«С Бертой Литхен мы познакомились через Интернет. Я часто знакомлюсь в Сети с людьми из разных стран, и мы переписываемся годами. Берта жаловалась мне, что устала от большого города. И я пригласила ее к нам в поселок на Рождество. Она приехала двадцать первого декабря, и ей у нас так понравилось, что она пожелала остаться. Мы с мужем не возражали. Месяц назад, двадцать четвертого июня, она уехала. Берта дама самостоятельная и не любила вопросов. Поэтому, куда она уехала, я не спрашивала. Думала – домой. Это все.
К. Муравина».
Кристина с запиской в руках сидела в коридоре перед дверью кабинета Вельта уже минут сорок и нервничала. Они с мужем приехали в полицию ровно в девять, и она не видела, чтобы к капитану кто-то зашел до них, не слышала голосов в кабинете, и ее это раздражало. Василий, наоборот, внешне оставался спокоен. Он сосредоточенно читал газету с объявлениями о приеме на работу, и ему было без разницы, кто сейчас на приеме у полицейского и когда тот освободится.
Но посетителей Вельт и не принимал. Он сидел за своим компьютером и играл в любимый покер. Капитан специально выдерживал Муравиных, чтобы сбить их с толку. Он задумал сегодня допрос не проводить. У него возник другой план. Закончив партию и в очередной раз проиграв умной машине, он встал, приоткрыл дверь и пригласил подозреваемых:
– Простите меня, господа Муравины, но я имел необходимость срочно обрабатывать информация. Присаживайтесь.
Кристина протянула Вельту листок:
– Вот, что вы просили…
Он быстро проглядел текст и отложил в сторону:
– Это есть очень хорошо, спасибо. Мы потом как-нибудь обсудим это длинной беседой. А пока есть один вопрос.
Василий сложил газету вчетверо и поторопил Вельта, который, по обыкновению произнеся несколько слов, замолк надолго.
– Задавайте свой вопрос, капитан, – он понимал, если полицейский прихватил из комнаты Берты их контракт, они сейчас об этом услышат. Но к удовольствию Муравина, эстонец заговорил о другом:
– Да-да, как это по-русски? Вот как… Кто может подтверждать факт ухода фрау Литхен в указанная здесь время?
Кристина посмотрела в окно, сделав вид, что старается вспомнить:
– Капитан, это было на следующее утро после праздника Дня победы. У нас ночевали гости, – и повернулась к мужу: – Правда, Вася, я ничего не путаю?
– Конечно, мы же с тобой вместе все вспомнили. У нас была твоя Кая с Хейно. И капитан может у них спросить.
– У вас находилось живой свидетель?
– Надеюсь, они живы, – усмехнулся Муравин, подумав, что уморить борова Хейно не так просто.
Вельт записал координаты четы Мерисалу и сообщил посетителям:
– Вы свободны.
– Уже? – удивилась Кристина. Просидев под дверями кабинета более сорока мнут, она предполагала, что допрос продлится дольше.
– Да. Сегодня мне вас больше ничего не надо. Но я буду делать к вам еще визит сам.
– Хоть предупредите, когда появитесь, – потребовала Кристина по-эстонски. – Мне вовсе не хочется опять встретить вас в купальнике.
– Я сделаю звонок, – пообещал Вельт по-русски.
– Вы вполне сносно говорите. Русский в школе учили? – поинтересовался Василий.
– Я успел давать почетный долг в советскую армию, – хмуро сообщил капитан эстонской полиции и проводил Муравиных до дверей кабинета.
На улице светило солнце, но еще было прохладно. Кристина надела кофту, что сняла в помещении, и застегнула на все пуговицы. На парковке возле полиции их новенькая мазда сверкала лаком в полном одиночестве. Свой транспорт полицейские держали у служебного входа с тыльной стороны здания. А других желающих посетить полицию сегодня не нашлось. Усевшись за руль, Василий посмотрел на щиток приборов:
– У нас горючего на нуле.
– Отвези меня домой и катись заправляться. Надеюсь, на это бензина хватит.
– На это хватит, – согласился супруг, трогая с места.
До дома ехали молча. Так же молча, Василий высадил жену у калитки. Она не оглядываясь направилась в сад. Муравин видел, Кристина в дом не вошла, а уселась в кресло под яблоней. «Зря я оставляю ее одну», – подумал он и покатил к бензоколонке.
* * *
На третий день после приезда Берты в Эстонии выпал снег. Такое случается не каждый год, и снегу здесь взрослые радуются не меньше, чем дети. Не вообще снегу, а снегу рождественскому. Если его нет, эстонцы называют Рождество «черным». А черное есть черное. Рождество без снега – мрачный Божий знак и предупреждение о грядущих невзгодах. О Боге эстонцы часто не вспоминают. Они не католики, готовые в очередной церковный праздник исступленно биться лбами об асфальт за сто метров от собора, когда в нем для верующих уже нет места. Здесь подобного не увидишь.
Но к Рождеству Господь является в эстонские души и поселяется в них на все праздничные дни. Наверное, поэтому и празднуют рождение Спасителя здесь тихо, по-домашнему. И если выходят из дома, то в церковь или на концерты классической музыки, проникаясь чувством Рождественской Благодати. Кристина своей эстонской натурой ясно все это в себе ощущала.
Она проснулась от треска мобильной трубки, что напоминала ей о шариках Берты, и тут же выглянула в окно. Газон перед домом побелел и сверкал в отблесках уличного фонаря россыпью алмазной пыли.
– Вася, снег! – восторженно сообщила она мужу, взъерошив ему на радостях волосы.
Муравин открыл глаза, в которых отразилось полное отсутствие мысли, и переспросил:
– Что, снег?
– Снег выпал, понимаешь?! У нас будет белое Рождество!
– А сколько сейчас времени?
– Восемь.
– Чего вскочила?
– Надо Берте напомнить про ее гомеопатию.
– И напоминай. Меня-то зачем будить?
– Дурачок, снег на улице! Это же так здорово! К нам приехала Берта! Мы сможем гасить кредит! И Боженька нам послал снег. Это значит, все будет хо-ро-шо, – она закуталась в халат, выбежала в переднюю и, набросив поверх халата шубку, шагнула в сад. Поняла, что в тапочках, вернулась, сунула босые ноги в ботинки мужа и опять вышла.
В окошке Берты уже горел свет. Она постучала по стеклу. Через секунду занавески раздвинулись и в них, как в театральных кулисах, возникло лицо немки. Кристина успела заметить бигуди на ее голове и знаком показала, что пора пить лекарство. Берта поманила ее пальцем и исчезла. Через мгновенье приоткрыла дверь.
– Заходи, милочка. Шарики я уже заглотала, – сообщила постоялица, пропуская молодую хозяйку в свои апартаменты. – Будешь со мной пить кофе?
– А ваша зарядка?
– В Рождество Бог простит, – усмехнулась Берта. – А кофе я уже сварила.
Кристина вылезла из башмаков мужа и сбросила шубку. Они уселись за маленьким секретером в комнате Берты, служившей ей и гостиной и спальней одновременно. Кристина тут же поделилась своей радостью:
– Видели, снег выпал?
– Мы не в тропиках, милочка. В декабре такое случается, – без особых эмоций заметила старуха.
– Конечно. Но у нас будет белое Рождество!
– Ты веришь в Бога?
Кристина растерялась. Подобного вопроса ей никто не задавал. А сама она серьезно о вере никогда не размышляла:
– Не знаю… наверное. А вы?
– Я до семнадцати лет росла в России. Там внушали, что Бог выдумки буржуазии. В Германии я поняла, что это пропаганда, но верить все равно не научилась. Знаешь, милочка, столько подлого каждый день происходит на этом свете, поневоле задумаешься – если Он и есть, то весьма равнодушный субъект.
– Я так не считаю. Мне кажется, все светлое в нашей жизни от Бога.
– А темное от черта? Как вы его называете?
– По-эстонски черт – курат. У нас им мужчины ругаются. А матом никогда.
Берта разлила кофе в две малюсенькие чашечки мейсинского фарфора, что привезла с собой из Германии:
– Ну и чем ты гордишься? Прэсные твои эстонцы, если кроме «курат» ничего не знают. Я когда руководила фирмой, своих немцев трехэтажным гоняла. На Волге мужики лаяться умели, и мне нравилось, если к мэсту. Научилась у них.
– Васька тоже, когда злится, пользует. Меня коробит.
– Ну, и дура. Русский мужик без мата, словно мерин. Ты пей. Кофе хорош, пока горячий.
– Может, пойдем к нам завтракать, раз вы сегодня без зарядки?
– Успеется. За окном тьма. Я как курица, пока не рассветет, зерен не клюю.
Кристина рассмеялась:
– Теперь у нас к одиннадцати светает, так и с голоду помрете.
– Не помру. В моем возрасте меньше жрать – дольше жить. Значит, сегодня у нас Рождество. Что готовить собралась?
– Капусту тушить, брюкву туда, кровяные колбаски. Все, что полагается.
Берта откинула голову и строго посмотрела на молодую женщину:
– Это у кого полагается?
– У нас, эстонцев. Васька на свое Рождество гуся с яблоками требует, а сегодня по-нашему.
– Ты мне эти чухонские штучки брось. Я тебе не свиноматка на фэрме, чтобы вашей брюквой питаться. Гони Ваську в город, пусть везет индейку, сама запеку. В праздники готовлю я.
– Хорошо, Берта. Как скажете.
