Женечка взяла дядюшку за локоть, помогая сдержаться. Бутовский сильно сжал ее руку, но скандала себе не позволил.
Команда, не замечая, какой урок ей преподнес Урусов, отдавала последний долг своему другу и товарищу. Каждый — как мог. Граве разглядывал пол, при этом незаметно подглядывая за другими. Он думал, насколько красив в этой позе печали и как жалко, что нет молоденьких дам, которые могли бы это оценить. Дюпре закрыл глаза и сжал пальцами переносицу, словно вот-вот готов был исторгнуть из себя нечто гневное. Лидваль сцепил руки и смотрел перед собой. Немуров вытянулся по стойке «смирно». А Паша Чичеров закрыл глаза ладонью. Липа стояла неподвижно, с каменным лицом, не глядя ни на кого. Каждый выражал скорбь, насколько ему хватало смирения, по-своему прощая зло и вспоминая доброе, оставшееся за чертой. Милый Бобби стал воспоминанием, у кого-то светлым, у кого-то обидным. Воспоминание стало частью каждого из них, их памяти, их личной истории. Тишина заставила быть искренним с самим собой. Только Урусов натянуто улыбался. Молчание нарушал перестук колес. Даже официанты замерли. Минута давно прошла, никто не смел ее прервать.
— Благодарю всех… — наконец сказал Бутовский. — Прошу садиться…
Ванзаров подождал, пока не утихнут стулья.
— Вернемся к насущным вопросам, — сказал он. — Несколько слов о нашей поездке. Поезд этот не только класса люкс, но и двойной литерный. Идет по особому расписанию, нигде не останавливаясь. Скорость будут держать максимальную, до пятидесяти километров в час. Все это для того, чтобы наверстать сутки и оказаться в Одессе примерно через тридцать часов. Поэтому остановок не будет. Только для заправки водой. Двери в связи с особым назначением поезда на остановках открываться не будут. Все необходимое для питания найдете здесь, в вагоне-ресторане. Завтрак будет подан в десять, обед в два, ужин в шесть. Исполняя решение генерала Бутовского, из меню ресторана исключен любой алкоголь. Имеется кофе, чай и прочие напитки освежающего свойства. На обед будет созывать гонг, прошу не опаздывать. Курение запрещено.
— Это не поезд, а тюрьма, — сказал Дюпре.
— Таковы правила двойного литерного.
— Что же нам, двое суток сидеть без тренировок? — спросил Немуров. — В какой плачевной форме команда прибудет в Афины.
— Чтобы размять мышцы, можно использовать вагон-ресторан. А вы, господин Немуров, можете стрелять из окна по пролетающим воронам. Если вам будет угодно.
Немуров пробормотал что-то неопределенное. А Граве, как назло, в глаза полезла бутыль с ароматной алкогольной жидкостью, которую теперь не видать до Одессы. Как же хочется того, что нельзя.
— Думаю, самое время отдохнуть до завтрака, — сказал Ванзаров.
— А что пропало из портфеля Бобби? — вдруг спросил Граве.
Все посмотрели на Ванзарова. Урусов ждал с особым интересом.
— Попробуйте отгадать, — сказал он и легонько подмигнул.
Под стук вагонных колес клонило в сон. Члены команды разошлись по своим купе. В коридоре пассажирского вагона было пусто. Проводник тщательно проверил, чтобы каждый из господ находился на своем месте. Из-за некоторых дверей раздавался храп. Ванзаров прошел в начало вагона и тихо постучал в номер третий.
Женечка не сменила дорожное платье на что-то более удобное. Она была подтянута и внимательно смотрела на него.
— Полагаете, прилично заходить в купе к барышне?
— Есть кое-что, что я хотел бы сообщить вам с глазу на глаз, — ответил Ванзаров.
— Это меня должно заинтересовать?
— Обещаю вам, госпожа Березина.
— Мне больше нравится «Женечка», — поправили его.
Ванзаров послушно повторил. Его наградили скромной, но приятной улыбкой, голубые глазки метнули игривые молнии.
— Против вас совершенно невозможно устоять, — сказал она. — Проходите, раз вы так уверены в себе.
Ванзаров не заставил себя уговаривать дважды. Женечка выглянула в коридор, как будто за ними могли подсматривать, и затворила дверь.
— Вы всегда так ведете себя с барышнями?
С комплекцией Ванзарова в купе было не развернуться. Пришлось сложиться в плечах, став узким и соразмерным. Сзади подпирало кресло, в ногу уткнулся диванчик, а подол платья касался его ботинка. Сквозь дух казенных занавесок и плюша уже пробивался тонкий аромат хозяйки. И натоплено основательно.
— Не задумывался об этом, — наконец ответил он, найдя место рукам.
— Понимаю: вы их просто покоряете, — сказала Женечка, садясь на диванчик и как бы случайно касаясь носком ботиночка его ноги. — Сядьте уже, не играйте в приличия. Это вам не идет.
В кресле оказалось как раз столько места, чтобы дышать относительно свободно. Колени Ванзарова были стиснуты, как у хорошо воспитанного мальчика. А тепло водяной печки начало пробираться по ногам.
— У меня нет времени на романы, — ответил он.
— Чем же вы так заняты?
— Приходится совать нос куда не просят.
— Как мило, что вы так откровенны. А говорите, что не умеете покорять.
— Я не говорил, что не умею… этого делать, — аккуратно ответил Ванзаров.
— Кстати, усы вам очень идут. Такие романтические.
— Мне это уже говорили… Довольно жарко тут топят.
— Не могу разрешить вам снять пиджак, — Женечка мило улыбнулась. — Вдруг войдет дядя и подумает неизвестно что. Я все-таки невеста…
— Бутовский спит и видит сны об Олимпиаде. А господин Чичеров их оберегает.
— Вы в этом уверены?
— Вне всякого сомнения. Нас никто не побеспокоит.
Глазки Женечки вдруг стали холодными и настороженными.
— Не слишком ли разгорячились, господин Ванзаров?
— Вы неправильно меня поняли, госпожа Березина, — сказал он. — Мне надо сообщить вам новость, которая не предназначена для посторонних ушей.
— Что-то слишком серьезны вы для столь юного возраста. — Глазки опять принялись за игру. — И называйте меня «Женечка».
— Служба у нас такая, — ответил он, чувствуя, как жар пробирается по спине.
— Что же это за новость? Ума не приложу.
— Григорий Иванович Рибер не будет встречать вас в Одессе. Несколько часов назад он был убит в собственном доме. Соболезную.
Женечке обязательно надо было проверить, насколько к словам этим можно относиться всерьез, не розыгрыш ли это и не дурная ли шутка. Она, как могла, постаралась быть проницательной, заглядывая в чистое, волевое лицо, особенно стараясь проникнуть в глубину светлых глаз, в которой что-то скрывалось, но что именно, ни разглядеть, ни понять было невозможно. Она поверила и поняла сразу, что это и есть правда. Не замечая за собой дар интуиции, ко всему относясь прямо и прагматично, она растерялась от той неожиданной простоты, с какой ей преподнесли новость. Не было ни успокаивающих фраз, ни мягкого подхода. Как отрубили — сразу и без жалости. Женечка не могла понять, что это: то ли способ расшевелить ее, добившись чего-то другого, то ли циничное равнодушие к ее чувствам. Оба варианта казались ей неприятными. Она скинула ноги с диванчика, покончив с легкомысленной позой, и отсела как можно дальше, почти забилась в угол рядом с дверью. Ей захотелось закрыться чем-то большим, например шторой, чтобы не видеть его, чтобы он не мог вот так беззастенчиво пялиться на нее. Женечка не хотела ни о чем больше говорить, но понимала, что теперь уже не сможет выставить его вон и только глубже будет погружаться в ненужный, утомительный разговор.
— Как это случилось?
Голос ее изменился, стал сухим и напряженным, как будто сдерживала кашель.
— Позвольте избавить вас от подробностей, — ответил Ванзаров. — Радости они не доставят. Могу сказать только одно: причиной этому стало то, что господин Рибер заигрался в Лунного Лиса. Начатое как шутка закончилось трагедией.
Женечка не смогла удержаться от смешка, совсем неуместного в темном и душном купе, но вышло, как вышло.
— Хотите сказать, что Рибер — это Лунный Лис?
— Факты на это указывают несомненно.
— Это невозможно! — Женечка встала, чтобы пройтись, но ноги Ванзарова не оставили ей пространства для маневра. Ей пришлось сесть. — Хотите сказать, что он обкрадывал знакомых? И меня обокрал?
— Приведу лишь три факта: когда Лунному Лису удавалась очередная кража, рядом всегда находился Рибер.
— И что такого! Можно найти сколько угодно таких же общительных господ. Да почти любой из команды подходит под этот ваш «факт».
— Тогда попробую другой, — согласился Ванзаров, словно дело касалось разбитой чашки, которую и выбросить не жалко. — Всякий раз, когда он спорил с князем Бобби, он выигрывал. Пять раз подряд. Он и банк сорвал, но выигрыш получить не смог, князя удачно поразил сердечный удар.
— Какая глупость! — в сердцах сказал Женечка. — Вот вам другой пример: никто из друзей не сядет играть с Граве. Он поразительно везуч в карты. Все это знают, но не делают из этого серьезных выводов.
