— А что вы хотите, если его схватили и посадили в тюрьму? С его-то мозгами, — Вера Сергеевна пожала плечами. — А то, что он барабанит… у него потрясающее чувство ритма, способность к музыке невероятная. Это у него дар такой. Его барабанщиком взяли в эту их группу… Надя мне тогда говорила, фашистское название… удивительно, как молодежь сейчас падка на все подобное.
— Чертовски падка, — согласился Гущин. — Скажите мне, пожалуйста, отчего ваш сын с утра пораньше одет точно на карнавал и даже накрашен, словно женщина?
— Так и знала, что вы спросите про Феликса, — Вера Сергеевна укоризненно покачала прекрасной своей головой, точно они спросили нечто неуместное. — Да, он такой у меня мальчик. Он не гей, он нормальный, просто у него такой способ самовыражения. Это называется сейчас у молодых — готы, а мой Феликс гот антикварный, есть у них такое направление. Вы не представляете, сколько мне стоит его одежда, это ведь вещи от-кутюр. Я сначала пыталась это прекратить, противилась, просила его быть как все. Но он не может быть как все. И я смирилась. Я его мать, мне нужен здоровый, нормальный сын, а не закомплексованный неврастеник с подавленным либидо.
— Прекрасный дом вы подарили своей сестре и ее семье для переезда по программе защиты свидетелей, хотя она под программу и не подпадает как мать убийцы, — заметила Катя.
Вера Сергеевна глянула на нее и тут же отвела свой взор.
— Я обязана ей помочь. Она в беде. Надя моя сестра, она росла на моих глазах, я заменила ей во многом мать, потому что наша мать пила как сапожник и рано умерла. Мы остались одни совсем девчонками, отца мы своего никогда в глаза не видели. Я работала как вол, Надя еще в школе училась. Я работала, чтобы она росла и училась. Потом я вышла замуж. Надя жила со мной в нашей семье. Я ей больше, чем сестра, — голос Веры Сергеевны дрогнул. — Сейчас она в огромной беде. А у меня после смерти мужа есть возможность ей помочь. Этот дом… он ничего не значит, я бы больше отдала, я бы все отдала, что имею, лишь бы моя сестра Надя и ее дети были снова счастливы.
— Вы во многом нам облегчили задачу по защите этой семьи своей помощью, — сказал Гущин.
— Уж поверьте, я сделала это не ради какой-то там вашей программы, — резко сказала Вера Сергеевна. — Я не верю, что мой племянник Родиоша виновен, вот и все. Не ве-рю.
— Мы это поняли, — осторожно сказала Катя. — И основания вашего недоверия вполне для вас убедительны, как я вижу. Вы считаете, что знаете Родиона лучше нас?
— Уж поверьте, гораздо лучше. Для вас он только псих, кровавый маньяк.
— Но ведь было много улик, фактов, доказывавших его вину, — сказала Катя. — Очень много фактов.
— Мне ни о каких фактах ничего не известно. А… да, сестра говорила мне перед самым моим отъездом за границу, уже потом… мол, у Родиоши, когда за ним приехали полицейские, из сумки достали какую-то вещь и что эта вещь вся в крови и принадлежит одной из убитых женщин.
— Да, такая вот улика, — подтвердила Катя. — Весомая. И вашу сестру эта улика, кажется, убедила в виновности Родиона.
— А меня нет. Подите вы к черту со своими уликами, — Вера Сергеевна вспылила. — Поймите вы, он больной, не от мира сего. Он сумку свою таскает с собой, бросает где ни попадя. Могли ему туда сунуть. Вполне могли подложить. В этой его группе рок-музыкальной — вполне, вы проверьте, что там за народ, что за парни. Почему название фашистское… я забыла… Ваффен… нет, не Ваффен и не Вермахт… какое-то другое.
— А вы куда-то уезжали?
— В Швейцарию, Бельгию, по делам фабрики. А дети мои учились в Швейцарии. Феликс полтора года в школе бизнеса в Женеве. А Мальвина… она стажировалась там, в университете, язык, французская литература.
— Значит, ваш сын только недавно вернулся из-за границы? — спросил Гущин.
— Да. Мы тут еще не успели обжиться в этом нашем старом доме, — Вера Сергеевна оглядела стены, огромное панорамное окно с видом на лес.
— То-то я заметил, дом нуждается в ремонте, — сказал Гущин.
— Мне некогда домом заниматься. Я все дни на фабрике. Я осталась одна без мужа, я фиговый бизнесмен, а надо быть крутой, иначе сожрут и фабрику обанкротят в момент. А нам нужны деньги — на бизнес, для моих детей, для Нади и ее детей. Я должна работать не покладая рук. Теперь я могу вас спросить?
— Да, конечно, Вера Сергеевна.
— Почему вы опять пришли… полиция? — Вера Сергеевна посмотрела на Гущина, на Катю. — Вы сказали, Родиошу привезут из Орла из больницы сюда… Зачем? Что случилось?
— У нас возникли вопросы по этому делу.
— Какие могут быть вопросы через два года? Он же заперт в психушке, какие могут быть еще вопросы?!
— Вера Сергеевна, да вы успокойтесь, — сказала Катя.
— Что, может, опять кого-то убили? — громко, властно, с вызовом спросила Вера Сергеевна.
— Произошло убийство. И мы его расследуем, — сухо ответил Гущин.
— Я никогда не верила в виновность моего племянника, — все так же громко повторила Вера Сергеевна. — И я… я никогда в это не поверю. Может, хоть сейчас вы во всем разберетесь, раз привезли его снова сюда, в Москву. А кого убили?
— Семейную пару в Котельниках, — ответил Гущин. — Не смею больше отнимать у вас время. Извините за беспокойство.
— Никакого беспокойства. Так я могу сказать Наде, что Родиона привезли?
— Сегодня вечером доставят. Да, можете, это закон требует, чтобы родственники были в курсе. Все, до свидания, нам пора.
— Феликс! — громогласно, на весь дом, позвала Вера Сергеевна. — Проводи!
Нет ответа.
— Пойдемте, я вас сама провожу, — Вера Сергеевна поднялась с кресла. — Сын мой, наверное, уже куда-то уехал, гоняет на машине как ненормальный. Уйму штрафов я его оплачиваю.
Они двинулись в холл. В сумраке ненастного полдня дом выглядел огромным и пустым.
Неожиданно сверху донесся детский голос. Кате показалось — звонкий голосок то ли что-то напевал, то ли нараспев произносил считалку — не разобрать.
— У вас тут маленькие дети? — спросила она Веру Сергеевну.
— А, это… это пришли убираться… горничная пришла, у нее ребенок, не с кем оставить, вот и водит с собой. Я не возражаю. Эй там, не шалить!
Песенка-считалка оборвалась. На лестнице появился Феликс.
— Я думала, ты куда-то отчалил уже, — недовольно сказала ему Вера Сергеевна.
— Нет, я сегодня дома.
— Они уже уходят, — сообщила Вера Сергеевна и направилась тоже к лестнице.
Феликс спустился бегом и распахнул входную дверь. Кате показалось странным, что принц-вампир сам выполняет роль привратника, когда в доме работают горничные.
Глава 22
«Как в натуре работает профайлер»
«Какие могут быть вопросы через два года? Он же заперт в психушке, какие могут быть еще вопросы?!»
Катя щелкнула кнопкой диктофона в сумке. Запись разговора с Верой Масляненко они с Гущиным прослушали дважды в машине по пути со Святого озера в Котельники в местный ОВД. Катя предусмотрительно включила диктофон в сумке, как только Вера Сергеевна вошла в комнату в своем черном японском кимоно.
— Ну и что скажешь? — спросил полковник Гущин.
— Федор Матвеевич, она защищает племянника, Родиона. И весьма пылко. А вот родители, родная мать и приемный отец, его в беседе со мной не защищали, больше упирали на психическое состояние сына, болезнь, — ответила Катя.
— Еще что ты отметила?
— Она спросила нас про новое убийство. Она интересуется, не убили ли кого-то снова, и я… мне это не понравилось. Странный вопрос для почтенной бизнес-леди.
— Как раз для меня ничего странного тут нет, — возразил Гущин. — Раз полиция через столько времени опять явилась в дом и к ней и к сестре, да еще толкует про какие-то возникшие вопросы… Во всех сериалах сейчас, во всех фильмах сплошняком такое — раз новые вопросы, значит, снова кого-то убили. Она просто умная, эта Вера Сергеевна, смекает быстро что к чему. Меня другое встревожило.
— Что? — Катя сразу сама встревожилась тоже.
— Запашок в доме. — Гущин достал платок и снова трубно высморкался. — Уж на что я простужен, обоняния никакого, а и то меня до печенок проняло.
— А какой запах? Я ничего такого… там просто душно, в этом их замке под медной крышей, и пыльно, неуютно как-то, словно надо делать генеральную уборку, а еще пахло шоколадом и чем-то прокисшим…
— Вот о чем я толкую, я наркоту за версту чую, — Гущин скомкал платок в кулаке. — Трава и еще что-то, какая-то убойная смесь. Весь дом у них провонял, хоть сейчас звони в наркоконтроль.
— Вы правда туда позвоните? — спросила Катя.
— Нет, если понадобится, это мы прибережем до нужного момента, как повод разворошить это богатое воронье гнездо. — Гущин достал сигареты, но, глянув на нахохлившуюся Катю, курить не стал, просто стал вертеть, разминать сигарету в пальцах. — Парень меня поразил. Два года назад на допросе был парень как парень, я и не помню толком того нашего допроса, просто формальность. А сейчас такая тебе цаца… как она его назвала?
