— Свои деньги он сколотил, советуя таким людям, что им следует добавить в свою коллекцию. Эти рискованный рынок, главная проблема здесь — подделки. Подделать редкое оружие куда как легче, чем купюру в тысячу долларов или Рембрандта. Марти работал на обе стороны сделки: сводил коллекционеров с оружием, взимая плату и с тех, и с других за поручение в аутентичности. Ты не хотел бы отдать двести тысяч за редкий ранний «Кольт», а дома поднести его к свету и увидеть, что на нём набито «сделано в Италии».
— Уж точно, — сказал Суэггер, — не хотел бы. Похоже, что в этом мирке жулик может тонну денег нарубить.
— Потому-то и ценятся такие универсальные знатоки, как Марти. Однако, ходит тут слушок — скорее, психологический момент. Некто покупает дорогущую штуку по рекомендации Марти, но его приятель говорит: «Ээ, похоже на подделку», так что покупатель, уж было возгордившийся и уверенный, снова в сомнениях, заявляет об этом и люди разносят его слова. Но ничего вещественного мы так и не нашли. Как и Ричард, хорош со всех сторон: никаких связей с сомнительными личностями и намёков на злодеяния.
— Понял.
— Хочешь повидать его?
— Абсолютно точно.
— Думаю, это верное решение. Ничто не говорит о том, что кто-то в Далласе ищет тебя. Те двое бывших копов покинули пастбище, криминал не интересуется тобою и никто из наших людей не замечал наблюдателей, так что всё говорит либо о потере интереса Хью к тебе либо о том, что он ещё не понял, где ты.
Суэггер кивнул, хотя и несколько угрюмо:
— Так думал каждый из тех, кого я убил за секунду до того, как пуля прилетела.
Я хорошо осведомлён, что в тот самый момент как я пишу, на меня охотятся. Однако, ожидая донесений от своих агентов в поле, я уверен, что моя маскировка, мои барьеры, мои укрепления, мои уловки несокрушимы. Уверен высочайшим образом. Но почему же я в таком случае пью столько Водки?
Но всё же вернёмся к более интересному прошлому и к моим рассуждениям о дурачке Ли Харви Освальде. После нашей встречи за ужином я выдержал его денёк, дав всё обдумать и решить без излишнего давления на него, сам же я провёл день в западном Далласе, где я обнаружил и испробовал ещё два мексиканских ресторана, найдя оба из них восхитительными. За ланчем я вдумчиво и тщательно — что было моей обычной привычкой— прочитал «Таймс», уделив внимание очередной конференции по поводу Республики Южный Вьетнам в Белом доме, разочаровавшем всех отказом от военного вмешательства на заре переворота несколькими неделями раньше, в результате которого был смещён и убит Дьем. Я не знал, чего они ожидали и это выводило меня из себя не столько потому, что мой отчёт не был принят во внимание, сколько потому, что я видел признаки очередного готовящегося парада: грохочущие барабаны и трубящие дудки. Проведя во Вьетнаме полгода с октября 62го по март 6Зго, я не увидел ничего, за что стоило бы умирать или убивать. Южане не были воинственными, так что без серьёзной помощи они никоим образом не устояли бы против вооружённой и обученной Советами северовьетнамской армии. Я удачным образом покинул Вьетнам задолго до переворота, но читал отчёты и мог себе представить выражение злобы и ярости на лице капитана Нгуена, только что выстрелившего в головы братьев Дьем позади БТРа по дороге в штаб мятежа в Таншонняте, а по Лэнгли ходил фотоснимок президента Дьема, приятного во всех отношениях человека, голова которого была прострелена в упор.
Но я попытался умерить свою ярость и всё же достичь своих целей в Далласе, осмотрев коктейльное заведение «Патио», находившееся несколькими милями на север от Далласа в окружении очередного унылого пригородного соседства. Для меня там интересного было мало, однако сюда любил захаживать генерал Уокер, обычно садившийся на уличной террасе с бокалом маргариты (чем бы оно ни было) в окружении своих людей. На двадцать пятое ноября была назначена его речь в Южном Методистском Университете, а посвятив некоторое время изучению «Даллас Таймс Геральд» я узнал, что скорее всего генерал и его «мальчики» (несколькими годами позже, хоть меня в то время и не было в стране, он заслужил кавычки вокруг «мальчиков») направятся туда, чтобы выпить. Несложно было понять, где следует разместить Алека так, чтобы он не промахнулся (хотя он промахнётся) и как расположить страхующего стрелка, который не промахнётся. Идея насчёт того, кто бы это мог быть, у меня уже была, но до её воплощения оставалась как минимум неделя.
Я приметил всё, что нужно, отмечая углы, высоты и тому подобное, прошёлся по путям отхода и, хоть планирование убийств не было моей сильной стороной, я остался вполне удовлетворён редким пешеходным и автомобильным движением вечером понедельника, что облегчило бы Алеку задачу броситься в переулок на другой стороне улицы, спрятать винтовку и задними дворами выбраться к месту подбора. Тем временем наш второй и настоящий стрелок безо всякого беспокойства отбудет на машине, всё же это вместе запросто уложится в четыре минуты — типичный для того времени срок реагирования полиции Далласа, если верить данным «Таймс Геральд». Думаю, попрактиковавшись, мы и в две минуты уложились бы — если вообще не в одну, а уже спустя пару дней коровий город[194] снова утихнет и генерал не побеспокоит больше никого во всех Соединённых Штатах Америки.
Думаю, мне следует сказать, что совершение этого убийства упростило следующее за ним. В Тайных службах существовала целая культура уничтожений главарей. Мы убивали их раньше и будем убивать их снова. Как я упомянул, несколькими неделями ранее в Таншоннят прибыл БТР с кровавым грузом, и все согласились что стрелявший поступил верно, одев мантию убийцы ради блага своей страны. Были и другие: красные марионетки в Африке, несколько вождей в Гватемале, жуткий хозяин вечно проблемной Доминиканы. Дес Фицджеральд планировал— по крайней мере, такие ходили слухи — силовое устранение Фиделя Кастро. Такими мы были и так поступали. Не было никакой слезливой ерунды насчёт святости человеческой жизни и драгоценности каждой души. Кому-то следовало выполнять мужскую работу, и мы были теми самыми мужчинами, что её делали — с правотой и гордостью. Кто бы так ни сказал (говорят, что Оруэлл, но я не согласен), он определённо работал в Тайных службах в пятидесятые-шестидесятые: «Люди спят в тёплых постелях потому, что ради них головорезы творят злодейства». Мы были теми самыми головорезами, хоть и донельзя благовоспитанными.
Вечером он сошёл с автобуса и снова пошёл вниз по Северной Бекли, но тут я догнал его.
— Добрый вечер, Алек. Может, водки сегодня? У сына агента Хотси снова игра.
Он, осмотревшись, сел ко мне и я тронулся. Ждать меня он не стал:
— Я готов. Помогу всем, чем смогу. Я выполню свой долг.
— Поздравляю, Алек: три предложения подряд без грамматических ошибок! Ты быстро учишься.
— На этот раз, — продолжал он, — ошибок не будет.
— Идёшь на рекорд! Но всё же давай отложим грамматику. Нужно убедиться, что ты понял всё, о чём я не сказал, а лишь намекнул и что именно мне от тебя нужно. Я имею в виду не только разум и тело, веру в революцию и верность нашего пути, а скорее то, что потребуется сделать в практическом смысле.
— Я всё сделаю.
— Мне следует услышать, что ты сам сказал, товарищ.
Он набрал воздуха и перестал смотреть мне в глаза, покинув берег и направившись в неразведанные воды, в которых намеревался поискать свою судьбу.
— На этот раз у меня получится. Я выстрелю в генерала Эдвина Уокера и убью его за преступления против мира и революции. У меня получится, я смогу быть убийцей. Ошибок не будет.
— Да, ошибок не будет. В этот раз у нас есть план: подход, отход, время рассчитаем до секунд, расстояние измерим, узнаем, не будет ли препятствий для стрельбы. Разведка будет чёткой, а приготовления — тщательными. Сделаем всё профессионально.
— Да, сэр.
— Скажи мне, Алек, почему мы так поступаем?
— Что? Почему? Потому что вы меня попросили.
— Об этом забудь. Я имею в виду политический смысл, стратегический, духовный. В чём смысл, какова цель? Мы об убийстве говорим. Такие вещи легко не решаются — уж никак не по прихоти или расплывчатой «психологической потребности».
— Он плохой человек и должен умереть, вот и всё.
— Тебе этого достаточно?
— Да. А для вас — нет?
— Не для руководства. В своём докладе руководству я доказывал, что генерал Уокер оказывает правое давление на президента Кеннеди, а тот не имеет политического веса, достаточного для того чтобы устоять после неудач в заливе Свиней, Вены[195] и кубинского ракетного кризиса.
— Я думал — в кубинском кризисе Америка победила. Я очень злился.
— Пропаганда. Хрущёв сдал ему русские ракеты на Кубе в обмен на американские ракеты в Турции. Мы победили, поскольку наши ракеты куда как менее ценны, нежели ваши. Кеннеди понимает это и пытается избежать войны, в которую его упорно толкает генерал Уокер. Где бы она не произошла — это будет ошибкой. Может, Республика Южный Вьетнам, Куба, Южная Америка, а может, даже и Европа. Популярность Уокера принуждает Кеннеди к силовым действиям, которые будут трагичны для обоих наших народов вследствие безумия Уокера и слабости Кеннеди, так что мы убираем Уокера из уравнения. Убив одного, спасём многих.
