считал бы, что я по уровню ниже его.
То, о чем мечтала, я нашла в Павле. И мои мечты устремились к нему, к желанной свободе, основанной на взаимном доверии, обоюдном интересе друг к другу и любви.
Женщины рождаются, чтобы жить в свое удовольствие, а не для того, чтобы вечно опасаться за свою жизнь... Все это мне хотелось доказать еще и моей маме... Я очень жалею маму. В ее глазах, бездонных, скрывающих от других жажду ласки и теплоты, я всегда вижу грусть, вечную грусть по чему-то неосуществленному. Я не помню, чтобы отец ее приласкал, пожалел. Он всегда оставался где-то вдали от нас. От других мы слышали о его смелости, преданности, но никогда не испытывали этого на себе.
Отец стал мне чужим еще и потому, что он никогда не спрашивал, как мы живем, как обстоят дела дома...
Поистине бывает страшно, когда у тебя нет близкого человека, когда не с кем обменяться несколькими словами ни в радости, ни в горе... Время убило в нем чувства, непосильно тяжелые прожитые годы ожесточили его.
У них не было молодости, и они не понимают, что она проявляется в каждом наступающем дне, в каждом появляющемся на свет ребенке, даже в дуновении ветерка. Нужно ли жить, как жили они, и ждать бурных дней, чтобы получить возможность проявить себя?.. Тысячу раз — нет!.. Хочу быть хозяйкой своей судьбы, своей жизни, а если когда-нибудь случится что-то неожиданное, я сама должна решить, какой будет моя доля участия в тех или иных событиях.
Возможно, я сошла с ума от счастья... Павел сидит рядом, и я впервые в жизни путешествую, не считаясь ни с чем и ни с кем, впервые дышу свободно. Наверное, только так и следует жить.
Вот и все. Я рада, что именно так сложились дела. А он, мой милый, думает, что я страдаю и жертвую собой во имя нашего счастья. Нет, дорогой, я не собираюсь жертвовать собой, а буду бороться за наше счастье! Так и знай! И не уступлю!
Как мне хорошо! Моя голова покоится на твоем плече, и уже одно это — наслаждение.
А вот и наш город. Он и мы всегда принадлежали друг другу. Он мало изменился и выглядел точно таким, каким жил в нашей памяти. Голые цыганята бегают по улицам, и это мне доставляет радость. А Павел стоит рядом, рука у него посинела от холода и тяжести чемодана, но он никак не может расстаться со мной и оставить меня одну.
Я кивнула ему и пошла к Жасмине.
Одна! Как хорошо после долгого пути остаться хоть ненадолго наедине с собой. Ни о чем не думать и только идти, идти...
Велико Граменов живет где-то за военным клубом. Снова увижусь с Жасминой, этой «проклятой», как называет ее отец. Не понимаю, почему он так ее ненавидит. Видите ли, она чужда нам по происхождению, она бешеная бабенка и пустила в ход чары своей молодости, а Велико вообще слаб к женскому полу... А мне она нравится. Однажды и мама сказала, что Жасмина ей симпатична. Что и говорить, Жасмина принадлежит к числу тех женщин, которые знают себе цену.
Когда Павел сказал, что мы остановимся у них, я так обрадовалась, что даже захотелось его расцеловать. В трудные минуты человек должен находиться только рядом с такими, как Жасмина и Велико, потому что такие люди знают цену жизни.
Дом номер один... пять... семнадцать... Должно быть, где-то здесь. Скромный дом, двор с садиком... Тихо здесь. Под звонком повесили табличку, на ней указана их фамилия.
Я позвонила. К двери подбежал ребенок, приподнял занавеску на застекленной двери.
— Кто там? — спросил испуганный голосок.
— Одна тетя.
— А я тебя не знаю!
— Сильва, марш в комнату! Разве можно так разговаривать со взрослыми?
Это уже голос Жасмины. Я узнала его по интонации, по гортанному тембру. Она открыла дверь и ахнула:
— Венета, ты ли это? — И обняла меня. — Каким ветром тебя занесло в такое время? Ну, входи, входи!
Не успела я опомниться, как она втащила меня в маленькую гостиную. Мой чемодан куда-то исчез, и я, совсем растерянная, осталась стоять посередине комнаты, смущенная такой радостной встречей.
— Как ты выросла! — Жасмина пристально рассматривала меня и подвела к окну, где было светлее. — Ничего детского в тебе не осталось. Настоящая софийская дама. Счастливая ты!
— Мы с Павлом... — попробовала я ей объяснить, но она не дала мне договорить.
— Знаю, все знаю. Вы поженились. Павел, вопреки своему желанию, будет офицером, а ты...
— Да, решилась связать свою судьбу с ним. Или — или! Один раз живем, — прервала я ее.
— Искренне рада, что мы будем вместе! — Жасмина села рядом со мной и положила руку на мое колено. Она закрыла глаза, и тогда мне удалось ее рассмотреть. Осанка все та же. Она немного располнела, но это сделало ее еще более красивой. Я помнила ее верхом на лошади, в костюме для верховой езды. А теперь на ней был передник. Но зато ее глаза вовсе не переменились. Все тот же блеск и та же бездонная глубина — так и хочется в них окунуться. Да, Жасмина останется Жасминой, она не может стать иной. Вдруг она приподняла голову и прислушалась, и я увидела, что у нее все такая же грациозная шея, а грудь совсем девичья.
— Сильва, иди сюда, не прячься в чулане. Эта тетя добрая, ты сама убедишься.
Маленькая проказница открыла дверь чулана и, подойдя ко мне, стала рассматривать меня своими любопытными глазенками.
— А ты будешь жить здесь? — спросила она.
— Сильва!..
Я невольно проследила за взглядом Жасмины. В нем светилась радость.
— А как он? — спросила я о Велико. Впервые я не впала, с чего начать.
— Седеет! Годы-то идут. Ты же знаешь, какой он.
— Многое я знала, многое и забыла. — Мне не хотелось увлекаться воспоминаниями. — Павел пошел в штаб, а меня послал сюда. Пока что некуда больше...
— Об этом и говорить нечего, — понимающе улыбнулась Жасмина.
— Знаю, но просто так... Папа отрекся от
