– С приездом, фрау Литхен. Хорошо долетели?
– Что, милочка? Говори громче. После полета у меня заложило уши.
Муравин немного удивился. Он с немкой беседовал тихо, и она не переспрашивала.
– Хорошо долетели? – очень громко повторила Кристина.
– Долетела прэкрасно.
– Я накрыла стол у камина, перекусите с дороги?
– Не сразу.
Василий открыл ворота, загнал машину на участок и хотел заняться багажом, но Берта его остановила:
– Васька, не трогай чемоданы. Сначала я все осмотрю. Если мне у вас не покажется, доставишь меня в отель. Я на всякий случай забронировала номер в «Олимпии».
Василий с Кристиной переглянулись.
Берта оглядела сад, обошла коттедж по кругу и потребовала, чтобы ей показали дом. Василий повел ее в гостевую пристройку, где ей предстояло жить, затем по комнатам дома. Показал баню, зал с камином, где Кристина успела накрыть стол, кухню, ванную и остальные интимные места. Кристина еще вчера украсила жилье к Рождественским праздникам. Над дверями повесила венки из веток хвои, на подоконниках установила электрические свечи, разложила в вазочки рождественские сладости, печенье в виде сердечек. Берта оглядывала все это молча, с непроницаемым выражением лица. Затем вернулась в свои предполагаемые апартаменты, долго изучала туалет, проверяла, как действует сантехника. Кристина и Василий старались ей не мешать, оставаясь на почтительном расстоянии.
Наконец Берта заговорила:
– Васька, можешь принести мои вещи сюда.
Кристина улыбнулась и произнесла как можно громче:
– Я рада, что вам у нас понравилось.
– Почему ты орешь, милочка? – осадила ее Берта. – Со мной можно говорить шепотом. Я все прэкрасно слышу. И потом, что значит «понравилось»? Я этого не сказала. У вас тэрпимо. Но люстру в моей комнате сменить, ковры выбросить, от них одна пыль, картину на помойку – мазня. А так чистенько и со вкусом. А за живую елочку спасибо. Люблю запах хвои – детство напоминает. Васька, что стоишь? Неси чемоданы, мне надо прэнять душ и переодеться. И, кажется, кто-то говорил, что можно перекусить… Или я ослышалась?
– Вы не ослышались, Берта. Я приготовила завтрак у камина, и мы вас ждем к столу.
Занималась своим туалетом она минут сорок. Муравины сидели за столом перед горящим камином и, поглядывая на дверь, тихо делились впечатлениями о старухе. Кристина сразу поняла – две тысячи евро легко заработать не получится. Василий это тоже понял, но роптать не приходилось – или банк отберет дом, или у них поселится Берта.
Фрау Литхен явилась к столу в сиреневом брючном костюме и при полном макияже. Эта весьма пожилая дама несла следы былой красоты так же гордо, как носила свою дамскую сумочку. Но ее усилия над своей внешностью давали обратный результат. В простом дорожном костюме и шубке она выглядела куда моложе.
Кристина указала ей на свободный стул, но Берта садиться не стала:
– Милочка, я люблю природу и во время трапезы прэдпочитаю смотреть не в горящий камин, а в окно. И если Васька будет настолько любезен, что уступит мне свое мэсто, я не обижусь.
– Нет проблем, Берта. Садитесь, куда вам нравится, – быстро согласился Муравин, пересаживаясь на свободный стул.
Кристина разлила по чашкам кофе. Ели молча. В камине потрескивали дрова, но уюта за столом не создавали. Некоторая напряженность возникла по вине немки. Муравины ждали разговора о главном, а Берта, казалось, о деньгах забыла. Но это только казалось. Покончив с соленым лососем, она промокнула рот салфеткой и посмотрела на супругов по очереди.
– Я остаюсь с вами, но мы должны подписать контракт с моими трэбованиями. Причем распишетесь под каждым пунктом отдельно. И ты, милочка, и твой муж. – И, еще раз оглядев каждого супруга, достала из сумки лист бумаги.
Василий вытянул шею:
– Можно посмотреть?
Но Берта бумагу из рук не выпустила:
– Сама зачитаю.
Кристина тронула Берту за плечо:
– Фрау Литхен, договор – это понятно. Но я вам уже писала, лицензии на пансионат у нас нет. Да и желания налоги платить тоже.
– Не надо делать из меня дуру. Я все это понимаю, если вы не нарушите условий контракта, эта бумага останется мэжду нами. В противном случае, я дам ей ход. Но, надеюсь, вы до этого не доведете, – заявила Берта и, надев очки, поднесла листок к глазам: – Итак, пункт первый: за некачественные продукты, например, мороженное польское мясо, штраф десять евро.
Василий возмутился:
– Что вы, Берта? Мясо я покупаю на рынке, а на нашем рынке поляки не торгуют.
Берта сделала вид, что Муравина не услышала:
– Пункт два. Завтрак мне нужно подавать ровно в девять. Обед в три. Ужин в шесть. После шести я могу съесть яблочко или банан.
Василий переглянулся с женой:
– Мы тоже завтракаем в девять, а обедаем в три. Вот с ужином в шесть для нас рановато.
В голосе Берты появился металлический холодок:
– Ваши привычки меня не касаются. Я так жила семьдесят шесть лет и менять рэжим не собираюсь.
Кристина поспешила успокоить немку:
– Не возражаем. Что еще?
– Еще я не привыкла безвылазно торчать в глуши. Пункт три – раз в неделю меня надо вывозить в театр или в концерт. И два раза в неделю я плаваю в бассэйне. Надеюсь, меня туда отвэзут и превэзут обратно….
– Хорошо, беру это на себя, – быстро согласился Муравин. – Но у нас очень дорогой бензин.
– Сто пятьдесят евро в месяц, сверх контракта, и чтобы больше о бензине я не слышала.
Василий удовлетворенно кивнул:
– Договорились.
– Теперь о связи… – Берта выдержала паузу и, верно истолковав недоумение в глазах молодых хозяев, пояснила: – Я о телефоне. Мобильного я не держу. Для меня это как ошейник для собаки. Иногда буду пользоваться вашим. Мне тоже сюда могут звонить. Но для одной дамы, фрау Лямке, меня никогда нет.
– Зачем же вы ей дали наш номер, если не хотите общаться? – удивилась Кристина.
– Я и не давала. Но Лямке страшная баба, она сама найдет.
Теперь удивился Василий:
– Вы опасаетесь этой дамы?
– Опасаюсь ее заботы. Эта ослица уверена, что без ее опеки я пропаду.
Кристина едва сдержалась, чтоб не рассмеяться. Но сумела выдержать серьезность на лице и заверила гостью:
– Не волнуйтесь, Берта, в обиду мы вас не дадим.
Немке это понравилось. Она улыбнулась, протерла очки, но одевать их не стала:
– Есть еще один деликатный момент, не для бумаги.
– Внимательно слушаем, – Кристина и Василий на своих лицах изобразили сосредоточенное внимание. Муравины были готовы на все, лишь бы она согласилась платить. Но Берта просила о пустяке, и они в этот момент даже не предполагали, во что этот пустяк выльется. Немка говорила о лекарстве:
– По утрам мне необходимо принять десять шариков. Это гомэопатия. Ни вкуса, ни запаха, зато без них я словно сдутый мячик. Важно, чтобы я не забыла…
Кристина вынула из кармана мобильный:
– Во сколько вы встаете?
– Обычно в восемь. Должна успеть до завтрака сделать зарядку. Я все еще слежу за своей фигурой.
– Хорошо, Берта. Я введу это в свой мобильник, и каждое утро звонок мне напомнит о ваших шариках.
– Прэкрасно… – она снова надела очки и поднесла листок к носу: – А теперь самое главное – пункт пять – в доме никаких детей и никакого шума. Я люблю тишину. Громкую соврэменную музыку ненавижу. Детей еще больше.
Кристина постаралась ответить спокойно:
– Мы громкую музыку тоже не очень любим. А что касается детей, у меня с этим не получилось. Вася очень хочет ребенка, но я родить не могу. Видно, не судьба.
Берта не заметила боли в словах молодой женщины и энергично продолжила тему:
– Считай, тебе крупно повезло. Дети – ужасная гадость. Пока маленькие – болезни и непослушание, а вырастут, хамят родителям. Я прэкрасно прожила без них, и ни капельки не жалею.
Кристина опустила глаза:
– Не могу с вами согласиться, но детей в доме нет.
Берта положила лист договора на стол и сняла очки:
– Значит, и по этому пункту в нашем договоре разногласий не наблюдается.
Кристина невесело согласилась:
– Можно и так сказать.
Фрау Литхен извлекла из сумки конверт и ручку. Муравины подписали договор и получили конверт с двумя тысячами евро. Это была плата немки за первый месяц ее проживания в их доме.
* * *
Вельт сосредоточенно пережевывал тушеную капусту со свининой и поглядывал на округлившийся животик своей Элис. Белокожая и плотная от природы супруга полицейского на шестом месяце еще больше раздалась, особенно в области спины и в бедрах. Но беременность женщину не портила, а даже украшала. Особенно нравилась капитану ее налитая будущим молоком грудь. Сейчас, когда она сидела напротив него за столом, эти изменения в разрезе халата проглядывали особенно явственно. Что-то мужское зашевелилось в его организме, но Вельт еще этого не осознал. Он думал о работе – и днем, и сейчас, при позднем ужине, тоже.
