Кристина поджала губы и стала походить на кошку, которую обрызгали водой. Она не кричала, не выказывала злости, но от этого ее вкрадчивые злые слова казались еще более обидными:
– Согласна, за мной бедная земля и камни, да и этой земли мало. Поэтому я не загаживаю свои озера, леса и реки и не довожу свои церкви до заросших крапивой развалин. Да, мои предки привыкли выживать тяжелым трудом. Но они умеют ценить красоту и не разводят помойки возле своих жилищ, а стригут газоны. И если совершают что-то поганое, то не прикрываются загадочной душой, как вы, русские.
Василий понял, что готов жену ударить, и сразу сник. Сколько раз он говорил себе, что не будет обращать внимания, что бы она ни делала, что бы ни говорила. Особенно теперь, в этом своем положении. Особенно сегодня, после того, что между ними было. И вот опять не смог остаться мужчиной.
– Ну хватит. Прости, киса. Что мне сделать, чтобы ты успокоилась? Хочешь постригу газон?
– В темноте? – Кристина посмотрела на мужа с удивлением, покачала головой и улыбнулась: – Давай лучше еще раз поглядим бумагу для полиции.
– Давай. Но я все равно по-эстонски не понимаю.
– Но диктовал ее ты, я только переводила…
– По-моему, мы написали все, что он хотел.
– А я не уверена. Капитан просил сообщить, как мы с Бертой познакомились, и указать точную дату ее приезда и отъезда. Отъезда мы указали, а приезда – нет…
– Укажи. Дописать три слова нетрудно.
– Ладно, допишу. Это было двадцать первого декабря прошлого года.
– Помню. Интересно, куда делся контракт….
* * *
Василий Муравин впервые увидел фрау Литхен в таллиннском аэропорту. Он приехал загодя, но вылет на час задержали, и он слонялся по длинному залу с табличкой на шее. Поскольку Берта его никогда не видела, они с Кристиной соорудили картон, обклеили его листом бумаги и фломастером вывели надпись: «Добро пожаловать, Берта!» Ему надоело топтаться, и он уселся в кресло, с любопытством наблюдая за типажами встречающих или ждущих вылета. В отличие от многих столичных аэропортов, здесь, как и везде в Эстонии, толкучки не наблюдалось. Несколько пассажиров беседовали возле буфета. Среди них Муравин заметил негра, закутанного в длинную шубу. Эстонская зима, видимо, казалась ему холодной, хотя за окном моросил мелкий дождь и снежок, выпавший прошлой ночью, сохранялся только за городом. В обычные дни представителей экзотических народов тут встретишь редко. Но накануне Рождества такое случается. Рядом с негром весело общались два подвыпивших финна. Те не мерзли и в легких куртках. Их грела привычка к настоящим морозам и алкоголь. У стойки бара дремал высокий седой старик в распахнутой дубленке. Определить, кто он, Муравин даже не пытался. Это мог быть француз, датчанин или даже эстонец. Но только не местного разлива. Напротив Василия сидели две пожилые тетки в спортивных пуховиках. По рюкзакам и лыжам, что лежали рядом, нетрудно предположить, что они собрались лететь куда-то на север за снегом. Кроме перечисленных граждан в пустынном здании аэровокзала насчитывалось человек пять встречающих. Те держались у прохода с надписью «прибытие». Они не были знакомы друг с другом и между собой не общались. Среди этой компании выделялась девушка в меховой курточке с маленьким букетом в руках. Ее стройная фигурка привлекала взгляд, и Муравин отчего-то подумал, что девушка русская.
Рейс из Мюнхена по местному радио объявили по-немецки и по-эстонски. Василий не знал ни того ни другого. Он подошел к девушке с букетиком и спросил:
– Киска, что они там объявили?
– Рейс из Мюнхена, котик, – ответила она, без тени улыбки.
– Благодарю, киска. А то эти чухонцы по-человечески сказать не могут.
– Чего ты здесь торчишь, котик, если наш язык человеческим не считаешь?
Василий смутился:
– Прости, киска, я принял тебя за русскую. Да и чешешь ты на нашем, как на родном, без акцента.
– Я и по-немецки чешу без акцента, – улыбнулась наконец девушка и добавила: – Вообще-то мама у меня русская.
Василий облегченно вздохнул:
– Значит, киска, что-то человеческое в тебе все-таки есть.
– Не хами! Я здесь родилась и считаю себя эстонкой.
– Ну и считай на здоровье. У меня жена эстонка, кстати, без примесей, и я ее люблю.
– Счастье тебе в личной жизни, котик. Не прозевай свою Берту. Вон, уже пассажиры пошли – И она указала Василию на коридор, по которому двигались небесные путешественники. Заметив среди них долговязого парня с небольшим чемоданчиком, бросилась к нему. Муравин пронаблюдал, как молодые люди обнялись и так, обнявшись, направились к выходу. Когда они проходили мимо, он услышал оживленную немецкую речь и так загляделся на удаляющуюся парочку, что от слов – «ты и есть Васька» – вздрогнул и оглянулся. Перед ним стояла Берта Литхен в короткой ондатровой шубке, с маленькой дамской сумочкой в руке и с любопытством его разглядывала. Сумочку она держала двумя пальцами, как-то особенно гордо.
– Как вы меня узнали? – растерялся Муравин.
– Не принимай меня за идиотку. Кто здесь еще будет торчать с плакатом «Добро пожаловать, Берта»?
– Простите, фрау Литхен, я вас не заметил.
– Естественно, на девочку загляделся. Ее жених Генрих летел рядом со мной в крэсле. Так что эта девица не про тебя.
– Мы с ней случайно разговорились. А так она мне до лампочки. Я жену люблю и пока ей не изменял, – на всякий случай пояснил Василий.
– Если бы ты не сказал «пока», я бы решила, что ты законченный болван, – хмыкнула Берта и огляделась по сторонам.
Василий не знал, как реагировать на ее замечание, и поэтому спросил:
– Чего мы здесь ждем? Пошли к машине.
– Как, что? Мой багаж. Я же приехала к вам жить. Естественно, если ваши помэщения мне подойдут… Вот он.
– Кто – он?
– Мой багаж. Кто же еще?
Василий посмотрел в сторону, куда указала Берта, и увидел сотрудника с тележкой. Вернее, он сперва увидел тележку, доверху заваленную чемоданами, а уж потом грузчика. Тот рядом с багажом Берты смахивал на муравья, волокущего грецкий орех. Василий сразу подумал о своей машине. Но вспомнив о багажнике на крыше, немного успокоился и ощутил чувство благодарности к жене. Кристина в последний момент сунула ему в руки моток толстой веревки.
Грузчик выкатил чемоданы Литхен на автостоянку. Василий указал ему на свое транспортное средство, тот сгрузил чемоданы рядом на асфальт и укатил.
Берта презрительно ткнула пальцем в его видавшее виды Ауди-80:
– Мы поедем на этом?
Василий утвердительно кивнул.
Она продолжала разглядывать его авто:
– У тебя, Васька, дрянная и маленькая машина.
– Какая есть, – нехотя согласился Муравин.
– Скверно. Гордиться тут нечем.
– Мы недавно привели в порядок дом, и на новую машину денег не осталось.
– Ты кто по жизни – лентяй или неудачник? – поинтересовалась немка, не без сарказма наблюдая, как ее чемоданы громоздят на крышу подержанного авто.
– Не хуже других, – обиделся Василий, но тон сохранил вежливый.
По дороге Берта внимательно смотрела в окно, и все, что она видела, вызывало у нее живой интерес. Муравин старался его удовлетворить, ни на секунду не забывая – он везет гору чужих чемоданов на крыше. Ехал осторожно, особенно на крутых поворотах.
– Это Таллинн? – спросила Берта.
– Это его окраины. Мы скоро выедем на наше шоссе, и город закончится.
– Жуткая дыра ваш Таллинн.
– Неправда! Старый город у нас очень красивый. Особенно сейчас, под Рождество.
– Его я не видела, а то что вижу – дыра.
– Мы с вами еще съездим в центр. Уверен, вам понравится.
– Мне? После Мюнхена! Ты бывал в Мюнхене?
– Не довелось.
– Туземец. Мюнхен это Мюнхен. А Таллинн это дыра.
– Чем же так хорош ваш Мюнхен?
– Мюнхен – столица Баварии, Васька. У нас один проспект, как весь ваш Таллинн. Мюнхен широкий город, в нем есть пэрспектива. Я выросла на Волге, и мне нужен простор.
Василий осторожно пересек железнодорожный переезд и свернул на трассу. По краям дороги потянулись перелески и редкие хуторки, обсаженные ельником. На живописных полянах кое-где лежал снег. Ручейки, наполненные зимними дождями, набухли и превратились в реки. Берта оживилась:
– А тут мило. Эстонская природа скромна, но трогательна.
– Хоть здесь не ругаете.
– Васька, я никогда ничего не ругаю. Запомни это. Я только констатирую факты. Вот сейчас за окном прэлестно, а Таллинн – дыра.
– Я вам покажу настоящий Таллинн, тогда и скажете.
– Ты, вижу, патриот своего Таллинна? Хорошо, покажешь.
До поселка Мустикат они добирались на полчаса дольше обычного. Кристина, набросив на плечи платок, встречала их у калитки.
– С приездом, фрау Литхен. Хорошо долетели?
– Что, милочка? Говори громче. После полета у меня заложило уши.
Муравин немного удивился. Он с немкой беседовал тихо, и она не переспрашивала.
– Хорошо долетели? – очень громко повторила Кристина.
