Граве уже так свыкся с мыслью, что он никуда не поедет, и не испытывал никакой радости от чудесной перемены. Даже нежданное спасение от Стеньки-Обуха его не бодрило. Граве все больше погружался в дурное расположение духа. Непричесанный, неумытый, не одетый как полагается, второпях побросал в чемоданы что под руку пришлось, наверняка забыл что-то нужное. Каждая мелочь теперь вызывала в нем раздражение. Скатерти вагона-ресторана недостаточно чисты, занавески плохо отглажены, пахнет чем-то прокисшим, как в дешевом кабаке. Теперь придется выражать комплименты умению господина Рибера решать неразрешимые задачи. Он это непременно потребует. Деваться некуда, надо будет благодарить. Лучше не проявлял бы невероятной активности, и сейчас Граве не пялился бы в пустое окно, а досматривал бы сладкие сны в домашней кровати. Еще дурацкая ссора с Лидвалем, который подшутил над его растрепанной прической, а получил в ответ замечание про его рост и нос, который совать не следует. Слово за слово — произошла перепалка, которая была совершенно лишней. И вот теперь непонятно, как с ним себя вести. Извиняться — глупо, а не разговаривать — еще глупее. Больше всего Граве раздражало, что в ресторан он пришел первым и теперь сидел один в целом зале. Господа не особо торопились к часу, назначенному Бутовским.
Наконец в ресторане появился Урусов. Выглядел князь слегка потрепанным, вид имел заспанный и, кажется, тешил самое дурное расположение духа. Окинул брезгливым взглядом обстановку, подозвал официанта — высокого худощавого субъекта, руки которого еле поместились в белую тужурку. Князь потребовал подать ему английский завтрак и горячее какао. На что получил краткий ответ: кухня еще не растоплена. Извольте подождать. Князь не счел нужным сдерживаться в выражениях и высказал все, что думает о порядках этого заведения. Слушать его причитания Граве было так же приятно, как водить ножом по тарелке. Предложить его светлости заткнуться, духу ему не хватило.
Очень вовремя появился Немуров. Глаза его были красными от недосыпания, а настроение — самое отвратительное. Он тут же предложил князю не орать, и так с утра пораньше голова трещит. Урусов насупился и демонстративно отвернулся.
Каждый счел нужным занять отдельный столик. Зашел Лидваль, увидев, где сидит Граве, сел от него как можно дальше, в другом конце вагона. И у него раннее утро не выдалось добрым. Дюпре зашел быстрым шагом; ни на кого не глядя, сел за пустой столик и поднял воротник пиджака, как будто ему было зябко.
Дурное настроение столь крепко овладело господами, что на появление Липы никто не реагировал. Она вышла удивительно свежая, в ярком платье в широкую голубую полосу. Никто из мужчин не встал, чтобы поприветствовать даму. Липа сделала вид, что не замечает, и выбрала себе место в середине вагона.
Наконец появился Бутовский под руку с Женечкой. Его племянница выглядела превосходно, словно ее не будили посреди ночи. Она пожелала всем доброго утра и получила в ответ неопределенное бормотание. Только Немуров встал, предлагая присесть к его столику. Генерал все же выбрал отдельный, нужно было место для Чичерова, который держался сзади и тщательно тер платком красный нос.
— Господин Рибер заставляют себя ждать, — громко высказался князь. — Чтобы чувство нашей благодарности к нему дошло до нужного градуса.
— Если бы не Григорий Иванович, этого чуда бы не было! — ответил ему Немуров. — И мы должны быть ему благодарны! Он столько сделал!
— О, да, низкий поклон ему! Наш спаситель. Наш капитан! Какое счастье, что у него такие связи! Давайте упадем ему в ножки!
— Урусов, прекратите паясничать, — вдруг сказал Лидваль. — И так голова трещит. Не хватало еще слушать вашу трескотню.
Липа наблюдала за стычкой с милой улыбкой, как будто ей было любопытно, чем все кончится.
— А не нравится, так выйдите вон! — крикнул князь, решительно закинув ногу на ногу. Кажется, он готов был вступить в схватку, как минимум на словах.
— Господа! — вмешался Бутовский. — Прошу вас прекратить! Мы все не выспались и устали. Давайте сохранять приличия. Давайте радоваться чуду, что мы едем на Олимпиаду…
Граве вдруг ощутил определенное желание выпить. Причем не просто выпить, а так, чтобы провалиться в глубокий и долгий сон. На губах появился обжигающий вкус виски, который пробовал в особняке Бобби, и ему страстно захотелось именно того виски. А не виски, так коньяка. Впрочем, и водка пойдет. В такое утро все сгодится. Он ясно представил рюмочку, наполненную чем-то живительным, и невольно облизнулся.
— Это не чудо, а какое-то издевательство, — сказал Дюпре тихо, но отчетливо. Все повернулись к нему, как будто молодой человек высказал нечто неприличное или выдал тайну, известную всем. Он смутился от такого внимания, но не отступил: — Не было нужды устраивать всю это комедию с ночным поездом. Ничего не случилось бы, если бы выехали в одиннадцать часов по обычному расписанию.
Немуров поднялся с решительным видом.
— Я считаю, что мы должны выразить Григорию Ивановичу наш общий…
— Господа! — Бутовский молитвенно сложил руки. — Прошу вас успокоиться! Господин Немуров, умерьте ваш пыл.
— А где, собственно, Рибер? — спросил Урусов.
Генерал хотел ему ответить, но тут из дальней части вагона, где располагалась кухня, появился Ванзаров, подтянутый и сияющий дружелюбием. Пройдя на середину, он попросил Граве и Урусова пересесть, чтобы не говорить, стоя к ним спиной. Господа нехотя подчинились просьбе, выражая крайнее неудовольствие, что их побеспокоили. Урусов высказывался подробно, как он недоволен всем происходящим. Ванзаров терпеливо ждал, пока внимание всех сосредоточилось на нем.
— Дамы и господа, благодарю, что вы предоставили мне часть вашего бесценного времени, — начал он.
— Кто разрешил вам собирать нас?! — раздраженно оборвал его Немуров. — Вы кто такой? Капитан команды? Нет! Разрешили эту поездку? Тоже нет. Так что же вы лезете куда не следует… Мне вообще неинтересно вас слушать. Господа, предлагаю позвать Григория Ивановича, а этого господина слушать не будем…
— Сядьте на место, господин Немуров.
В словах этих не было и тени угрозы. Но только начавшийся бунт был подавлен. Немуров сел, как воды в рот набрав.
— В таком случае перейдем сразу к делу, — сказал Ванзаров, слегка дернув ус. — Господина Рибера в этом поезде нет. Дела не опустили его из столицы. Он догонит нас в конце пути.
— Как это понимать? — все еще не сдавался Немуров.
— Очень просто: господин Рибер обратился ко мне с просьбой разрешить поездку команды на Олимпиаду. Я счел возможным уговорить начальство. В результате чего нам предоставили этот поезд.
— Так это вы? — спросила Липа, приятно улыбаясь. — Как это мило.
— Как член команды, я посчитал своим долгом помочь чем могу.
— Браво, — сказал Лидваль и даже хлопнул в ладоши. — Да здравствует новый капитан!
— Не принимаю такой чести, — ответил Ванзаров. — Руководит командой и поездкой генерал Бутовский, как и было прежде. Я всего лишь один из членов команды.
— Как же вы решились оставить расследование смерти Бобби, господин полицейский?
— Расследование закончено. По результатам судебно-медицинской экспертизы князь Бобрищев-Голенцов скончался от сердечного приступа. Мне очень жаль. У него оказалось слишком слабое сердце.
— Доброе сердце всегда слабое, — сказала Липа.
Бутовский встал и одернул сюртук.
— Господа, предлагаю почтить память нашего дорогого друга и члена команды минутой молчания. Мы не сможем проводить его в последний путь, но хотя бы помянем добрым словом. Прошу всех встать…
Зашаркали стулья. Урусов демонстративно поменял ногу и откинулся на спинку.
— Князь, прошу вас… — тихо сказал генерал. — Не время сводить личные счеты…
Урусов стал разглядывать черноту в окне, словно ему и дела не было. Поступок был и для него настолько неожиданным, словно князь ненароком свалился в бездонную яму. Все произошло случайно. Урусов немного замешкался, а когда уже все встали и генерал его поторопил, посчитал дурным тоном согласиться. Раз уж все так случилось, то и надо идти до конца. Пора было найти выход давней обиде, лучшего случая уже не будет. Заодно показать всем, какой сильный и волевой характер у князя, с таким не стоит шутить. Такой кого хочешь под себя согнет. Пусть знают, что Урусов ни под чью дудку плясать не будет. И гордость для него куда важнее всяких пошлых традиций. Князь искренно думал, что произвел мощное впечатление. И хоть сердце его билось от стыда и тревоги, он нарочно развалился еще более вызывающе, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его твердости и непреклонности. Он был так доволен собственной демонстрацией, что кое-как смог перебороть душившее его волнение. Урусов подумал: а не посвистеть ли нарочно в тишине, чтобы еще лучше заявить о себе? Уж больно часто его, потомка царского рода, отодвигают на второй план. И Рибер Великолепный частенько так делает, да и все прочие его дружки. С князем так нельзя. Князь такой, что и в минуту молчания веселый мотивчик насвистывать может. Характер остр, как турецкая сабля. Пусть теперь знают, что любой обрежется. Переступив через себя, Урусов счел, что для первого раза его торжества над чернью будет достаточно и сидения. На свист духу ему не хватило. Он был уверен, что поведением своим не только поразил всех, но и завоевал себе новое место под солнцем. Пусть и в тени Рибера, но это только начало.
