— Кто? — спросил он.
— Я.
Тут я съел ещё чипсов с острым красным соусом. Невероятно вкусно! Я наслаждался хрусткостью чипсов с сильным солёным послевкусием, растворённым в мощном, глубоком взрыве соуса, судя по цвету — на томатной основе, но не сладкого, как остальные томатные приправы, и всё это вместе расплывалось ядерным грибом вкуса перечного компонента, орошаемого накатывающимся громом холодного пива. К такому легко было привыкнуть.
Я снова взглянул на Алека.
— Слушай, чипсы просто шикарные. Поверить не могу, что не пробовал мексиканской кухни раньше. Почему бы нам обед не заказать? Давай, ты спец. Позови человека и закажи. Мне бы ещё пива.
Подняв пустую банку, я прочитал: «Теката». В отверстие под язычком был вставлен ломтик лайма. И почему я раньше его не пробовал? Похоже, что до Джорджтауна оно ещё не добралось. Я решил найти мексиканский ресторан в Вашингтоне и сводить туда Пегги и мальчиков. Вот будет приключение!
Алек помахал официантке и заказал что-то по памяти, а пока мы ждали еду, я немного поговорил с ним.
— Скажи мне, когда ты заметил, что реальность социализма отличается от социализма в теории и что работа на конвейере в любой точке мира одинакова?
Он какое-то время не отвечал, но затем угрюмо пробормотал:
— Дело не в работе. И не в людях. Люди были хорошие, многие мне нравились. Просто я потерял концентрацию.
— Ты всё испортил, вот и всё.
— Нет, у меня были большие замыслы, я просто не смог их завершить. Почему-то…
— Такие, как ты всегда находят свои «почему-то». Почему-то это, почему-то то, ты никогда не виноват и почему-то всегда виноват кто-то другой. Не стоит ли тебе хоть раз в жизни забыть о «почему-то» и собраться, сконцентрироваться на одном и сделать это хорошо, тщательно, полностью и насрать на то, что происходит почему-то? Тогда, если ты выложишься полностью, другие это увидят и не будет никаких «почему-то»?
Он пробудил во мне Дейла Карнеги.
— Я пытался, пробовал… — запротестовал он.
К счастью, принесли еду. Как помнится сейчас — это были энчиладас, рис и фасоль, а сбоку порция тако, и мы пожертвовали разговором ради всего этого и ещё пары пива. Повторюсь — еда была отменная, и до конца жизни я был счастлив насладиться мексиканской кухней, где бы я ни был. Этому я премного обязан Ли Харви Освальду.
После я расплатился и мы вышли к машине. Было уже темно, с момента нашего разговора прошло минут двадцать. Его лицо было неподвижным, думаю — отчасти от боязни сказать что-нибудь глупое, отчасти от смущения. Он не смотрел мне в глаза.
Когда двери машины закрылись и мы тронулись, я наконец спросил его:
— Алек, ты знаешь, как оно работает, не так ли?
— Сэр? — отозвался он по-английски.
— Организация, которую я представляю.
— Представляю. Вы ищете людей, которые…
— Нет-нет, не идеализированную, пропагандистскую версию. Я имею в виду реальность. Реальность такова, что большая организация имеет множество подразделений, департаментов и отделов, движимых эгоизмом, страхом и невежеством, полных непримечательными людьми, пытающимися выслужиться перед начальством или стать начальством, имея только амбиции. Некоторые работают со многими задачами, а некоторые имеют цели, никак не связанные с целями окружающих, при этом связь между ними всегда неэффективная и слабая.
— Да, сэр — ответил он.
— Костиков и Яцков, например, работают в подразделении, которое обслуживает и отслеживает все наши посольства. Они ищут шпионов, пытаются завербовать новых шпионов, отвечают за одобрение перебежчиков, собеседуют въезжающих и всякое такое. Они надеются дотянуть свой тридцатипятилетний срок, не совершив серьёзной ошибки и не разозлив начальство. Если у них получится, им дадут медаль, хорошую пенсию и небольшую дачку под Москвой не в самом лучшем районе. И коли так случится, они посчитают себя героями и успешными людьми. Понимаешь?
— Понимаю.
— Для них ты просто проблема, с которой они не хотят связываться. Воображение не входит в их достоинства. Для их карьеры будет лучше всего — и других соображений тут нет — чтобы ты побыстрее убрался навсегда и не мешался на пути экспресса Костикова на дачу.
— Да, сэр.
— Но я из другого департамента. Когда до меня дошли новости о сумасшедшем американце, который заявил, что стрелял в генерала Уокера, я не был взволнован. Я был вдохновлён. Я захотел узнать больше. Моему департаменту нужны такие люди, как этот сумасшедший американец: мы нацелены на большие свершения, а не на охрану периметра.
Алек кивнул.
— Мы делаем то, что называют «мокрой работой». Угадаешь, что значит «мокрый»?
— Подводный, — ответил идиот.
Я вздохнул.
— Попробуй ещё раз, Алек.
— А, кровь! Вы убиваете людей?
— Редко. Иногда. Это всегда сложное решение. У нас нет лицензии с двумя нулями, чтобы мы могли ходить и крошить людей из рыгомётов.[189] Но иногда, когда необходимо, мы можем убить кого-нибудь — например, убийцу наших людей, особенно отвратительного политического оппонента или перебежчика.
Мы доехали до дома по соседству с его собственным. Я остановился на некотором расстоянии, чтобы Алека не запомнили выходящим из машины незнакомца.
— Алек, — сказал я, — у меня есть подарок для тебя. Возьми его в перчаточном ящике.
Он открыл ящик и достал белую коробку «Западной патронной компании» с патронами «Манлихер-Каркано» 6.5мм. Подержав её в руке и ощутив заметный вес, он взглянул на меня загоревшимися глазами.
— Патроны, — сказал он, — для моей винтовки.
— Знаешь, Костиков и Яцков посчитали, что ты всё сочинил — как и остальные в аппарате. Кроме меня. Я подумал: может быть, этот человек, который столько врёт, не завершил ни одного дела в своей жизни и никого не впечатлил, всё же говорит правду о том выстреле? Поэтому я решил узнать тебя, Алек, решил поглядеть на тебя. За этим я и приехал. Но до этого самого момента, до этой секунды я не мог решить для себя — являешься ли ты тем редким человеком, который верит настолько, что готов совершить мокрую работу ради того, во что верит. Несложно раздавать листовки и ходить на встречи с неграми, педиками и федеральными агентами. Легко переметнуться к красным, где ты женишься на сексуальной русской крошке и будешь трахать её когда захочешь. Забавно говорить людям, что ты красный, что ты веришь в рабочий класс и что нужно всё менять, потому что тебе нравится внимание и поднимающийся шум. Общежития студентов и битнические кафе полны такого никчёмного говна. Но редки, крайне редки люди, для которых революция стоит смерти — как своей, так и чужой. Он будет человеком идеала, человеком действия. Я верю, что ты один из них. Теперь иди домой, спи и готовься к очередному славному дню упаковки книг по коробкам на шестом этаже. Я свяжусь с тобой, когда в крысиной норе, что ты зовёшь головой, всё уляжется.
— Но я…
— ИДИ! — скомандовал я, и он стремглав убежал.
Прошла неделя, пока Суэггер не навестил Ричарда снова, в этот раз перехватив его у аптеки.
— Чёрт! — воскликнул Ричард, подпрыгнув, когда старый друг Джек Брофи возник ниоткуда. — Ну и шустрый же ты, — заявил он.
— До паранойи докатился, — сказал Суэггер. — Я достойно поработал и продвинулся, так что не хочу чтобы меня какие-нибудь другие парни обошли.
— Лучше отдохни и расслабься. Я тебя представлю людям, которые могли бы тебе помочь.
— Опасно, Ричард. Что-то мне говорит, что все следят за мной.
— Понял, понял. Ну, а как насчёт того, чтобы я сам тебе помог, никого не втягивая?
— Как это?
Ричард изложил план. Он знал человека в далласской Ассоциации домов престарелых, которая издавала еженедельный бюллетень. Идея была в том, чтобы напечатать там объявление с просьбой, обращённой ко всем, кто работал в здании «Дал-Текса» в 1963 м и хотел бы поделиться воспоминаниями с исследователем связаться с Ричардом. Тогда Ричард, а вместе с ним и Джек смогли бы поговорить с отозвавшимися. Таким образом можно было бы понять, насколько вероятным было наглое проникновение, которое по мнению Джека было вполне возможным.
Суэггер поблагодарил его, обдумал предложение, тайком понаблюдал несколько дней и, наконец, одобрил идею.
На следующей идее они посетили три дома и поговорили с тремя старыми хрычами, двое из которых сказали, что это возможно, а один заявил, что невозможно.
— Здание в тот день практически опустело, — сказал мистер Колодный. — Все мы в полдень бросились вниз, чтобы занять лучшие места и увидеть президента. А потом — кто бы вернулся к работе? Лично я до понедельника не выходил. Было очень грустно.
Мистер О`Фаррелл не согласился, как оказалось— главным образом потому, что он был начинающим исследователем убийства.
