— Ну и ну, — Маркин покачал головой. — История становится все более запутанной.
— Итак: «Байт ле-Ам» желает знать, не вдова ли Розенфельда организовала убийство собственного мужа для получения страховки.
— Бывшего мужа, — поправил Маркин.
— Похоже, что не бывшего. Ну, об этом потом. Собственно, не так уж «Байт ле-Ам» желает знать. Просто они надеются, что я, ради пятидесяти тысяч, сварганю им нужные доказательства. Во всяком случае, именно так я понял намеки вице-президента, Нахшона Михаэли… Вдову убивают сразу по приезде. Это, как будто, разрушает их версию, но, — Натаниэль развел руками, — боюсь, что теперь они уже не нуждаются в моих услугах. Теперь у них отпала необходимость выплачивать страховку. Разве что отнести на кладбище чек и, уронив скупую слезу, приклеить его к надгробью.
— А как же наследница? Дочь? — спросил Алекс.
— Даже если мудрецам из «Байт ле-Ам» захочется, чтобы она оказалась тоже на подозрении, думаю, уж этого-то они ни от меня, ни от полиции требовать не смогут… Словом, их проблемы — я имею в виду «Байт ле-Ам» — теперь будут лежать в сфере юриспруденции. Они теперь будут искать адвокатов получше. А вовсе не сыщиков.
Алекс задумался.
— Хорошо, — сказал он. — Убийство произошло на вилле. А…
— Стоп, — Розовски предостерегающе поднял руку. — Я не собираюсь тратить свою нервную энергию за просто так. Не заставляй меня думать. Все-таки, дождемся ответа из «Байт ле-Ам», тогда я кое-что расскажу.
— А если ответа не будет?
— Какой-то ответ будет, — неуверенно сказал Натаниэль. — Или «да», или «нет». В конце концов, я могу и ошибаться. Чем черт не шутит? Вдруг им, и правда, истина дороже двух миллионов. Через минуту-две позвонят. А пока… Продолжим. О чем, бишь, я?
— О деталях самоубийства… то есть, убийства. Ты заговорил об идиотской инсценировке. Это-то ты можешь рассказать? Из чистого интереса.
— Пожалуй… Да, так вот. Выстрел был сделан из-за окна, из сада. При этом убийца, каким-то образом, воспользовался револьвером, точно соответствующим хранящемуся в сейфе убитого…
Снова зазвонил телефон. Маркин снял трубку.
— Да, — сказал он. — Да. Сейчас, — он протянул трубку Розовски. — Тебя, — сказал он. — Из полиции. По-моему, инспектор Алон.
— Алло, Розовски слушает, — сказал Натаниэль. — Привет, Ронен, как дела? Что-нибудь прояснилось?
— Если это можно так назвать, — мрачным голосом сказал инспектор Алон. — Ты, по-прежнему, занимаешься делом Розенфельда?
— Делом Розенфельда? — Розовски так искусно изобразил на лице недоумение, что, будь Ронен в кабинете, точно не поверил бы ему. — Почему — по-прежнему? Не занимался и не занимаюсь.
— В таком случае, тебя вряд ли заинтересуют результаты баллистической экспертизы.
— Почему же? Я, знаешь, как бросивший пить алкоголик. Того, несмотря ни на что, интересуют цены на спиртное, а меня, опять-таки, не смотря ни на что, интересуют детали преступлений.
— Ну-ну, — инспектор издал короткий смешок. — Что ж, слушай: пуля, убившая Галину Соколову, была выпущена из револьвера…
— …использованного перед этим в убийстве Шмулика Бройдера, — закончил Розовски.
— Ты знал об этом? — в голосе инспектора Алона слышалось неприкрытое разочарование. — А я-то надеялся тебя удивить.
— Догадался. Только что догадался. Установлено, кому принадлежал револьвер?
— Да. Револьвер «браунинг», был приобретен вице-президентом компании «Интер» Моше Левински. Правда, в полиции есть его заявление двухмесячной давности о том, что револьвер у него был украден. Кстати: именно он приходил в отель сегодня утром. Его опознал портье. Несмотря на близорукость, о которой ты сказал.
— Что ж, это серьезно, — сказал Розовски. — Правда, время не совпадает.
— Это мы еще проверим, — ответил Ронен Алон. — Портье мог ошибиться в определении времени. Да он, по-моему, и не смотрел на часы. Так, ответил наугад. Ты же сам помнишь, какой там сумасшедший дом.
— Это верно. Все же, я не исключал бы и других версий.
— Я и не исключаю. Просто в эту версию все укладывается. Даже странное поведение Розенфельда перед убийством. Он совершенно естественно реагировал на появление в комнате хорошо знакомого ему человека.
— Притянуто за уши, — сказал Розовски. — Совершенно естественно ждал, пока ему выстрелят в висок.
— Н-не знаю, — с сомнением в голосе сказал Ронен. — Может быть, Моше и ни при чем. Но у него одного, пожалуй, есть серьезный мотив. После смерти Розенфельда он становится единоличным хозяином «Интера».
— Что ж, это аргумент.
— Как думаешь, зачем я тебе все это рассказываю?
— По дружбе, — ответил Натаниэль. — По доброй старой дружбе, разве нет?
— Нет. Просто надеюсь, что и ты поделишься со мной информацией. Например: чего от тебя хотела Галина Соколова.
— Я не успел с ней поговорить. Честное слово. Спасибо, что не забываешь.
— Это последний раз, — сказал инспектор Алон и дал отбой.
— Так это не автодорожное происшествие? — спросил Маркин. — С Шмуликом? А в чем связь с убийством Розенфельда и его жены?
— Экспертиза установила, что Соколова и Бройдер — вернее, Бройдер и Соколова — убиты из одного и того же револьвера. Револьвер принадлежал вице-президенту компании «Интер» Моше Левински, — сказал Розовски. — И, кстати говоря, у него был серьезный мотив. Он стал президентом компании.
— Допустим, — сказал Маркин. — Но зачем, в таком случае, ему нужно было убивать Соколову?
— Может быть, она казалась ему лишним свидетелем, — неуверенно произнес Розовски. — Хотя… Ты прав, здесь имеются серьезные нестыковки. Думаю, мне придется встретиться с ним не позже, чем завтра. А теперь, — взял со стола листок, — возьми-ка и почитай вот это.
— Что это?
— Письмо Розенфельда жене. Я позаимствовал его сегодня в номере Соколовой.
— И инспектор Алон позволил?
— Что ему оставалось делать? Он же не читает по-русски, — Розовски улыбнулся. — Кажется, я забыл его поставить в известность. Ты читай, я прочел по дороге.
Маркин углубился в чтение.
— Ты обратил внимание — из письма Розенфельда можно сделать вывод, что он догадывался о своей близкой гибели. Вот тут: «Если же нам не удастся встретиться, ты должна обратиться к моему адвокату. Помнишь, я знакомил писал тебе о ним — Цви Грузенберг. Не пугайся, пожалуйста, но в жизни бывает всякое. Не хочу, чтобы ты вдруг оказалась на нищенских репатриантских подачках…». — прочитал Маркин. — Конечно, два миллиона шекелей — это не репатриантское пособие.
— Я обратил внимание не только на это, — сказал Розовски, усаживаясь в кресло и допивая остывший кофе. — Я обратил внимание и на общий тон письма. Так, мне кажется, пишут, когда собираются расстаться с жизнью. Типичное письмо самоубийцы любимой женщине. Меланхолия, комплекс вины и так далее. Как ты считаешь?
Маркин кивнул.
— Конечно, похоже, но мы-то имеем дело не с самоубийством, а с убийством. К самоубийству такое письмо — в самый раз.
— С тремя убийствами, — поправил Розовски.
— Что?
— Мы имеем дело с тремя убийствами. Не с одним.
— Ну, два следующих, как мне кажется, связаны с первым. Разберемся с ним, остальные сами раскроются.
— Может быть, может быть, — задумчиво сказал Розовски. — Правда, я не слышал еще о самораскрываемых убийствах. Это, извини, уже из категории фантастики. Ладно, вернемся к письму Розенфельда.
— Мне кажется, что это, скорее всего, письмо человека, почувствовавшего смертельную опасность. Видимо, он догадывался, что кое-кто решил устранить его. И знал, по какой причине, — Маркин снова перечитал письмо. — Точно, он знал организатора убийства.
— Есть у меня одно безумное предположение. Как говаривал великий физик Нильс Бор, перед нами безумная теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть достоверной, — задумчиво произнес Розовски.
— Говоришь парадоксами, — заметил Маркин.
— Вся наша жизнь — один сплошной парадокс, — усмехнулся Розовски. — Ну что, — он недовольно посмотрел на молчащий телефон, — будут они звонить или нет? Завтра тяжелый день, я хочу хоть немного отдохнуть.
— Сегодня тоже был тяжелый день.
— Сегодня сумасшедший, — поправил Натаниэль. — А завтра — тяжелый. Есть разница. Спасибо тебе, информация очень важная. Кстати, сходи-ка завтра к вдове Бройдера еще раз. Может быть, она вспомнит еще что-нибудь. Поинтересуйся у нее, не встречался ли Шмуэль с кем-нибудь из бывшего Союза. В течение… ну, скажем, последнего месяца. Хорошо?
— Сделаю, — сказал Маркин. — Если мы продолжим расследование. А безумное предположение ты мне не выскажешь?
— Выскажу, выскажу, — устало сказал Розовски. — Только не сегодня. Мне нужно еще кое-что проверить. Понимаешь, — он тоже поднялся из кресла, — у меня возникло ощущение, что картина убийства Розенфельда выглядит столь странно потому, что кто-то как бы наложил одну картину на другую.
