— Как можно быть в чем-то уверенным? — Майкл помахал официанту, чтобы тот принес еще один коктейль. — Если верить тому, что о нем говорят, Джакомо — главный соперник Драговича. Как говорится, за что купил, за то и продаю.
Интересно, во сколько Джакомо оценит наши жизни, подумала Эбби.
На другом конце зала, рядом с барной стойкой, Эбби заметила мужчину в кожаной куртке. Молодой, волосы намазаны гелем и торчат во все стороны, на щеках — угревая сыпь. В руках кружка пива. При этом стоял он так, что их столик неизбежно попадал в поле его зрения. Эбби мотнула головой в его сторону.
— Как ты думаешь, это кто-то из людей Драговича?
— Скорее какой-нибудь приятель Джакомо, — отмахнулся Майкл. — Как, по-твоему, что мы должны ему рассказать?
— Разве это что-то меняет? — Эбби по-прежнему рассматривала молодого человека у стойки.
— Иметь дело с типом вроде Джакомо это почти то же самое, что играть в покер. Думается, нам нет резона торопиться раскрывать наши карты.
Эбби рассмеялась.
— А ты не считаешь, он поймет, что мы блефуем?
На другом конце зала из туалетов показался Джакомо. Эбби показалось, что, проходя мимо стойки, он обменялся взглядами с угреватым парнем. Вернувшись к столику, старик сел и подождал, пока официант принесет Майклу его коктейль. Его собственный стакан был все еще полон более чем наполовину.
— Итак?
Майкл сделал глубокий глоток.
— Мы обнаружили гробницу. В Косове. Вернее, я. Внутри оказались кое-какие вещицы, которые я продал Драговичу.
— Вам следовало обратиться ко мне. Я дал бы куда лучшую цену.
— В гробнице было также стихотворение, — Майкл взял из-под стакана салфетку и, набросав по памяти первую строчку, подтолкнул салфетку к Джакомо. Тот удивленно поднял брови.
— Вот что скажу — я не поэт. И даже не ученый.
— Я подумал, что, возможно, вы ее узнаете.
— Из этой вашей гробницы?
— Это копия уже известного стихотворения, начертанного на могильной плите, которая хранится в Риме, в Музее Римского Форума.
— Хранилась до недавнего времени, — поправил его Джакомо. — Потому что совсем недавно ее оттуда украли. Хотя, по-моему, она по-прежнему в Риме.
Он в упор посмотрел на Майкла, затем на Эбби и снова на Майкла. Ему известно, что плита у Драговича, подумала Эбби. Как и то, что у Драговича в Риме свой собственный музей римских древностей. Интересно, откуда он это знает?
— Драгович украл плиту со стихотворением. Он считает, что в ней содержится ссылка на нечто более ценное.
— Если это и так, моего мнения он не спрашивал.
— Зато вас спрашиваю я.
Джакомо бросил взгляд через плечо Майкла в направлении двери. Эбби с трудом поборола в себе желание обернуться и посмотреть, что там такое.
— Что вам известно про это стихотворение? — спросил Джакомо.
К собственному великому удивлению, Эбби моментально ответила:
— Оно датируется четвертым веком нашей эры, временем правления императора Константина.
Джакомо откинулся на спинку стула.
— Константина Великого. А вы знаете, что он родился в Сербии? Неудивительно, что здесь так много людей, страдающих манией величия, — усмехнулся Джакомо. — И где, вы говорите, в Косове находится эта гробница?
— В лесу, — уклончиво ответил Майкл.
— Когда вы унесли из нее все ценное, вы что-то оставили там? Что-то такое, за чем ваш друг мог туда вернуться, чтобы взять себе?
— Там на стенах сохранились фрески. В очень даже приличном состоянии, — Майкл вынул из сумки камеру и показал изображения на экране. — Если вы нам поможете, мы сообщим вам более точные координаты.
Эбби в упор посмотрела на Майкла. Боже, что он делает? Она представила себе, как в гробницу вламываются нанятые Джакомо гангстеры и начинают дрелями снимать со стен хрупкую штукатурку. Она ведь им не принадлежит, подумала Эбби. Казалось, будто она слышит протесты останков, которые семнадцать веков назад были человеком по имени Гай Валерий Максим.
Джакомо достал из пиджака ручку и что-то написал на салфетке рядом со стихотворной строчкой Майкла.
— Это один известный мне отельчик. Поезжайте туда, отдохните. Я же повожу тут носом, поспрашиваю кое-кого и, когда что-нибудь выясню, сам приду к вам.
— Подождите, — возразила Эбби. — Если мы поселимся в отель, у нас спросят паспорта. Нас заставят зарегистрироваться в полиции.
Джакомо пару секунд рассматривал ее, затем еле заметно усмехнулся, продемонстрировав золотой зуб. Теперь он знает наше слабое место, мысленно отругала себя Эбби. В ответ на ее слова Джакомо вытащил серебристый мобильник и набрал какой-то номер. Эбби, в свою очередь, удивилась, как он слышит что-то в этом грохоте.
— Они не станут спрашивать ваши паспорта.
— И как долго нам вас ждать?
— Пока я не раскопаю что-нибудь интересное. Вы знаете, что сказал Сократ?
— Кажется, цикута немного вредна для здоровья? — предположил Майкл. Шутка была неудачной. Джакомо даже не улыбнулся.
— Знание находится внутри вас.
С этими словами он поднялся и отошел от стола, даже не расплатившись. Когда он проходил мимо бара, угреватый парень кивнул ему, но остался стоять на месте.
Майкл задумчиво покрутил в руках стакан. Коктейль расплескался, оставив на столе влажные полумесяцы. Улыбка его потухла, а сам он словно постарел на глазах.
— И во что мы с тобой вляпались? — спросила Эбби. Даже если Майкл что-то и ответил, музыка заглушила его слова.
Константинополь, май 337 года
Раскинув руки в стороны, Аврелий Симмах привалился к краю бассейна. Кисть правой руки опущена в воду. Лицо багровое, на груди расплывается красное пятно. Его вырвало кровью прямо на тунику.
Мы с Порфирием переглядываемся. Оба думаем одно и то же: это вряд ли несчастный случай.
Сначала они меня отправят в изгнание, затем подошлют наемных убийц.
У ног Симмаха валяется белый мраморный бюст. Порфирий наклоняется, чтобы его поднять, но тот слишком тяжел. Тогда он читает имя на основании и горько усмехается.
— Катон Младший. Ты знаешь его историю?
— Думаю, что да.
— Это был стоик, который предпочел изгнанию самоубийство.
Порфирий ногой поддает бюст, и тот перекатывается по усыпанной гравием дорожке.
— Симмах был ничуть не сильнее меня. Сомневаюсь, что он стал бы тащить сюда Катона, чтобы устроить небольшое театральное представление.
— Похоже, кто-то хотел, чтобы мы именно так и подумали.
— Верно, хотел, чтобы мы решили, будто это самоубийство.
Краем глаза я замечаю, что в воде что-то блестит. Я протягиваю руку и достаю небольшой серебряный кубок. Одна из рыб застыла рядом с моей рукой. Так близко, что я кожей ощущаю ее чешую, но рыба почему-то не шевелится. Ни одна из рыб не шевелится. Они мертвы, все до единой. Словно невесомые перья, они всплывают на поверхность брюхом вверх.
Внезапно капли воды на моей руке начинают жечь, как огонь. Возможно, всему виной мое воображение, но мне известны яды, которые убивают при первом соприкосновении с кожей. Я вытираю руку о край плаща, тру ее с такой силой, что того и гляди лопнет кожа. Порфирий растерянно наблюдает за мной.
— Яд был в кубке. Когда Симмах упал, он уронил его в воду. На дне еще оставался яд, и его хватило, чтобы убить рыб. Скорее всего, это аконит.
— Аврелий Симмах заслуживал лучшей участи.
Порфирий неожиданно хватается за бюст и то тянет его волоком, то толкает, пока наконец бюст не оказывается на кромке бассейна. Еще миг, и бюст, разбрасывая вокруг фонтан брызг, летит в воду. Несколько рыб при этом выплеснуло на землю.
— Мы должны оповестить стражу.
— Они скажут, что это самоубийство.
— Это лучше, чем быть обвиненными в убийстве.
Злость постепенно покидает его. Мы оба запутались в одной и той же паутине. Порфирий идет назад к колоннаде и тяжело садится на ступеньку. Я обхожу бассейн, стараясь подавить в себе желание почесать руку.
— Симмах ушел из жизни не сам, — говорю я. — Тот, кто убил его, возможно, убил и Александра.
— Разве тут есть какая-то связь?
— Предположим, Симмах не убивал Александра. Предположим, что тот, кто убил Александра, затем специально оклеветал Симмаха.
— Согласен, у этого человека наверняка имелся мотив. Впрочем, мотивы есть у любого. Даже у тебя. Но возникают три вопроса, и у них не обязательно один и тот же ответ. Кто убил Александра? Кто оклеветал Симмаха? И теперь, кто его отравил?
Порфирий начинает меня раздражать, вертя каждым моим словом, как софист на форуме. Мне эти философствования не интересны.
— Кто еще мог быть заинтересован в том, чтобы состряпать навет на Симмаха, если не тот, кто убил Александра? Убрав Симмаха, этот человек оборвал последнюю ниточку, которая могла на него вывести.
