львов.
— На две у нас не хватит боеприпасов, добавил Ясгребин.
— Немцы рассчитывают на наши шаблонные действия, — продолжил мысль Бодров.
— А как они будут, действовать сами?
— Его же и побоятся, — ответил Шведов. — Как только начнется обстрел опорного пункта минометами, они, вероятнее всего, не станут сидеть и ожидать попадания снаряда в окоп, как это имело место прошлой ночью, а уйдут вниз, чтобы переждать огневой налет. На втором опорном пункте, который не подвергается обстрелу, напротив, немцы будут сидеть в готовности отразить атаку.
— К замыслу остается добавить одно, — подытожил Бодров, — исходное положение для атаки, как и прежде, у подножия высот, но следует его занять перед началом обстрела опорного пункта. Когда немцы побегут вниз для отсидки, они станут хорошо видимыми мишенями на фоне небосвода. Стреляй на выбор!
— Анатолий Алексеевич, остались ли неясности?
— На мой взгляд, если отказываться от повторов, то до конца. Немцы могут бежать от огня не обязательно до подножия, а остановятся где-то посредине скатов. Как только начнут в опорном пункте рваться мины, нам следует двинуться вперед и идти до того момента, когда появится противник. По меньшей мере — метров пятьдесят-семьдесят.
— А если фрицы будут сидеть в окопах, как сурки в своих норах, что тогда? — спросил Шалевич.
— Тогда минометы продолжат обстрел опорного пункта до окончания боеприпасов, — ответил Бодров.
— На час работы мин хватит, — заверил начальник артиллерии.
— После этого, — продолжал командир отряда, — ударная группа начнет сближение по вчерашнему сценарию.
— Повтор? — завертел головой Шалевич.
— Не совсем. Лишь до огневого соприкосновения с противником. Дальше — стоп! Атаковать не будем. Побережем людей. Если немцы пожелают контратаковать, мы их огнем с места перестреляем. Не получится — отойдем. Спешить нам некуда. Немцам надо поторапливаться, у них сейчас проблем во сто крат больше, чем у нас.
— Да уж! Не позавидуешь.
