шага, но было бесполезно его отговаривать.
Скинув с себя куртку и намотав ее на руку, оставляя правую свободной, Душман решительно направился к
Алику.
— Иди ко мне, падаль. Я даю тебе еще один, последний, шанс, иначе мне придется с твоими ушами скрутить
башку.
Дальше Алику отступать было уже некуда. Он активизировал свои действия и тоже начал нападать на
Душмана. Когда он ударил Душмана ножом по левой руке, тот молниеносно захватил его руку с ножом правой
рукой. Сбросив с левой руки куртку, он ею помог правой зафиксировать руку с ножом противника в нужном ему
положении. По оказываемому сопротивлению Душман понял, что тот намного слабее его физически. Отобрав
нож у Алика, Душман сделал ему подсечку, тем самым пресек его попытку убежать, так как Алик понял, что его
игра проиграна. Придавив противника к земле, Душман деловито напомнил Алику:
— Не спеши, дорогой, я еще не отрезал твои уши на холодец.
Алик со страхом заверещал. Он не представлял, как будет появляться среди людей, а особенно среди
знакомых, без уха. Его сопротивление, а Душман на помощь так никого и не позвал из своего окружения, не дало
ему возможности отрезать Алику полностью ухо, а всего лишь верхнюю большую часть. Подскочив с земли, Алик, воя по-звериному, полез на Душмана драться, но, сваленный мощным ударом в солнечное сплетение, вновь упал
на землю, где в бессильной злобе стал стонать и плакать.
Отдав кровоточащий кусок уха одному из ошарашенных кавказцев, Душман цинично пошутил:
— Можешь взять его себе на холодец, а можешь выгодно продать своему шустряку.
Кавказцев, уводящих Алика с места драки, никто не преследовал. Претензий никто не высказывал в адрес
другого. Драка была честной и справедливой. Она показала, что Душман оказался действительно той костью, которой Алик подавился.
Когда Арбат сообщил Душману, что у него рука в крови, только тогда разгоряченный дракой Душман
почувствовал, что он ранен. Они прошли к стоянке, где находились их автомобили. Там Душман снял с себя
пиджак, засучив рукава, он увидел на левой руке неглубокий поверхностный ножевой порез длиной примерно в
шесть сантиметров. Попросив водки, он обмыл ею руки. Друзья услужливо достали из автомобильной аптечки
йодный раствор и с помощью ваточки обработали ему рану. Мужественно перенося боль, Душман пошутил:
— Вы так издеваетесь надо мной, что у меня с конца закапало.
После того, как рана была перебинтована, компания Душмана решила погулять в ресторане. Порез на рукаве
пиджака у Душмана внешне не очень бросался в глаза. Он чувствовал себя вполне нормально, а после нервного
напряжения сто пятьдесят — двести граммов спиртного для его здоровья были не лишними.
Приведя себя в порядок, Душман, обращаясь к своей кодле, сказал:
— Если судьба привела нас к злачному заведению, то считаю неприличным обойти его своим вниманием.
— А может быть, своему ресторану своим посещением сделаем прибыль, чем этим волкам? — предложил
Арбат.
— Мысль верная, а главное, вовремя сказана, — согласился с ним Душман.
Рассевшись по машинам, они кавалькадой помчались в свой частный ресторан, чтобы ему, а не другим своим
посещением принести прибыль.
Вот до какой степени рыночные отношения повлияли на взгляды, подход к жизни даже таких бесшабашных
людей.
Глава 10
Когда Душман, поднявшись на лифте на четвертый этаж и подойдя к своей квартире, позвонил, нажав кнопку
электрического звонка, то входную дверь, как всегда, ему открыла Лариса Викторовна, его любимая жена, которую, несмотря на годы, он по-прежнему горячо любил и боготворил.
— Болтаешься сам черт знает где. Кругом обзвонила, так и не нашла. Пришлось одной за двоих отдуваться,
— беззлобно, пьяно пробурчала она.
Такое состояние жены для него было ново и неожиданно. Ничего не сказав ей в свое оправдание, он прошел
в зал, где за сервированным столом сидели кум Лесник и Лапа. Теперь он понял причину состояния жены, удивившую его.
— Остап Харитонович, Виктор Степанович, — обнимаясь с каждым, произнес Душман, — как я рад вашему
визиту.
— Помолчал и не брехал бы, — улыбнувшись, пробурчал Лесник. — К нему гости приехали, а он где-то без
них байрамит, — заметив, что Душман тоже навеселе, заключил он.
— Я думаю, что теперь обойдетесь без меня, а поэтому, с вашего позволения, пойду отдыхать, —
предложила Лариса Викторовна.
Душман, посмотрев на настенные часы, которые показывали первый час ночи, потом на лица гостей и
получив их молчаливое согласие, подойдя к жене, поцеловав ее в висок, сказал:
— Иди отдыхай, а мы, с твоего позволения, сами будем обслуживать себя.
— Где что взять, чтобы поставить на стол, я думаю, ты и без меня знаешь, — заметила она убежденно.
— Будь спок! — беспечно заверил он ее.
Оставшись втроем, Лесник с Душманом выпили по рюмке коньяка, Лапа выпил с ними полфужера
шампанского.
В силу своего возраста он теперь берег свое здоровье и крепкими спиртными напитками его не перегружал.
Закусив, кто чем хотел, они подготовились к беседе между собой. Однако поднявшийся из-за стола Душман, сходив к двери и плотно прикрыв ее, вернувшись назад, сказал:
— Позвольте вам поведать причину моей задержки...
Поведав о случившемся вечером, он показал им рану на руке. Лесник молча переваривал его сообщение, тогда как Лапа, выслушав его, недовольно пробурчал:
— Не думал я, Тарас Харитонович, что ты такой несерьезный мужик.
— С чего вдруг ты сделал такой вывод? — без обиды удивился Душман.
— Как ты считаешь, я серьезный мужик? — не отвечая на его вопрос, спросил его Лапа.
— Спрашиваете! Конечно, вы мужик, что надо, — ответил ему Душман с уважением.
— Я тоже так думаю о себе, — не считая нужным скромничать, согласился с ним Лапа. — А теперь ты
представь, если бы я с молодым человеком, с которым у меня возникла конфликтная ситуация, подрался, как
сегодня ты с Аликом, и по случайности или по причине возраста уступил ему в драке, а завтра еще кому-нибудь
не смог бы дать сдачи. При таком моем глупом поведении, как ты думаешь, надолго ли хватило бы моего
авторитета? — Не дожидаясь ответа на свой вопрос, сам же себе и ответил: — Я бы его давно растерял и не был
тем, кем пока еще являюсь среди наших братьев-законников. Сегодня своей дракой ты завоевал дешевый
авторитет у своих шестерок, чью работу ты взял на себя, тогда как надо было поступить наоборот. Ты должен
давать работу своей кодле, чтобы она того придавила, того опустила. Такая работа с твоей стороны учит других
уважать тебя, с другой стороны, твои парни будут повязаны общим «мокрым» делом и тогда еще дружнее, без
оглядки будут работать на тебя.
— Я понял, — закивал головой Душман.
— Ничего ты еще не понял, так как я с тобой только начал серьезно говорить. Работа твоих шестерок, быков
не должна выглядеть мышиной возней. Алика надо было не отпускать живым. На его примере ты должен был
показать своим противникам, что с ними будет то же самое, что с Аликом, если они вздумают перейти тебе
дорогу.
«Крутой и кровожадный старик. Наверное, немало он за свой век отправил к праотцам своих противников, если по сей день еще держится на плаву», — с уважением к его опыту и возрасту подумал Душман.
Посмотрев на Лесника, Душман по его глазам понял, что тот своего учителя в данной критике полностью
поддерживает. Душману как-то обидно стало за себя. Все же он был не какой-то пацан, а Лапа учит его как
провинившегося школьника.
— Столица, Остап Харитонович, напичкана законниками, разными авторитетами, не говоря об их плебеях, проводящих политику своих голов в жизнь. Это не зона в три тысячи человек. Если зяву дашь, то менты быстро
лапти сплетут и в Соловки упекут. Как видите, я держусь на плаву и тонуть не собираюсь. Так что я не совсем
дурак, — задиристо заметил Душман.
— Я с тобой согласен, — не спеша подцепив из тарелки несколько осетровых икринок и отправляя их себе в
рот, произнес Лапа. — И не собираюсь спорить по этому поводу, благодаря вот этому оболтусу, — Лапа нежно
похлопал рукой по плечу Лесника, — которого я люблю, как сына. Тебя тоже знаю давно и, как ты помнишь, принимал со своими корешами участие в решении вопроса: быть тебе в нашем братстве или нет. Как я вижу, твой
авторитет с того времени среди уркачей не очень-то поднялся.
— Почему вы так считаете? — начав успокаиваться, вновь обиделся Душман.
— Если бы он у тебя был на должной высоте, разве какой-то Алик посмел бы пойти на такую выходку в
отношении тебя? А он, между прочим, прежде чем лихачнуть, на сто процентов разнюхивал у друзей все о тебе и
