Через день вернулся отец Меркурий. Ипатов с Канделябровым, перебивая друг друга, поведали ему обо всём: и как дело провалили, и про «спящую царевну». Тут она сама и явилась. Накануне сестру Антонину свозили в магазины – купить девушке одежду. Катя предстала перед священником в скромном полотняном платье, с заплетённой косой. Спиридон сказал, что так приличнее. А коса-то – чистый шёлк. Чёрная и серебром отливает. Батюшка слушал её историю, качал головой, охал, потом притянул к себе «чадо Катерину» благословил и поцеловал в лоб. Видно было, что полюбил. Так определил Канделябров. Александр Прохорович, поддаваясь общей симпатии к гостье, находил в ней всё больше привлекательного. Теперь он уже видел её милую улыбку, высокий красивый лоб и, конечно, волосы… Они пахли резедой, и это начинало кружить голову впечатлительному романтику.
***
Побежали дни. Хозяина голубого особняка почти не было видно. Он уходил рано – разодетый и надушенный – и, с концами, на день или два. Отец Меркурий тоже дома не сидел. Канделябров бывал в клубе и бегал по Катиным делам. А она, как в парнике, расцветала день ото дня. Ипатов кружил вокруг неё шмелём, за что неоднократно получал нагоняй от Кондратьича.
Однажды начальник позвал помощников в кабинет.
- Сподобились, – пробурчал Спиридон. – Никак решили себе передышку устроить между безобразиями.
- Что ты сказал?- вскинул бровь Вильям Яковлевич.
- Ничего. Стою и вас слушаю.
- То-то. Ты разговаривал с официантом, который в тот день кормил Поливанова?
- Он божится, что вина ему не наливал.
- Так. Это подтверждает наше предположение, что Видякин видел от двери преступника.
- Но, Видякин сказал, что это был старший официант, – уточнил Ипатов.
- Всему виной – фрак. Что за мода такая – наряжать прислугу в барское платье! Поди разбери, кто есть кто. Нет, Александр Прохорович, это был для Поливанова свой человек. Слава Богу, в тот вечер народу было мало. Кто из его знакомых был во фраке?
- Из близких, - Лавренёв, – подсказал Канделябров. - Он и внешне мог соответствовать внешнему виду старшего официанта. Ушинский ходит в мундире, Островерхов тоже. Старосты - Шаблыкин и Сокольский - тоже были во фраках, но оба - дородны сверх меры.
- А француз?
- Господь с вами, Вильям Яковлевич, вы что, на государственное лицо думаете да ещё на иностранца? – удивился Ипатов. – Мозен и кольца-то, небось, никогда не видел. Они с Поливановым даже не были знакомы.
- Об этом нам ничего не известно, – рассудил Канделябров и добавил: - а в тот вечер иностранец был в сюртуке вишнёвого цвета.
- Давайте обобщим полученные сведения, - подытожил начальник. – Помните, неизвестный дядя, которого мы чем-то спугнули, говорил Рыжику, что дом, который предлагалось ограбить, находится на Пречистенке. Добра там полно. Хозяйка наверху. Внизу никого нет – бери и уходи. Похоже, что это - дом Лавренёва, так? Тогда всё сходится: в тот день Лавренёв был во фраке и мог спокойно подойти к столу, поговорить с приятелем, налить ему и себе вина, положить в рюмку Поливанова отраву, а когда тот впал в прострацию – снять кольцо. Правда, возникает резонный вопрос: зачем ему это надо? Для такого поступка нужны очень веские основания. Он не беден. А, если он верит в мистику кольца, тогда и вовсе ничего не вытанцовывается. Он ведь не одинок, у него мать.
- Вильям Яковлевич, помните, его мамаша говорила, что покойный муж увлекался разной экзотикой? Может у них в доме есть яд? – предположил молодой помощник. - Сейчас модно привозить из-за границы всякие восточные диковины: необычную отраву, сушёных крокодилов, сфинксов и мумий разных.
- Молодец, Ипатов. Действительно, Поливанов мог быть отравлен каким-нибудь экзотическим ядом, действие которого неизвестно нашим медикам. Остаётся вопрос: откуда какой-то дядя знает, что кольцо у Лавренёва? И ещё: если преступник Лавренёв, то его поведение в день убийства, мягко говоря, удивляет. Первое. Зачем отдавать долг человеку, которого собрался убить? Ведь он хорошо знал, что у Поливанова из родственников – никого. А это значит, что в случае смерти, никто бы с него этих денег не спросил. Для отвода глаз? Но ему не надо было возвращать эти деньги именно в тот день. Алексей Алексеевич мог ждать уплаты сколько угодно времени, особенно от своего друга. Второе. Лавренёв сутки играет в карты накануне намеченного преступления, а потом едет в клуб и фланирует там часами по залам в обществе француза, а потом идёт и хладнокровно убивает своего друга, который не раз выручал его деньгами? Непонятно. Или это для алиби? Мол, целый вечер был у всех на глазах. А вдруг Мозен - сообщник? И не делайте, Ипатов, опять таких удивлённых глаз. Не забывайте, что кольцо в Россию привезли из Франции. На всякий случай, я предупредил квартального на Пречистенке о возможном нападении на особняк. Хорошо бы ещё последить и за самим Лавренёвым, но боюсь его вспугнуть.
- Может, этот неизвестный опять выйдет на Федю? – предположил Канделябров.
- Мы с Фёдором уговорились, что он мне сообщит, если этот человек опять появится. Думаю, Рыжик меня не обманет: уж очень ему мои червонцы понравились. Но, к нему вряд ли кто придёт: неизвестные нам лица наверняка передумали совершать налёт на особняк. Я ляпнул Феде, что кольца в доме нет потому, что его владелец всегда носит драгоценность при себе. У меня это вырвалось нечаянно, по аналогии с Поливановым, который не расставался с алмазом. Может, Федя рассказал об этом заказчику?
- Тогда почему этот дядя согласился встретиться на Каланчёвке, если решил, что уголовники ему больше не нужны?
- Во-первых, я думаю, что не он принимает решение. А во-вторых, этот скользкий тип не решился глаза в глаза отказать вору в законе, после того, как сам же подбил его на дело. Хитровцы не любят, когда их разводят – за это можно получить и нож в бок. Вот он и назначил следующую встречу, а сам не пришёл. Получается, что эту ниточку мы потеряли. Остаётся Мозен. Это тебе не Федя Рыжик. Француз - хитрый чёрт. Его случайной встречей не обманешь. Придётся с ним говорить в открытую. У нас совсем недавно был такой же случай.
- Опять?! – вплеснул руками Канделябров. – Допрыгаетесь. Не трогают вас, и вы не лезьте.
- Чему быть – того не миновать, Спиридон.
- Нет, вы нарочно на рожон лезете, – не унимался тот.
- Отстань, говорю. Ты мне вот что лучше скажи, – сменил тему Собакин, – что это наша гостья ходит такой замухрышкой, как бедная родственница, в холстинке и в мир и в пир? И по дому разгуливает в скоморошьей одежде?
- Это она сама себе выбрала из нашей «маскарадной» - шутки ради.
- Тебе, дураку, рядится в лягушачью ливрею и парик нацеплять шутки ради, я запретить не могу. В твоём возрасте менять привычки опасно для здоровья. А Катерину Павловну к своей дури не приучай. Она – девица. Это - понимать надо. Ты лучше бы её приодел. Я вот надумал барышню в театр свозить, а ей - не в чем.
- Как изволите, – лакейским манером, весь изогнувшись, ответил Канделябров. – Вы в каком антураже хотите её видеть?
- Ты что, Кондратьич? Пожилой человек, а поясничаешь. Какой к чертям «антураж»! Свози её в хорошие магазины. Купите или закажите несколько платьев, из верхней одежды что-нибудь, всякие там дамские вещи, шляпы, обувь.
- Слушаюсь, – поджал губы Спиридон. – Будет, как конфетка.
- Мне твой язык никогда не нравился, а сейчас - особенно, – железным голосом отчеканил Собакин.
- А что я такого сказал? – поднял бровки Канделябров. – Уж, и пошутить нельзя.
- Ты лучше её документами займись, шутник, – осадил его хозяин. – Что рот открыл? Считаешь себя умнее всех?
- Во всяком случае, не глупее.
- А вот император Пётр Первый любил говорить, что «подчинённый должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумом своим не смущать начальство». Понял?
- Понял, Вилим Яковлевич.
- Так-то. Как отец Меркурий?
- Его свои дела замучили: не знает, на что решиться, – вздохнул Канделябров. – Прямо извёлся весь. Только Катериной Павловной и спасается.
- Это как? – удивился Собакин.
- Очень душевная девица: и выслушает, и поймёт, и пожалеет.
- Это она умеет, – усмехнулся Вильям Яковлевич.
Ипатов впился колючими глазами в начальника. А он откуда знает? Ведь его и дома-то почти не бывает. С недавних пор он ощущал себя в совершенном плену у спасённого им хрупкого создания и с ревнивым чувством относился ко всем в доме, вплоть до кота. Как только Бекон, урча, взбирался к ней на колени, молодой человек, сбрасывал его на пол под предлогом кошачьей нечистоплотности. Ипатов тяжело переносил постоянные уединения Кати с отцом Меркурием (о чём они всё время разговаривают?), её щебет и хиханьки с Канделябровым на кухне (чем он её смешит?). До этой минуты только начальник был вне его подозрений потому, что он знал вкус Собакина, и видел, как тот практически не замечает Катю и, уж тем более, не ищет её внимания.
