— Все, я поняла, — сказала Эбби. На лице Джессопа по-прежнему читалось недоумение.
— Так вот, этот парень заявил, что, по его подозрению, у соседа на участке спрятано оружие. Он же законопослушный гражданин и ставит нас об этом в известность. На самом деле он, скорее всего, положил глаз на этот участок, но какое мне до этого дело? В общем, мы поехали туда, чтобы посмотреть, что и как. И действительно, в земле дыра, а под ней пещера, в которой спрятана пара проржавевших «Калашниковых» и несколько пистолетов. Оно, конечно, серьезно, но не настолько.
Зато стоило нам посветить по пещере фонариками, как дело приняло совсем иной оборот. Потому что была это не пещера, а что-то вроде старинной гробницы. На стенах какие-то древние росписи, а посередине огромный каменный гроб.
Дождь застучал по крыше с удвоенной силой. Теперь Санчес был не более чем смутным силуэтом на фоне зарешеченного окна.
— И в гробу вы обнаружили тело?
— Нет. Мы были на задании. Мы нашли оружие и позвали полицейских, чтобы те арестовали владельца участка. Те приставили к пещере часовых, а мы вернулись домой. Это, в принципе, был не наш сектор, мы приписаны к Восточной Боевой Группе, а это было к северу от нас. Мы просто действовали из лучших побуждений. Так сказать, демонстрировали добрую волю.
Интересно, добрую волю по отношению к кому, подумала про себя Эбби.
— Я написал рапорт, а через неделю в баре появляется мистер Ласкарис и спрашивает меня, нельзя ли взглянуть на это место. Почему нет, отвечаю я, но только не во время дежурства. Потому что я могу ездить только туда, куда меня пошлют. Спустя два дня мне звонит штабной сержант и говорит, что мне поручено сопровождать гражданское лицо во время поездки по сбору фактов. По его голосу я понял, что ему это ни с какого бока не нужно, что у него из-за этого летит к чертям собачьим весь график, но Майкл из тех, кто не отступится, пока не добьется своего.
Вот это уж точно.
— Мы поехали на север, в сторону Митровицы. К пещере. Как я уже сказал, охранять ее поставили ребят из боевой группы «Север». Какого-то норвежца. Но у Майкла при себе оказались нужные бумажки, и нас, не говоря ни слова, пропустили. В общем, мы пошли туда, вооружившись ломиками и молотками. Майкл указал на гроб и говорит: «Давай его вскроем».
Дождь слегка утих. Теперь тишину нарушал лишь стук капель, падавших с крыши домика.
— До того как попасть сюда, я дважды оттрубил в Ираке. И много чего насмотрелся. Но тут даже меня пробрал страх. Было темно, как в заднице. В голову тотчас полезло проклятье Тутанхамона и прочая хрень с телеканала «История». Крышка была неподъемная. Я едва не лишился двух пальцев, поднимая ее. Я уж молчу про то, что оказалось внутри.
— Скелет, — сказала Эбби. Ей вспомнились пустые глазницы, желтые, словно восковые кости на стальной поверхности прозекторского стола.
Санчес поднял голову и кинул взгляд в ее сторону.
— Значит, вы его тоже видели. Мы завернули его в брезент и вынесли наружу, мимо часовых. Майкл хотел захватить с собой и крышку, но как бы мы ее дотащили, ведь руки у нас уже были заняты. Тогда он сфотографировал картинки на стенах и еще вазу…
— Что-что? Какую вазу?
— Вазу, — он произнес это слово на американский манер, слегка врастяжку. — Ну, такую глиняную бутыль, размером с литровую бутылку виски. Она лежала внутри гроба вместе с мертвецом. Ее горлышко было запечатано воском или типа того.
— Майкл ее вскрывал?
— При мне нет. Мы вышли оттуда довольно быстро. У норвежца была рация, и Майкл явно хотел как можно быстрее оттуда смыться. В общем, мы положили тело в багажник и уехали. Как порядочные парни.
Санчес снял с головы шляпу и принялся комкать ее в руках. Эбби впервые разглядела его глаза — две светлые точки на фоне темноты.
— Вот так все и было. Я делал лишь то, что мне было велено. И не заморачивался по поводу того, чем это кончится.
Отлично тебя понимаю, подумала Эбби. Мы с тобой, так сказать, в одной лодке.
— Майкл каким-то образом намекнул, почему его заинтересовала эта находка? — спросил Джессоп.
— Он все время грузил меня разными разговорами, хотя и не сказал ничего конкретного. Ну вы меня понимаете. Я спросил его, что все это значит, и он ответил, что это, мол, рутинная процедура.
— И вы, разумеется, не поверили?
— Нет, конечно, но какая разница? Ведь это же не противоречит Женевской конвенции, отвезти тело в морг, особенно если мертвецу вот уже несколько сотен лет. Как я уже сказал, я делал то, что мне было велено. Какой-то древнеримский жмурик — это не мои проблемы.
Эбби резко подняла глаза.
— А с чего вы взяли, что он древнеримский? Это Майкл вам так сказал?
— Может быть, точно не помню. Но я католик. И побывал не в одном десятке церквей. Я сразу понял, что надпись сделана на латыни.
— Какая надпись?
— Та, что на гробе.
Константинополь, апрель 337 года
Где-то в стенах дворца пытают человека. Этого не должно быть. Закон запрещает пытки. Нельзя пытать даже раба. Единственное исключение — это измена. Разумеется, закон вещь гибкая, а в измене можно обвинить кого угодно. Если у вас есть власть, закон можно переписать, но даже на это нужно время. Кто-то должен был найти среди ночи законника, чтобы тот обосновал исключение, затем найти в канцелярии нужных писцов, чтобы те поставили печати — и все до того, как будут затянуты первые винты.
Кто-то явно отнесся к этому делу серьезно.
Я должен быть там и делать заметки. Вместо этого я собрал все лампы, какие только смог найти, и закрылся в какой-то кладовке с ящичком для документов. Я плохо понимаю, что, собственно, произошло сегодня вечером, но на своем веку я насмотрелся беззакония всех сортов и узнаю его по запаху. Кроме того, меня не отпускает мысль, что многие из вопросов, что сейчас задаются в застенке, касаются бумаг, оказавшихся в моих руках. Вскоре кто-нибудь наверняка вспомнит про футляр, который я принес во дворец.
А работа движется ох как медленно! Все бумаги разных размеров, написаны разными чернилами и разными почерками, главным образом по-гречески, хотя есть и записи на латыни. Я в первую очередь обращаю внимание на них, хотя, признаюсь, читать их довольно трудно, особенно когда не знаешь, что, собственно, ищешь. Некоторые из бумаг — меморандумы из императорских архивов, другие — скорее выдержки из книг. Мне никак не удается понять, что их объединяет.
Первая бумага:
Императору Константину Августу от Цезаря Криспа.
Сильная буря замедлила наши приготовления и уничтожила три корабля, однако в целом флот готов и выйдет в плаванье завтра.
Другая: стихотворение.
Чтобы достичь живых, плыви средь мертвых.
Третья:
XII/II. Я пишу это в знак глубокого соболезнования по поводу смерти твоего внука.
Я чихаю, и бумаги разлетаются с моего импровизированного стола. Кладовка полна пыли. Несколько резных каменных панелей, каждая весом с доброго коня, стоят, приставленные к стене, ожидая, когда ими наконец украсят один из новых памятников Константину. Мои ноги упираются в мраморных воинов, застывших в самой гуще кровавой битвы.
Беру в руки другой фрагмент. Лампы шипят, готовые того и гляди погаснуть. Глаза мои устали. Я отвык от чтения. Неожиданно с одной страницы на меня смотрит мое собственное имя.
Даровано приказом Августа Гаю Валерию Максиму: предоставьте ему все ресурсы императорской почты, какими располагаете, и дайте ему все, о чем он вас попросит, дабы ускорить его путь до Пулы.
Под документом дата, но мне не нужно на нее смотреть. Неожиданно свет меркнет. Не иначе, как это потухла одна из ламп. Я кладу бумагу и тяжело наваливаюсь спиной на мраморную плиту.
Интересно, зачем Александру все это понадобилось?
Внезапно дверь распахивается настежь. В кладовку врывается поток воздуха. Листки взлетают. Один из них приземляется рядом с лампой и вспыхивает. Я пытаюсь его погасить, но мои движения медленны и неуклюжи. Кто-то вбегает внутрь, бросает листок на пол и топчет, желая погасить огонь, прежде чем загорится целый ворох бумаг.
— Они хотят тебя видеть.
Он собирает бумаги и сует их в футляр. Когда мы встретились, мне ничего не стоило обвинить его в убийстве. Теперь же мне ничего не остается, как покорно плестись за ним следом. В коридоре к нам присоединяются два гвардейца-схола-рия. Сначала мы шагаем темными пустыми коридорами, где нарисованные на стенах фигуры кажутся тенями на золотом фоне. Затем проходим через усаженные деревьями дворики, где рабы подметают опавшие за день цветы и листья, и наконец оказываемся в зале аудиенций, где четыре дня назад Константин приказал мне найти убийцу Александра.
