— Слушайте, мистер…
— Клянусь. Мы вместе ходили в кино, затем зашли выпить пива. В баре поссорились, поэтому она вышла одна. Она всегда так делает. Чокнутая.
— Вот как? — спросил Мейер.
— Клянусь скальпом моей тетки Кристины. Она вспылила и убежала, а я подождал четыре-пять минут. Потом пошел за ней. Вот и все. Господи, не преследовал я никакую блондинку.
Темпл посмотрел на Мейера.
— Пойдемте ко мне, — отчаянно предложил Орольо. — Я вас познакомлю. Это моя жена! Слушайте, что вы хотите? Она моя жена!
— Уверен, так оно и есть, — терпеливо сказал Мейер. Он повернулся к Темплу: — Возвращайся в машину, Джордж. Я проверю.
Орольо вздохнул.
— Черт, это довольно забавно, знаете ли, — с облегчением произнес он. — Быть обвиненным за преследование собственной жены. Довольно забавно.
— Могло быть еще забавнее, — сказал Мейер.
— Да? Как?
— Если бы она была женой другого.
Он стоял в тени переулка, набросив ночь на плечи, как плащ. Он слышал свое неглубокое дыхание и на его фоне неясное бормотание города, бормотание спящей женщины с огромным животом. В отдельных квартирах горели огни — далекие часовые пронзали мрак желтым немигающим светом. Однако там, где он стоял, было темно, темнота была ему другом, и они стояли рядом, плечом к плечу. Только его глаза сверкали в темноте, наблюдая, поджидая.
Эту женщину он увидел задолго до того, как она перешла улицу.
Она была в туфлях без каблуков, на резиновой подошве и двигалась беззвучно, но он увидел ее тотчас и напрягся, прижавшись к закопченной кирпичной стене здания, выжидая, изучая ее и наблюдая, как беспечно она несет сумочку.
Выглядела она по-богатырски.
Пивной бочонок на коротких ножках. Ему больше нравились более женственные особы. Эта не носила шпилек и шла упруго, пружинистым шагом. Вероятно, она принадлежала к тому разряду ходоков, которые проходят по шесть миль перед завтраком. Женщина уже приблизилась, двигаясь, как подпрыгивающий робот. Кроме того, дама ухмылялась, как большой бабуин, когда он занят поиском вшей — может быть, возвращалась домой после игры в бинго или в покер, сорвав большой куш, и не исключено, что эта раскачивающаяся сумка малышки доверху набита первоклассными купюрами.
Он вытянул руку.
Обхватив женщину за шею и прижав к себе, он затянул ее в чернеющую пасть переулка, прежде чем она успела закричать. Там он повернул ее к себе, схватил одной рукой за свитер и, удерживая его в горсти, швырнул на кирпичную стену.
— Спокойно, — негромко сказал он и посмотрел ей в лицо. У нее были холодные зеленые глаза, и они сузились, наблюдая за ним. Еще у нее был тонкий нос и жесткая кожа.
— Что тебе от меня нужно? — спросила она. Ее голос оказался хриплым.
— Сумочку, — ответил он. — Живо.
— Почему ты надел солнечные очки?
— Отдай сумочку!
Он протянул руку, но она отдернула сумку. Тогда он крепче захватил свитер. Потянул женщину на себя от стены и через мгновение снова толкнул ее на кирпичи.
— Сумку!
— Нет!
Он сжал левую руку в кулак и ударил ее в лицо. Голова женщины качнулась назад. Она ошеломленно потрясла головой.
— Слушай, — сказал он, — слушай меня. Я не хочу причинить тебе боль, поняла? Это было просто предостережение. Теперь отдай мне сумочку и не пищи, когда я уйду, слышишь. Чтобы ни писка!
Женщина медленно вытерла рот тыльной стороной ладони. В темноте посмотрела на кровь и прошипела:
— Больше не касайся меня, педик!
Он замахнулся для нового удара, но внезапно она пнула его ногой, и от боли он согнулся пополам. Она хлестнула его по лицу, ее мясистые кулаки сжались и стали колотить по нему снова и снова.
— Глупая…
Он схватил ее за руки и резко толкнул на стену. Он ударил ее два раза, чувствуя, как костяшки пальцев бьют по ее глупому, безобразному лицу. Она привалилась к стене, застонала и сползла на асфальт к его ногам.
Он постоял над ней, тяжело дыша. Оглянулся через плечо и осмотрел улицу, приподняв солнцезащитные очки, чтобы лучше видеть. В поле зрения не было никого. Он поспешно наклонился и подобрал сумочку, отлетевшую в сторону.
Женщина не двигалась.
Он снова с удивлением посмотрел на нее. Черт побери, почему она вела себя так глупо? Он не хотел, чтобы это случилось. Наклонившись еще раз, он приложил голову к ее груди, твердой, как у мужчины. Она дышала. Довольный, он поднялся на ноги, и на его лице мелькнула полуулыбка.
Стоя над ней, он поклонился, галантно согнув руку с сумочкой и прижав ее к поясу, и произнес:
— Клиффорд благодарит вас, мадам, — и убежал в ночь.
Бывало, что детективы 87-го участка приходили к согласию по отдельным вопросам, но они всегда расходились во мнениях, когда речь шла о сравнительной ценности разных осведомителей, услугами которых они время от времени пользовались. Как заметила одна старая дева, поцеловав корову: «Все это дело вкуса». Точно так же осведомитель, сотрудничавший с одним полицейским, вполне мог вызывать резкое неприятие у другого.
Все признавали, что Дэнни Гимп заслуживал доверия больше других стукачей, но даже самые преданные сторонники Дэнни понимали, что некоторые их коллеги получали лучшие результаты, пользуясь услугами других осведомителей. То, что все детективы в значительной степени зависели от информации, получаемой из преступного мира, не обсуждалось; вопрос был только в том, какого информатора предпочесть.
Хэл Уиллис покровительствовал человеку по имени Жиртрест Доннер.
Фактически благодаря полученной от Доннера и достойно вознагражденной помощи Уиллис точно пополам расколол немало крепких орешков. И вне всяких сомнений, становилось ясно, что грабитель Клиффорд, любитель вежливых поклонов, — именно такой крепкий орешек.
Сотрудничество с Доннером имело лишь одну отрицательную сторону, связанную с его любовью к турецким баням. Худощавый Уиллис не получал никакого удовольствия, теряя в весе по три-четыре фунта при каждой беседе с Доннером.
Доннер же был не просто толстый, его неспроста звали Жиртрест. Он был тучным. Он был огромным, просто человек-гора.
Жиртрест сидел, задрапировавшись полотенцем, и пласты плоти колыхались по всему его телу, когда он вдыхал пар, окружавший его и Уиллиса. Тело его было бледным, болезненно белым, и Уиллис подозревал в нем наркомана, но был бы чертовски не прав, если бы решил арестовать хорошего осведомителя за хранение наркотиков.
Доннер сидел, как огромный белый Будда, и вдыхал пар. Уиллис смотрел на него и потел.
— Клиффорд, говоришь? — спросил Доннер. Говорил он таким замогильно-глубоким, хриплым голосом, будто вещал от лица самой Смерти.
— Клиффорд, — подтвердил Уиллис. Он чувствовал, как пот заполняет его густые волосы, струится по шее, по узким плечам и дальше вниз по позвоночнику. Ему было жарко. Во рту пересохло. Он посмотрел, как Доннер томится, словно огромный, довольный собой овощ, проклял всех жирных людей и повторил: — Клиффорд. Ты должен был читать о нем. Это напечатано во всех газетах.
— Я не люблю газеты, приятель, — сказал Доннер. — Только страницы юмора.
— Так вот, он грабитель. Прежде чем смыться, он бьет свои жертвы, затем низко кланяется и говорит: «Клиффорд благодарит вас, мадам».
— Этот парень чистит только курочек?
— Пока да, — ответил Уиллис.
— Я его не знаю, папочка, — сказал Доннер и потряс головой, разбрызгивая пот на покрытые изразцами стены вокруг. — Клиффорд. Это имя ничего мне не говорит. Расскажи о нем подробнее.
— Он носит солнечные очки. Во всяком случае, последние два раза был в них.
— Очки? Он выходит по ночам, этот кот?
— Да.
— Клиффорд, курочки, кот. Все на «К». Интересуется кокаином?
— Нам это неизвестно.
— Ты заметил букву «К»? — спросил Доннер. — Клиффорд, курочки…
— Вообще не обращал на это внимания, — ответил Уиллис.
Доннер пожал плечами. В парной, по-видимому, становилось все жарче. Пар вздымался вверх, испускаемый невидимыми дьявольскими приспособлениями, укутывая помещение толстым одеялом душного, насыщенного жаром тумана. Уиллис тяжело вздохнул.
— Клиффорд, — снова проговорил Доннер. — Это точно его имя?
— Не знаю.
— Я это спрашиваю, папочка, потому что знаком с несколькими грабителями, но никого из них не зовут Клиффордом. Если это просто трюк, чтобы доставить удовольствие курочкам, тогда другое дело. Значит, Клиффорд. Это имя он придумал с голодухи.
— Он уже ограбил четырнадцать женщин, если не больше, — сказал Уиллис. — И больше не голоден.
— Изнасилование?
— Нет.
— Совсем не интересуется курочками этот Клиффорд? Может, он педик?
— Мы не знаем.
— Он получил большой улов?
— Не больше пятидесяти четырех баксов. Смешные деньги.
