хуже! — встала я озлобленная, готовая стереть его в порошок.
— Прости! Я не хотел...
— А теперь оставь меня одну. Я устала. — Я прижалась лицом к стеклу окна в надежде, что его холод поможет мне обрести спокойствие.
Венцемир снял шапку. Он не ушел куда-нибудь в другое место, а просто пересел к краю скамейки. Очевидно, так ему было приказано, а может, после долгой разлуки он хотел провести еще несколько минут со мной. Я решила не поворачиваться в его сторону и затихла у окна.
— Сходим! — Это уже голос Чараклийского. У него все те же черные тонкие усики и нахмуренные брови. Он улыбнулся мне. Сколько я его помню, он никогда не любил быть назойливым, поэтому я верила ему больше, чем двум остальным.
Мы сошли на маленькой станции, о которой я никогда прежде не слышала. Когда собрались все вместе, Стефка пожала мне руку в знак благодарности.
Чараклийский развернул небольшую карту, осветил ее карманным фонариком и сказал:
— Надо идти по дороге направо. Это в двух километрах отсюда. А до границы останется пятнадцать. Хорошо, если бы хозяин оказался гостеприимным.
— Я уверена в нем, — откликнулась моя тетя. — Более уверена, чем в вас троих.
Чараклийский снова улыбнулся. Уверенность моей тети доставляла ему удовольствие, она явно забавляла его.
— Мы прихватим с собой его фотографию, чтобы увеличить ее, когда будем на той стороне. А под ней поставим подпись: «Наш спаситель!»
— Чараклийский, будь серьезнее, — одернула его Делиева.
— А как же нам понять ваши слова, мадам? Что мы, рискуем своей жизнью из-за любви к вам?
— Когда все закончится благополучно, тогда и уточним, что такое любовь и кто кого любит, — съязвила она.
— Деньги! — направил луч фонарика ей в лицо Чараклийский.
Стефка Делиева не стала спорить. Вынула из сумки несколько золотых цепочек и протянула их бывшему подпоручику.
— А заложнице? — бросил он взгляд в мою сторону.
И в моей руке оказалась пригоршня золота. Только Венцемир молчал.
— А с ним рассчитывайтесь, когда пожелаете, — не скрыл своего иронического отношения к Венцемиру Чараклийский и снова углубился в карту. — Сейчас, по сути дела, нас ведет Жасмина. Мы разыскиваем ее мужа по весьма спешному делу. Никакой другой легенды. У хозяина попросите сани, и пусть он довезет нас до города, а на худой конец пусть даст нам продуктов на два дня. И не скупитесь, тетенька. Прилично заплатите человеку. То есть я хочу сказать, что вам надо отдать деньги Жасмине, а она сама расплатится с хозяином.
Мне оставалось только удивляться тому, как мастерски они владеют собой. Среди них только я мыслила по-другому. Они торговались, торговались со страстью мелких торгашей и были готовы «осчастливить» и меня.
Когда все уже было уточнено, мы по двое направились к окраине села. Мужчины шли впереди, а мы следовали за ними.
— Возврата нет, не так ли? — спросила меня Стефка после паузы.
— Нет.
— Так я и предполагала.
— Ты никогда не обманывалась.
— И меньше всего в родственниках по крови.
— Я тебя не разочарую. Мое место давно среди вас, — сказала я и испытала при этом такое чувство, будто собственными руками облила себе лицо грязью.
Лай собаки прервал наш разговор. Я пошла вперед. Теперь я вела их, отвечала за группу...
— Кто там? — послышался сонный мужской голос.
— Свои, — откликнулась я. — Будьте так любезны, откройте.
Хозяин помедлил минуту, затем вышел к нам закутанный в долгополый овчинный тулуп.
— Что вас привело в такую позднюю пору? — В его голосе улавливалось явное недовольство, но когда он заметил перед собой женщин, то смутился и сбавил тон. — Господи, в такой холод...
Моя тетя сняла с себя шаль, и он ее узнал, но не обрадовался. Когда мы ему объяснили, куда идем, лицо его просветлело. Он раздул огонь в очаге и прикурил трубку от уголька. Только после этого он начал нас оглядывать по очереди с той деревенской наблюдательностью, от которой ничто не может укрыться.
— Хотим попросить у вас сани с упряжкой, чтобы еще до рассвета попасть в город, — сказала я и протянула руки к огню.
— Что касается упряжки, то найдем что-нибудь подходящее, но в такое позднее время и в такой холод... — заговорил он отрывисто, почесывая затылок.
Зная, что скрывается за этим жестом, я подошла и сунула ему в руки все деньги, которые мне дала Стефка Делиева. Хозяин оживился. Встал, засуетился и, чтобы создать хорошее впечатление, заговорил очень громко:
— Ну, о чем разговор, мы свои люди, в конце концов. Здесь осталось немного теплого молока со вчерашнего дня. Поешьте. Вот вам и брынза, сало... Я пойду приготовлю лошадей и сани, а вы в это время... — Он не договорил. Снова надел тулуп и пошел в хлев. Там ржали лошади.
Мои спутники были довольны. Чараклийский разлил молоко в маленькие глиняные миски, нарезал брынзу и сало и пригласил нас к столу.
— Пожалуйте, дамы и господа. Болгарское фирменное блюдо. Вскоре вы уже не будете иметь удовольствие его пробовать... И первым уселся за стол. За ним последовали и остальные. Только я все еще стояла у огня, думая о своем.
Город в пятнадцати километрах отсюда. Через два часа мы будем там. Неизвестно, когда еще мы соберемся вместе. Для меня дорога кончалась здесь. Я тайком вынула фотографию Велико и поцеловала ее. В последний раз посмотрела ему в глаза. Он со мной.
Чараклийский взял меня под руку и усадил напротив себя. Настроение у него было прекрасное.
— Жасмина, такие пикантные деликатесы ты у своего партизана не пробовала. Богата болгарская земля, богата...
Я не слушала его. Хозяин мог в любой момент вернуться, а я не хотела, чтобы он отправился на тот свет вместе с нами.
Открыла свою сумку. Граната лежала под носовым платком. Я осторожно сняла предохранитель и положила сумку у наших ног.
Прощай, Велико. Прощай, Сильва, дитя мое. Другого пути у меня нет... Я закрыла глаза. Секунды отделяли нас от конца...
