– Мама, где мы? – спросила она.
– В клинике МЧС.
– Где?! – от изумления Инна снова осипла. Клиника МЧС была совершенно закрытым медицинским учреждением, чем-то типа санатория, но с операционным блоком и ожоговым центром, где поправляли свое здоровье спасатели со всей страны. Располагалась она за городом, на месте бывшей деревеньки под говорящим названием Спасово. Для простых смертных попасть сюда было вопросом престижа и больших денег.
– Ты в Спасово. Игорек договорился.
– Мамочка, если перевести на современный русский язык, то Стрелецкий за меня заплатил. Или все-таки Гоша? Или… – Инна вспомнила про Коленьку, но тут же отвлеклась на гораздо более важную, с ее точки зрения, вещь: – Мама, после того, что со мной случилось, последствия будут? Для внешности, – ее голос предательски дрогнул.
– Нет, доченька, не будут, – успокоила Татьяна Борисовна и, понимая, что ее любопытной дочери интересны все подробности, рассказала, что было после того, как на нее напали.
Инну спас воротник. Высокий воротник ее новой шубки цвета топленых сливок. В результате нож лишь расцарапал горло, не задев сонную артерию, не повредив связок и других важных органов. Оказывается, она успела закричать, и это привлекло внимание соседей. Преступник убежал, прихватив лишь маленький клатч, который она держала в руках. В нем не было ничего, кроме телефона.
Соседи подняли шум, набрали 02 и 03, сбегали за Гошей. Он, увидев истекающую кровью жену, растерялся настолько, что так и остался стоять столбом посреди двора. Но в дело вмешалась Настена. Подумав, что именно пережила ее дочь, Инна зябко поежилась. Но именно Настя догадалась позвонить Алисе Стрельцовой, и та очень быстро примчалась вместе со своим другом Игорем в больницу, куда привезли Инну.
Стрелецкий, оказывается, еще по дороге позвонил куда надо, быстро добился, чтобы Инне наложили несколько швов и перевезли ее в Спасово. И уже здесь ей сделали операцию, направленную в первую очередь на то, чтобы на шее молодой женщины не осталось ни следа, напоминающего о страшном нападении.
Пока шла операция, Алиса съездила за Инниной мамой, и вот сейчас та сидела у кровати проснувшейся после наркоза дочери.
– Ну что за жизнь пошла! – причитала Татьяна Борисовна. – Ну нет ведь покою от бандюг от этих! Куда только УВД смотрит! Приличному человеку из дому не выйти! И не поймают ведь его, урода проклятого! Инночка, доченька, как же я испугалась за тебя! Хорошо хоть Алиса сразу мне сказала, что тебе ничего не угрожает. И на Гошеньке лица не было, и Настя так плакала потом, когда тебя уже сюда привезли, так плакала… И все из-за какой-то сумочки. Ну что ценного в такой маленькой лежать может, чтобы из-за нее ножом пырять?!
– Да не в ценностях дело, – с досадой начала Инна и тут же прикусила язык. Ее маме было совершенно не обязательно знать, что за месяц с небольшим, прошедший с новогодней ночи, на жизнь ее дочери было совершено уже третье покушение. А вот с капитаном Иваном Буниным эту тему следовало обсудить как можно быстрее.
В палате Инны он появился на следующий день. Она уже начала вставать с кровати, правда, небольшие экскурсии до окна или до туалета пока давались ей с большим трудом. Кружилась голова, от слабости подкашивались ноги, уши казались забитыми ватой, сквозь которую тем не менее проходил какой-то звон. Болело горло, расцарапанное трубкой от наркозного аппарата, под слоем бинтов невыносимо чесался зашитый подбородок.
Впервые в жизни Инне было невыносимо жалко себя. Вообще-то, будучи стойким оловянным солдатиком, она никогда себя не жалела, считая это занятие бесперспективным, а потому глупым. Среди подруг талантливая умница и красавица Полянская считалась оптимисткой, а потому чувство жалости к себе было для нее непривычным, новым и неожиданно сладким.
– Здравствуйте, потерпевшая! – раздавшийся от дверей голос Бунина оторвал ее от горестных мыслей о плохом самочувствии. – Заявление будем писать?
– Ваня, Ванечка, меня хотели убить! – жалобно выкрикнула Инна, бросаясь ему на шею. – На меня охотится кто-то страшный! Это уже третий раз! Но я не знаю, кому помешала.
– Что значит третий раз? – отстранив от себя зареванную Инну, строго спросил Бунин.
– Третье покушение. Помнишь, сначала меня чуть машина не сбила. Потом мне на голову ледяная глыба упала. В паре сантиметров пролетела. Я об этом тебе не рассказывала. А теперь вот это. Ванечка, ты ведь меня спасешь? Я не хочу умирать. У меня ребено-о-о-ок.
– Тише, тише… Ты еще жива вроде. Может, ты преувеличиваешь, и никто, как ты выразилась, страшный на тебя не охотится? Ты сама-то подумай, Перцева, ну кому ты нужна? Каюсь, мы с Меховым пару раз хотели тебя прибить, но это не мы, я тебя уверяю! А у старого эротомана Ваньки Лапина алиби, я проверял, – он ласково потрепал невольно улыбнувшуюся Инну по щеке. – Может, это и совпадение, ты раньше времени волну не гони. И машина та была случайной, и глыба льда сама упала, и это нападение заранее спланировано не было. Но… – тут Бунин назидательно поднял вверх указательный палец, – во-первых, ты мне все должна рассказывать, а не молчать, как про тот лед с крыши. Во-вторых, я обязательно все проверю и в обиду тебя не дам. Это ты запомни. А в-третьих, давай, вспоминай, где ты кому могла дорогу перейти, да еще настолько серьезно, чтобы тебя попытались убить.
– Вань, я уже целые сутки про это думаю! Нет никакого резона меня убивать. Как было написано в американских салунах: «Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет». Так вот, стрелять в журналиста нынче тоже не модно. Тем более что в политику я не лезу. Единственное уголовное дело, к которому я сейчас проявляю хоть какой-то интерес, – это убийство Карманова, да и то из-за Глебушки. Ты считаешь, что тут есть из-за чего меня убивать?
– Вот, вижу боевой характер Инессы Перцевой! – Иван рассмеялся. – Слезки высохли, глазки заблестели, рассуждалки пошли. Ты думай, Инна, думай. И я вместе с тобой думать буду. Вот все-таки что вы с твоими подругами за мегеры такие! Сначала одну от верной смерти спас, потом рядом со второй убийцу поймал, теперь ты со своими загадками… Нет от вас ни минуты покоя!
– Нет, Ванечка, – покорно согласилась Инна. – Как ни крути, а меньше чем за год и Алиса тебе жизнью оказалась обязана, и Наташка. Теперь у меня вся надежда тоже только на тебя.
– Ладно. Пока ты тут лечишься, тебе ничего не угрожает. Тут охрана, если и не как в Кремле, то похоже. Умеют же некоторые устраиваться, – он добродушно усмехнулся. – Зато и от твоей кипучей деятельности вреда меньше. Хоть тебе, хоть окружающим.
Иван ушел. Немного успокоившаяся Инна поспала, а затем стала с радостью принимать посетителей. Немного пристыженный Гоша принес жене красного вина, уверив ее, что лечащий врач благосклонно отнесся к такому способу восстановления кровопотери. Настена прижималась к ней, как к вернувшейся с фронта, и при этом вся раскраснелась от удовольствия, когда Инна похвалила ее за сообразительность в экстренной ситуации. Мама принесла домашних котлет, термос с бульоном, пирожков с палтусом и пятилитровую бутыль клюквенного морса. Алиса притащила огромный пакет мандаринов и привет от остальных подружек.
Одна Инна осталась только глубоким вечером. Свернувшись в уютный клубочек под совсем не похожим на больничное одеялом, она щелкала кнопками на пульте телевизора. Вникать в то, что показывали на экране, не хотелось. Читать тоже. Сон не шел, потому что днем Инна отлично выспалась. Мысли лениво перескакивали с одного на другое. Несмотря на данное Ивану обещание прикинуть, кому она могла прищемить хвост, думать абсолютно не хотелось.
Инну томило какое-то невыполненное дело, но она, как ни старалась, не могла вспомнить, какое именно.
«Я обещала маме свозить ее в магазин и выбрать торшер, – размышляла она. – Понятно, что пока маме придется немного подождать, но это не страшно. Наташка просила через моих друзей-ментов пробить какого-то дядьку, который набивается ей в подрядчики. Я пообещала, но так никому и не позвонила. Как, кстати, этого дядьку-то зовут? А, вспомнила… Эрик Порохов. Ну, завтра же и позвоню, все равно в больнице делать нечего. По работе я вроде все сдала, хотя отписать репортаж с манойловского юбилея все-таки надо…»
Инна подпрыгнула на кровати. Она вспомнила, что собиралась пообедать с Коленькой Манойловым назавтра после юбилея, то есть в воскресенье. Сегодня уже заканчивался понедельник, но назначивший ей свидание Коленька за эти два дня даже не позвонил.
«Все-таки он странный, – подумала Инна. – Проникновенно смотрит в глаза, нежно держит за руку, заявляет о своих правах, а потом исчезает на неопределенный срок. И нет от него «ни письма, ни грамотки», как говорит Алискина мама Александра Андреевна. И надо честно признаться, что эти качели в отношениях мне совершенно не нужны. Как мужчина он мне ни капельки не нравится, а что ухаживает красиво, так это пока пыль в глаза и никакого действия. Или он не звонит, потому что знает, что со мной случилось? Тогда тем более странно. Исходя из его менталитета, у меня уже вся палата должна быть уставлена ведрами с розами, а под окнами этого богоугодного заведения должен денно и нощно дежурить «Крайслер». Хотя нет, «Крайслер» же сожгли. Или нет. Сожгли «Лексус». «Крайслер» просто угнали».
