— Значит, это сделал Астерий.
Говоря эти слова, я понимаю, что не прав. Астерий не мог размозжить Александру череп. У него вместо рук культи.
Тишину сада нарушает стук в ворота. С улицы доносятся чьи-то раздраженные голоса. Мне кажется, будто я узнаю голос командира стражников с причала. Его вахта уже давно закончилась. Охваченный паникой, Порфирий вскакивает со ступеней.
— Оставайся на месте, — говорю я. — Пойду впущу их.
— А как же Симммах? Что мы им скажем?
— Скажем, что это было самоубийство, — отвечаю я и тороплюсь к боковой двери. — В любом случае это именно то, что им хочется услышать.
Белград, Сербия, наши дни
Гостиница оказалась на верхнем этаже жилого дома в старом городе, к югу от главного бульвара под названием Кнез Михайлова. Улочки запутанные и колоритные, жилой дом — втиснутый в их лабиринт архитекторами времен Тито, — квадратный и бетонный. Фасад затянут строительной сеткой, словно паутиной, хотя, если судить по шелушащейся краске, строители ничего не сделали для того, чтобы привести дом в божеский вид.
Лязгающий лифт поднял их до коридора на шестом этаже. В крошечной будке, сделанной в стене, за зарешеченным отверстием сидел администратор — усатый мужчина — и смотрел телевизор. Он дал им ключи и указал куда-то дальше по коридору.
— Последняя дверь.
Лучшее, что было в их номере, это вид. Окна выходили на реку, и даже сквозь серую пелену дождя вдалеке маячили высотные дома Нового Белграда. Казалось, что это совершенно другой мир. Майкл замкнул дверь на ключ и приставил к ней стул. Эбби бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку.
Майкл сел рядом с ней на кровать. Он протянул было руку, чтобы погладить ее по плечу, но затем передумал.
— Прости — прошептал он.
— И что нам теперь делать?
— А что мы можем сделать?
— Я не доверяю этому Джакомо.
— И я ему тоже не доверяю. Но — он лучшее, что у нас есть, — с этими словами Майкл перекатился на спину и зажег сигарету. — Мы с тобой сейчас в таком мире, где волей-неволей приходится иметь дело с людьми вроде него. Это тебе не Гаага.
— Ты думаешь, я этого не понимаю? — Эбби приподнялась на локте, чтобы он увидел, что она сердится. — В свое время я имела дело с убийцами, у которых руки были по локоть в крови. По сравнению с ними Джакомо и Драгович покажутся белыми и пушистыми.
— Интересно, откуда в тебе такая уверенность?
Внезапно вся злость, весь ужас, накопившиеся за последние несколько дней, снесли все преграды и яростно выплеснулись наружу.
— Ты знаешь, почему это было возможно? Почему такой ничем не примечательный человек, как я, смог выстоять лицом к лицу с этими монстрами — безоружная, без охраны — и уйти от них живой?
— Потому что в тебе есть мужество.
— Нет! Потому что у нас есть правила, государственные институты и законы, которые позволяют бороться с этими людьми. И вот теперь мы сами ничуть не лучше их.
Майкл высунул руку в окно.
— Посмотри, где мы теперь. Этот город тоже был одним из самых темных мест на планете. Неужели ты считаешь, что все твои хваленые правила, законы и институты хоть что-то значили, когда Милошевич развязал войну против всех и каждого?
— Милошевич закончил свои дни в тюремной камере в Гааге.
— Да, но перед этим он убил сто сорок тысяч человек. И только потом НАТО наконец набралось смелости и разнесло его бомбами. А что в самом Косове? Драгович, можно сказать, у американцев на прицеле, и что же? Они лишь наблюдают, как он гоняет туда-сюда через границу, потому что так говорят их правила. И как тебе это?
— А что ты предлагаешь взамен? — бросила ему Эбби. — Вспомни, что ты сам сказал о варварах. О том, что нужно охранять границы цивилизации, чтобы хорошие люди могли спать спокойно. Именно то, что мы следуем правилам, и дает возможность провести разграничительную черту.
Майкл протянул было руку, чтобы дотронуться до нее, но Эбби резко отстранилась, чувствуя, что вот-вот расплачется. Нет, он не увидит ее слез, не дождется. Майкл поднялся с кровати и пристально посмотрел в зеркало, как будто рассчитывал в нем кого-то увидеть.
— Так что нам теперь делать? — убитым голосом повторила Эбби.
— Знание находится внутри вас, — прошептал Майкл. — Единственный ключик для нас — это стихотворение. Судя по всему, Драгович того же мнения, иначе зачем ему понадобилось красть из музея плиту со стихом?
Эбби задумалась. Нет, меньше ныть ее раны от этого не стали, но, по крайней мере, это отвлекло ее от боли.
— Та версия, что написана на могильном камне в Риме, имела всего две строки. На свитке, который расшифровал Грубер, строчек четыре.
Она достала листок, который дал ей Грубер, весь измятый от долгого пребывания в мокром кармане. Майкл внимательно прочел написанное.
— Да, тоже не густо, я бы сказал.
За окнами, завешанными тонкими занавесками, барабанил дождь. Эбби вспомнился другой дождливый день, в другом городе на краю Римской империи. Это анализ нескольких первых строк.
— А если есть что-то еще? — предположила она. — Грубер не закончил расшифровку всего свитка. Собственно говоря, он только к ней приступил. Вдруг там будет продолжение?
Глаза Майкла тотчас загорелись. Он резко повернулся.
— Подожди меня здесь.
С этими словами он взял куртку и направился к двери.
— Эй, ты куда?
— Надо кое-кому позвонить, — ответил он и погрозил ей пальцем. — А ты смотри, не вздумай открывать дверь посторонним людям.
Эбби просидела одна всего двенадцать минут, но каждая показалась ей вечностью. В комнате работал чугунный радиатор, в котором постоянно что-то щелкало или гудело, отчего комната казалась населенной привидениями. Любой, даже самый негромкий звук заставлял ее вздрагивать, как будто она услышала выстрел. Эбби поймала себя на том, что не может оторвать глаз от двери, чувствуя, как бешено бьется в груди сердце в ожидании чего-то нехорошего. Например, в дверь постучат, или кто-то снаружи повернет ручку. Когда Майкл наконец вернулся, от радости она едва не лишилась чувств.
Его лицо просияло довольной улыбкой.
— Доктор Грубер завтра первым же рейсом прилетает в Белград. Он привезет с собой копию свитка и ту расшифровку, которую успел сделать.
— Он сказал, что строчек по идее должно быть больше?
— Намекнул.
— Разве он не мог зачитать тебе текст по телефону?
Майкл расплылся в хищной улыбке.
— Мог бы, но где тогда гарантия, что он получит сто тысяч евро, которые, по его мнению, ему причитаются?
Для Эбби эта ночь стала самой длинной в ее жизни. Ей было так страшно, что она даже не стала раздеваться и залезла под одеяло в одежде. Весь город казался ей сделанным из гудящих и щелкающих труб отопления, радиаторов, скрипучих лифтов и громыхающих внизу трамваев. В какой-то момент ей показалось, что она услышала вдали звук, напоминающий выстрел. Эбби тотчас вздрогнула, хотя это мог быть всего лишь неисправный мотор. Затем она еще полчаса ждала услышать этот звук снова — надо сказать, в последние годы она слышала такие звуки постоянно, — но нет, он так и не повторился.
А вот Майкла, похоже, ничто не беспокоило. Он проспал всю ночь как убитый, слегка похрапывая. В конце концов Эбби не выдержала и, выдернув из розетки радио на прикроватном столике, отправилась в ванную, чтобы попытаться там утопить свои страхи в ритмах софт-рока. На небольшом дисплее то и дело мелькали красные цифры, словно издеваясь над ее попытками уснуть. В конце концов, подложив под спину подушку и накрывшись грубым одеялом, она задремала в ванне и проспала так до утра.
Проснулась она от того, что у нее затекла шея. Сильно болела голова. Когда Эбби открыла глаза, Майкл стоял перед ней в одних трусах.
— Я подумал, что ты сбежала.
Возможно, он спал не так уж и крепко, как ей казалось. Глаза его были налиты кровью. Щетина на подбородке слишком длинная, чтобы производить впечатление легкой небритости, но слишком короткая для бороды. Морщины вокруг глаз говорили о сильной усталости, но отнюдь не о житейской мудрости.
— Я не могла уснуть.
— Признак больной совести. — Майкл попытался изобразить улыбку, но Эбби не нашла в его шутке ничего смешного.
— Я умираю от голода.
Увы, завтрак не входил в стоимость номера. Они были вынуждены спуститься в забегаловку на другой стороне улицы, где заказали себе омлет и кофе. Многовековое наследие Османской империи состояло в том, что, по крайней мере, кофе здесь подавали крепкий.
— А что, у тебя и в самом деле есть сто тысяч евро?
Майкл аккуратно разрезал омлет.
— Ну, этот вопрос мы как-нибудь утрясем.
— В котором часу состоится встреча?
— В обед. Я сказал, что встречу его у замка.
