— Значит, он и мне не понравится. Точно, не понравится.
И действительно, племянник ему не понравился. Худосочный, в очках с тонкой металлической оправой, он все время суетился, говорил слишком быстро и своей нетерпеливостью напоминал хорька, впервые осознавшего, ради чего его занесло в курятник.
Не понравился Флинну и полиграфический комбинат. Здание построили из красного кирпича, и в нем царили мрак и сырость. Шагая к административному крылу, Флинн заметил, что у рабочих впалые груди и синие от холода носы.
Соленский коп побагровел еще до того, как увидел своего племянника-директора, а уж потом обращался к нему исключительно на повышенных тонах, полагая, что криком можно сокрушить любую бюрократическую оборону.
Наконец, после долгой паузы, не мог же Сесил Хилл перенестись в кабинет директора в мгновение ока, дверь открылась и порог переступил невысокий, плотный, вымазанный чернилами мужчина лет пятидесяти, который держал в руке лист гранок. Мрачно взглянул на Флинна, вернее, на его одежду, на русском что-то сказал директору. Тот безразлично пожал плечами.
— Вы — Сесил Хилл? — спросил Флинн.
— Вы — ирландец? — спросил Хилл.
— Да, — кивнул Флинн. — Американец.
— Вы — коп?
— Только у себя дома.
— А как вы добрались сюда?
— На вертолете.
— Если вы рассчитываете увезти меня с собой и отдать под американский суд, который упечет меня за решетку до конца жизни, то вас ждет разочарование. Россия не выдает квалифицированных работников.
— Выдает, но только тех, кто работает головой или в чем-то не согласен с генеральной линией, — мягко возразил Флинн.
— Я представляю слишком большую ценность для этих людей, для всей России. Таких печатников, как я, — единицы.
— Это я понимаю.
— Тогда чего вы хотите?
— Я знаю, что вы хороший печатник. Более того, вы считаетесь одним из десяти лучших фальшивомонетчиков мира. — Хилл улыбнулся. — Скажите мне, мистер Хилл, вас действительно поселили на даче? Ваш адрес — дача Одиннадцать.
— Это не дача.
— Скорее комнатка, где только холодная вода.
— У меня была дача.
— Сначала?
— Да.
— И теперь вы живете в одной комнате с другими людьми…
— Они — мои друзья.
— Как я понимаю, очень близкие друзья.
И Флинн протянул Сесилу Хиллу три американские купюры.
Сесил отошел к окну, рассмотрел их.
— Двадцатка — подделка, — вынес он вердикт. — Правда, подделка качественная, многих может обмануть, но подделка.
— А купюры по пятьдесят и сто долларов — настоящие?
— Ничего не могу сказать. Вроде бы настоящие. Но для полной уверенности необходим микроскоп и некоторые химикалии. — Он поднял сотенную, посмотрел на просвет. — Но, похоже, их уже проверяли.
Хилл вернул купюры Флинну.
— Не ваша работа? — спросил Флинн.
— Что?
— Эти деньги изготовлены не вами?
— Нет.
— Мистер Хилл, за время вашего пребывания в России, особенно когда вы жили на даче, пили водку и закусывали ее икрой, вы не занимались изготовлением или не составляли планов изготовления американской валюты?
— Нет. — Сесил Хилл рассмеялся. — Я и представить себе не мог, что американский коп объявится в России, чтобы справиться, а не налажено ли здесь производство фальшивых долларов.
— У нас нет уверенности в том, что такое производство налажено.
— Должно быть, у валюты Соединенных Штатов возникли проблемы.
Вот в этом Флинн полностью соглашался с Сесилом Хиллом.
— Я рад, что мои подозрения оказались беспочвенными.
— А я рад, что вы рады.
— И все-таки я в некотором недоумении, мистер Хилл. Один из лучших фальшивомонетчиков мира живет далеко не на самом лучшем мировом курорте.
— Этот город стал моим домом, мистер.
— Но ваши коллеги выбрали своим домом Французскую Ривьеру, Париж, Нью-Йорк, Калифорнию… Один, правда, сидит в федеральной тюрьме в Иллинойсе.
— Мне тут нравится.
— Но чтобы человек, умеющий… скажем так, делать деньги, как вы… жил в коммунистической стране, которая не поощряет использование иностранной валюты своими гражданами… я ничего не понимаю.
— В этом все дело, мистер. Если бы я верил, что деньги — это что-то реальное, то не стал бы их подделывать.
— Опять это слово — верить. «Верить в деньги. Я верю, что Сатана шел по Земле. Мой сын только что погиб, а потому я верю, что на этот раз мне повезет за рулеточным столом».
2842-й вслушивался в каждое слово.
— В западном мире, мистер, в вашем мире, деньги — святая святых. Деньги! Всего лишь клочки бумаги, которые может изготовить кто угодно.
— Не кто угодно.
— Кто угодно.
— Кто угодно, обладающий определенными навыками, талантом…
— Кто угодно! — стоял на своем Сесил Хилл. — Всю жизнь, от рождения до могилы, люди верят во что-то абсолютно нереальное.
— Некоторые верят.
— Все.
— Многие.
— Все! — настаивал Сесил Хилл.
— Так вы говорите, любые деньги — подделка…
— Разумеется. Подделка. Все деньги — подделка. Иллюзия.
— Экскременты, — покивал Флинн. — Отбросы.
— Нет. Экскременты и отбросы можно как-то использовать. Деньги — нет. Все деньги — подделка.
— Как интересно устроена голова преступника, — промурлыкал Флинн. — Фантастически интересно. Никто так не верит в высшую справедливость, как преступник. Все деньги — подделка, ergo[12] изготовлять их — никакое не преступление.
— Коммунизм не поощряет веры в деньги, — отметил Сесил Хилл. — Этой веры у меня никогда и не было. Поэтому мне здесь хорошо.
На нем были такие толстые носки, что он не мог завязать шнурки ботинок.
— Не смею больше нарушать ваш покой. Но вы сказали, что представляете собой немалую ценность для России. Спрашиваю из чистого любопытства. Баксы вы для них не печатаете. Так почему они вас так ценят?
Сесил Хилл помялся, потом взял со стола директора принесенный им листок и протянул Флинну.
Света в кабинете явно не хватало, лампа освещала только директорский стол, поэтому Флинн отошел к окну. Текст был на английском. Директор сидел за столом. 2842-й и соленский коп держались у двери. Сесил встал поближе к электрическому обогревателю. Флинн прочитал:
«БРАТОУБИЙСТВЕННАЯ ВОЙНА, СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ, 1861–1865 гг., известная также как АМЕРИКАНСКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА и ВОЙНА МЕЖДУ ШТАТАМИ. Война, спровоцированная экспансионистским индустриальным Севером против сельскохозяйственного Юга. РЕЗУЛЬТАТЫ: черные рабочие Юга потеряли пожизненные гарантии и экономическую безопасность, обеспечиваемую рабовладельческой системой, верх взяла индустриальная система Севера. Экономическая ценность черных рабочих Юга, которые на бумаге стали „гражданами“, значительно упала и стала еще меньше в 80-х и 90-х годах, когда промышленники Севера нашли более дешевый источник рабочей силы: эмигрантов из загнивающих империалистических стран Европы (Карл Маркс), которых завлекли в Америку, посулив им землю. Только малая часть земли досталась иммигрантам (и только тем иммигрантам, у которых были деньги, достаточно денег, чтобы покупать еду и предметы первой необходимости в период освоения земли). Ни земли, ни доли экономического богатства Америки не досталось черным, которые и стали главными проигравшими в БРАТОУБИЙСТВЕННОЙ ВОЙНЕ».
За окном мело. Но снег на земле не задерживался, его тут же уносило.
Флинн повернулся к Сесилу Хиллу:
— История, значит. Вы пишете учебник истории?
— Я его не пишу. Только печатаю.
Флинн вернул ему лист гранок:
— Ваша мать может вами гордиться.
— Да, придется переквалифицироваться в психоаналитики, — бормотал Флинн, поднимаясь по ступеням, ведущим из ресторана на улицу. Снег шел, но его по-прежнему уносило.
Часы показывали половину третьего.
2842-й и жители Соленска, включая копа, покидали ресторан вместе с ним, обнимали друг друга, хлопали по спине, желали спокойной ночи. Флинн вернулся в ресторан после беседы с Сесилом Хиллом на полиграфкомбинате. И с тех пор играл с копом в шахматы. Другие горожане приходили, чтобы посмотреть на битву титанов. Вечером в ресторан заглянул даже Сесил Хилл, какое-то время постоял, наблюдая за игрой. Хотя Флинн ограничивался картофельным супом, рассольником, русским луковым супом, черным хлебом и чаем, другие, особенно 2842-й, отдавали предпочтение водке: день выдался длинным и нервным. Ближе к полуночи 2842-й проверещал на английском: «Я — шпион! Я — шпион!» И заснул. С каждым проведенным в ресторане часом Флинну все больше нравились жители Соленска, особенно внушительных размеров повариха, которая отказывалась поверить, что человек, способный поглотить такое количество супа, как Флинн, не понимает ни слова по-русски, здоровяк-коп, настроение которого кардинально, от необузданного веселья до глубокой депрессии, менялось в полном соответствии с позицией на доске, и еще один мужчина, который пришел ранним вечером, сел в углу и превосходно заиграл на кларнете.
