Человек в тирольской шляпе достал из кармана пульт и направил его на серый «Пежо», такой же компактный, как его хозяин. Машина отозвалась веселыми огоньками, человек вскочил на водительское место, захлопнул дверцу и рванул с места, как настоящий неразумный лихач. Я тоже нажал на газ – не столь резко, разумеется, но решительно, – чтобы занять освободившееся место для парковки. Я заглушил мотор и, собравшись выходить из машины, взглянул на Валерия. Обычно он первым спрыгивает со своего сиденья, и я заученным движением нагибаюсь вправо и нажатием кнопки запираю пассажирскую дверь. Пульта дистанционного управления у моего «Москвича» нет. Валерий, однако, на этот раз замешкался: он что-то записывал в блокнотик. Записав, аккуратно разложил по карманам блокнот и шариковую ручку и только после этого взялся за ручку двери. Но не успел он выпрыгнуть из машины, как мы услышали вой сирен, и, промчавшись мимо нас, во двор школы одна за другой влетели три милицейские машины и одна машина «скорой помощи».
– Быстро! – крикнул Валерий, – что-то стряслось, сейчас школу оцепят.
Это я и сам понимал, не понимал только, какое нам с ним до этого дело. Однако подчинился, не раздумывая. Он – ведущий, я – ведомый. Так у нас заведено.
Два милицейских сержанта в кожаных куртках уже стояли у дверей школы. Продолжали прибывать служебные машины. Уже и во двор школы нельзя было пройти, но мы успели. У дверей нам преградили путь:
– Сюда нельзя, гражданин!
– Ребенку плохо, нам нужен туалет! – выкрикнул я и схватил Валерия на руки. Он по-детски прижался ко мне, может быть, слишком демонстративно, но это меня почему-то тронуло. Глупо, конечно. Однако мы миновали заслон и, поднявшись на второй этаж, на всякий случай шмыгнули действительно в туалет для мальчиков. Туалет, я вам доложу… Кафель, никель, бумажные полотенца, проточная вода, запах свежести с еле уловимым лесным ароматом. Не говоря о чистоте. Писсуары, что интересно, – на разной высоте: для любого роста. Для Валерия, скажем, подошло бы два из них, а один подошел бы и для меня. Я уж было хотел воспользоваться случаем, но неугомонный Валерий не позволил мне пристроиться к «белому другу» – схватил за руку, потащил в коридор. На нас сразу же обрушились блики фотовспышек, словно мы были долгожданными вип персонами, наконец-то появившимися на трапе авиалайнера. Но мы не были никакими персонами. И фотографировали вовсе не нас. Два фотографа ходили кругами возле складного стульчика, на котором чудом удерживалось обмякшее тело личного телохранителя маленького Кирюши. Я хотел заглянуть в лицо моего недолгого знакомого, надеясь уловить в нем признаки жизни. Но лица было не разглядеть: голова бывшего капитана безвольно поникла, я увидел лишь затылок и начавшее лысеть темечко. Мне вспомнился приятный негромкий голос:
«Капитан, капитан, улыбнитесь!
Ведь, улыбка – это флаг корабля…»
– Возьми меня на руки! – скомандовал Валерий.
Я опять поднял его, как ребенка.
– Все, уходим! Не спускай меня на землю.
Я так и вынес его из школы.
Я подумал, что, например, убийца тоже мог легко пройти мимо всей милиции, прикрываясь ребенком. Валерий, как это часто бывало, догадался о моих мыслях.
– Он вышел отсюда безо всякого ребенка, – буркнул он. – И мы с тобой его видели. И я записал номер его машины.
Личный знакомый Галины Вишневской
Наш телефон молчал. А я все ждал услышать в трубке хриплый с покашливанием голос. Я и не знал, что она такая артистка.
Но телефон молчал.
Это произошло года три тому назад, я тогда зарабатывал на хлеб расклейкой объявлений. Занятие, конечно, не высший класс, но и не совсем уж бросовое для смышленого, но ленивого человека с неоконченным высшим образованием, не сумевшего найти свое место в жизни. Я добросовестно обрабатывал автобусные остановки и целые кварталы жилых домов. Никто, разумеется, не мог проконтролировать мою работу, и о ней судили только по плотности телефонных звонков с обработанных мною районов. Но и безо всякого контроля я был честен перед самим собой и перед своими работодателями. Мне нравилось быть честным – в этом, как нынче говорят, и состояла «фишка».
«Хочу быть честным» – так назвал свою повесть писатель Войнович, и я ее читал. Там, конечно, дела описывались устаревшие, советские производственные, на сегодняшний взгляд наивные и малоинтересные. Но герой повести мне понравился. Он немного напоминал меня: был крупного телосложения и хотел быть честным.
Так или иначе, работа эта меня кормила. Не то чтобы слишком жирно, но, как сказал полицейский одного из американских детективов, достаточно, чтобы оплачивать счета. Правда, коп имел в виду счета за пользование благами американской цивилизации, блестящими, как шикарные суперобложки кровавых бестселлеров. На мою же долю выпадали счет за электричество, воду, газ, телефон и коммунальные услуги. На эти скромные квитанции плюс не менее скромные питание и одежду моих заработков хватало. На излишества же – такие, как, например, бензин для моего верного «Москвича», – не всегда. Поэтому при случае я «бомбил», то есть подвозил случайных пассажиров. И вот однажды, жарким летним днем, когда я выруливал из очередного обработанного мною микрорайона на широкую улицу (это было в Медведкове), на мой капот рухнуло пьяное тело мужчины лет пятидесяти в перепачканной нарядной майке и не менее перепачканной нарядной бейсболке. Были ли перепачканы его нарядные джинсы, мне сквозь лобовое стекло не было видно. Хорошо, что я не лихачу на узеньких дорожках и что у меня, несмотря на неспортивный облик, отменная реакция. Мой «Москвич» остановился прежде, чем пьяный успел свалиться на землю. Он оттолкнулся от капота и на подгибающихся ногах переместился к моему открытому окошку. Тут уж он уцепился за раму и на время отстабилизировался. После мучительного напряжения произнес:
– Шеф!
Он был абсолютно не агрессивен, и я не испытывал никакого раздражения. И беззлобно, даже, кажется, с улыбкой спросил:
– Чего тебе, мужик?
Он опять напрягся и выговорил адрес: Измайлово, 12-я Парковая.
«Пилить» за тридевять земель не хотелось. Я покачал головой:
– Извини, мужик, не поеду.
Каждое слово давалось ему с трудом, поэтому он тратил их экономно.
– Триста.
По тем временам это был полный бак бензина. И я сказал:
– Деньги вперед. На заправку.
Он кивнул и, охлопав себя по груди и по ляжкам, вытащил деньги из заднего кармана и сунул их мне. Купюры были смяты, но, слава богу, не разорваны. Я открыл пассажирскую дверь:
– Давай, мужик!
Он поплыл на свое место, лапая крышку капота. Упав в кресло, проговорил:
– Пиво!
В глазах плескалось страдание. Я спросил:
– Сушняк?
У него хватило сил только на кивок.
Перед тем как подъехать к бензоколонке, я купил две бутылки «Балтики». Одну открыл и дал ему, другую положил в карман для газет в водительской двери. Он всосался в бутылку, как младенец в материнскую грудь. Так они и заправлялись одновременно: мой «Москвич»
– бензином и мой пассажир – пивом. От пива пассажира не развезло, напротив, он взбодрился. Взбодрился до такой степени, что между нами начался разговор, который мало-помалу становился не совсем бессвязным.
– Я где?
– В машине.
Кивок.
– А куда мы едем?
– Измайлово, 12-я Парковая.
– Я там живу?
– Да.
Кивок.
– А побыстрей нельзя?
– Нельзя, мужик. Смотри, сколько машин!
– Я не мужик, блин, я капитан ГБ.
– Может быть, ФСБ?
– Нет, ГБ. Я кагэбэшник в отставке, блин, капитан.
Разговор становился малоприятным, но, по крайней мере, осмысленным. Капитан в отставке между тем поднял голову и принялся созерцать проплывающую мимо действительность. Вдруг он широко улыбнулся и сказал:
– Галина Вишневская.
Я скосил глаза и увидел рекламный щит с изображением знаменитой певицы.
А он похвастался:
– Я ее знаю!
– Кто ж ее не знает? – заметил я.
– Я ее лично знаю.
– Ну, ты, мужик, даешь!
– Я не мужик, – сказал он. – Я Евгений. – И протянул руку для пожатия. Я пожал неожиданно для такого пьяного тела крепкую ладонь.
– А тебя как зовут?
Я признался, что тоже Евгением.
Пассажир захихикал и продекламировал заплетающимся языком:
– «Я Евгений, ты Евгений,
Я не гений, ты не гений.
Я говно и ты говно.
Я недавно, ты давно».
И пояснил:
– Эпиграмма Евтушенко на Долматовского… или Долматовского, блин, на Евтушенко. Запутаешься с ними…
Я удивился. Может, и впрямь знаком с Вишневской? Кто их разберет, бывших кагэбэшников! И спросил его об этом.
Мы въехали в парковую зону, и мой тезка запросился на природу. Пиво «Балтика» заканчивало свой цикл. Я тормознул на обочине. Он вышел из лесочка, почти не шатаясь. Забрался на свое место, жестом указал на бутылку, пристроенную в кармане для газет. Я понял, что он не терял ее из поля зрения, а облегчившись за кустиком, стал думать о ней уже непрерывно. Было ужасно жарко. На ходу, под теплым, но – сквознячком еще куда ни шло, но стоило «Москвичу» остановиться, как жара наваливалась всей своей потной тяжестью. Во мне тоже пылал самый настоящий «сушняк». И мне тоже страшно хотелось пенного и терпкого, пусть даже теплого… Но я за рулем не пью. Никогда и ничего. Даже пива. Я отдал своему тезке «Балтику», и он ловко сковырнул пробку обручальным кольцом. Мы тронулись, Я быстро набрал скорость и поспел к перекрестку при зеленом свете светофора. Евгений пиво из бутылки сразу не выхлестал, а прихлебывал потихонечку и вел неторопливый рассказ. Правдивый и бесхитростный.
