— Дело в том, что все жители Ады, штат Техас, получили по сто тысяч долларов наличными.
— Все?
— Каждый мужчина, женщина, ребенок.
— Я не получил.
— Вы могли раздать им такие деньги? Вам это по средствам?
— Думаю, что да.
— Каждый житель Ист-Фремптона, штат Массачусетс, получил по сто тысяч долларов наличными.
— Наверное, после этого жизнь у них пошла наперекосяк, — заметил Удайн.
— Кто мог сделать такое и почему, мистер Удайн?
— Я всю жизнь исходил из одного принципа, и он меня никогда не подводил: все психи.
— И вы не можете припомнить ни одного случая, когда этот принцип оказался ошибочным?
— Ни одного.
— Но должна же быть для этого хоть безумная, но причина, мистер Удайн?
Джордж Удайн задумался, продолжая давить мух:
— Не знаю.
Флинн поднялся и направился к двери.
— Это все? Вы приезжали только за тем, чтобы узнать, не я ли раздал по сто тысяч долларов жителям Ады и… как вы там называли другой город?
— Да. Это все.
— Позвольте заверить вас, — симпатичное лицо Удайна осветила обаятельная улыбка, — что добровольно я никогда не занимался благотворительностью. И не собираюсь заниматься ею и впредь.
— Благодарю, — кивнул Флинн.
Постоял, глядя на профиль Удайна на фоне большого окна.
— Еще один вопрос, мистер Удайн.
Удайн молчал.
— Вчера я был в Вашингтоне. Один человек, государственный чиновник, вроде бы неплохой в своем деле специалист, прочитал мне лекцию о мировой экономике.
— Он сказал, что она разваливается, не так ли?
— Да.
— И слова его звучали очень убедительно.
— Да.
— Они все такие.
— Кто?
— Глашатаи Судного дня. Гарантирую вам, что они появлялись в любой период истории, со скрижалями, пергаментами, картами, астрологическими прогнозами, которые с абсолютной точностью доказывали, по крайней мере им самим и тем, кто воспринимал их на полном серьезе, что мир рушится.
— Но пока он не рухнул?
— Пока — нет.
— Мистер Удайн, мировая экономика в хорошем состоянии?
Удайн усмехнулся:
— Моя — да.
У двери Флинн вновь повернулся к Удайну:
— Вы не чувствуете запаха дыма?
Удайн принюхался:
— Наверное, где-то пожар.
Поворачивая ключ зажигания, Флинн все еще поражался тому, что Удайн не проявил ни грана любопытства. Не спросил, как его имя, откуда он, кого представляет. Даже не поинтересовался, каким образом ему удалось попасть в поместье, огороженное забором из колючей проволоки, через которую пропущен ток, пройти мимо охранников и сторожевых псов.
— На удивление безразличный человек, — пробормотал он.
Проехав пятьсот метров, Флинн резко нажал на педаль тормоза: по обе стороны дороги бушевал огонь.
Пока он разворачивался на узкой дороге, прожорливый огонь уже начал лизать задний борт джипа. Флинн едва успел бросить машину вперед. А сзади трещали горящие свечкой деревья.
Флинн оставил джип перед домом, взбежал на крыльцо, промчался коридором в гостиную:
— Пошли.
Джордж Удайн посмотрел на него.
— Быстрее. Пожар. Ветер в нашу сторону.
Джордж Удайн рассмеялся.
— Можете шевелиться быстрее? — рявкнул Флинн.
Удайн медленно отлепился от подоконника:
— И куда мы пойдем?
— На середину озера.
Всю дорогу к причалу Флинну приходилось чуть ли не тащить Удайна с собой. То ли Удайн не верил, что огонь доберется до дома, то ли не любил подчиняться, а может, ему действительно было на все наплевать.
Уже на причале они увидели поднимающиеся над домом клубы дыма.
Удайн уже полез в катер, но Флинн отвязал весельную лодку.
— Не туда! — крикнул он. — Там бензин.
Удайн, прибавив в движении, присоединился к Флинну.
Флинн без роздыха работал веслами, держа курс на середину озера.
Северный берег уже превратился в стену огня.
Ветер простирал длинные языки пламени над поверхностью воды.
С неба падали хлопья пепла.
Сидя на корме, Удайн с легкой улыбкой наблюдал за буйством огня: мальчишка, которому на день рождения устроили роскошный фейерверк.
Добравшись до середины, Флинн бросил весла.
Рев пожара не давал говорить.
Из-за дыма ясный день сменился сумерками.
Флинн закашлялся.
Пепел толстым слоем лежал на дне лодки, на поверхности воды. Флинн чуть развернул лодку, чтобы Джордж Удайн не заслонял ему дом.
Какое-то время спустя с другой стороны дома громыхнуло. Потом еще раз: взорвались «Лендровер» и джип Флинна.
Флинн не отрывал взгляда от дома — Лачуги.
Сначала взорвался моторный катер, оставшийся у причала. Потом языки пламени появились в окнах второго этажа. И наконец огонь разметал стены, обрушив крышу.
— Как я понимаю, вы остались без дома! — крикнул Флинн.
— У меня есть еще семь, — ответил Удайн. — Нет, восемь. Нет… семь.
Флинн вновь закашлялся: когда он кричал, в горло и легкие попал дым.
Двое мужчин долго сидели в весельной лодке, наблюдая за огнем. Иногда дым так сгущался, что им приходилось наклоняться ко дну лодки, чтобы глотнуть воздуха.
Спустилась ночь.
Со всех сторон на берегу полыхал лес.
«Мне никуда от этого не деться, — заговорил голос в голове Флинна, — возвращаюсь домой, в маленькую квартирку в Мюнхене, консульство Ирландии, гостиная, две спальни, ванная, кухня, в коротких штанишках и галстуке члена гитлерюгенда, после воздушного налета, и нахожу их обоих, отца и мать, на полу в кухне, с пулей между глаз…
То ли их застрелили на всякий случай, как в те безумные дни, когда до окончания войны оставалось совсем ничего, пристреливали многих.
То ли их застрелили по делу, узнав, что ирландский консул и его жена помогали переправлять сбитых английских и американских пилотов через линию фронта, чтобы те могли продолжать борьбу. Или узнав, что у сына ирландского консула и его жены, то есть у меня, в коротких штанишках и галстуке, не было в Ирландии никаких давних приятелей и письма, которые я отправлял Тимоти О'Брайену и Уильяму Каванау, прямиком попадали в почтовые ящики британской разведки.
Их застрелили по этой причине или просто так?
Иногда я думал, что готов отдать остаток жизни ради ответа на этот вопрос.
А потом потянулись недели и месяцы жизни на улице.
Бомбы не пугали и не тревожили. Они просто падали. Доставали пожары, постоянные пожары, едкий дым, специфический запах горящей человеческой плоти. Иногда я спал у стены, а просыпался оттого, что стена эта становилась невыносимо горячей: с другой ее стороны бушевал пожар. Случалось, что пожар брал тебя в кольцо, как теперь, и тогда приходилось отбрасывать люк канализационного колодца и помогать людям, одному за другим, спускаться в канализационные тоннели, протянувшиеся под городом Мюнхеном. Где вонючая жижа доходила до подбородка.
Вот эти пожары мне не забыть никогда…»
Сажа покрывала волосы Флинна, глаза, нос, губы.
Несколько раз руками они разгребали слой сажи и пепла на поверхности и полоскали рот озерной водой.
— Я вот думаю о вашем приятеле в Вашингтоне, — внезапно нарушил молчание Удайн. — Сладкоголосом пророке Судного дня.
— Экономисте.
— Инфляция — это такое же событие, как война или депрессия, обычно предшествующее или одному, или обоим сразу.
Флинн с трудом мог разглядеть силуэт Удайна.
— Я думал, что инфляция предшествует только дефляции.
— Деньги хороши, пока люди в них верят.
— Могу я при случае вас процитировать?
— Деньги — это идея. Идей великое множество: религиозные идеи, политические. Идеи вызревают долго, но, стоит людям столкнуться с кризисом, как они без лишних раздумий отбрасывают их. Я не доверяю идеям.
— Вы не верите в деньги?
— Нет. Разумеется, нет. Это вторичный продукт, экскременты.
— Но вы набрали немалую кучу экскрементов.
— Я делаю деньги, потому что в них верят другие люди. Я собираю объедки, потому что свиньи хотят их есть. Деньги — удобное средство обмена.
* * *
В начале четвертого ночи Флинн услышал карканье вороны.
Флинн редко верил тому, что слышал, но всегда доверял своим ушам.
* * *
— Скажите мне, как Джордж Льюис, сын женщины, разводящей свиней в Аде, стал Джорджем Удайном, главой «Удайн корпорейшн», владельцем поместья «Гора Клиари», или того, что от него осталось, и еще семи или восьми домов, разбросанных по всему свету?
Очень долго Удайн не отвечал.
Флинн не собирался повторять вопроса.
И когда он уже решил, что никакого ответа и не будет, Удайн заговорил:
— Я сказал, что деньги — удобное средство обмена.
