– Мы сами решим. – Алина сразу переменила тон, только что искрившиеся синие глаза померкли и стали холодно-настороженными. – Давайте сразу договоримся – вы к нам не лезете и жить не учите! А то получится еще одна тетя Надя, а вы сами видели, как мы ее отсюда выставили!
Отповедь была исчерпывающей. Марина только пожала плечами и пошла к дому. «Какое мне дело до этих детей? Они мне даже не падчерицы. А если бы я все же стала им мачехой?» Женщина вздрогнула, представив, что живет в доме, где пять лет содержали ее сумасшедшую предшественницу, сидит вечерами у камина в охотничьей гостиной, в обществе оленя, кабаньей головы и медвежьей шкуры, пытается воспитывать этих детей, больше похожих на два кактуса… К тому времени, когда в разгромленную столовую вернулись мужчины, она уже знала ответ на вопрос, который так волновал Банницкого.
– Где ты была? – бросился он к ней с порога. – Происходит черт-те что! Ни девчонок, ни тебя…
– Не беспокойся, я их видела. – Она отыскала на столе уцелевшую чашку и налила в нее остывшего чаю. – И даже пыталась уговорить вернуться. Разумеется, напрасно.
– Что они слышали? – Банкир устало опустился в кресло, растер пальцами виски. – Ужасный день, голова трещит… Сегодня я начал сомневаться, что стоило их выписывать из Англии.
Генрих Петрович, вошедший вслед за ним, отчего-то посмотрел на Марину с укоризной, как будто она была виновата в том, что ему не дали спокойно выкурить трубку, вынул спички и заново занялся сложным процессом раскуривания. Женщина решилась:
– Знаешь, Миша, раз уж ты мне сделал предложение при свидетелях, при свидетелях я и отвечу. – Она нервно засмеялась, стараясь скрыть свой страх перед словами, которые собиралась произнести. – Я не могу выйти за тебя замуж. Наверное, я с самого начала хотела быть только твоей любовницей. Жена из меня не получится.
Генрих Петрович оторвался от трубки и уставился на Марину так, будто заметил у нее на лице неприличную татуировку. Банницкий поднял голову и, прищурившись, посмотрел на любовницу. Его лицо было искажено – то ли гримасой боли, то ли недоумения.
– Если хочешь, – продолжала она, пряча взгляд, – у нас все будет по-прежнему. Только не надо ничего менять!
– Сегодня очень трудный день. – Банницкий встал и, подойдя к столу, налил себе воды. – И я ничего не хочу обсуждать.
– Но я уже все решила!
– Ты можешь оказать мне услугу? – Выпив несколько глотков, мужчина вылил остатки воды на полотняную салфетку и промокнул ею лоб. – Останься сегодня ночевать. В отдельной комнате, если хочешь. Можем даже больше не видеться. Просто останься!
– Хорошо. – Женщина взглянула на часы. – Только рано утром надо вызвать такси, я не хочу опоздать на работу.
– Тебя отвезут. Генрих Петрович, сегодня у нас дом опять без хозяйки. Прямо напасть какая-та! Проводите Марину наверх, в комнату с аквариумом. Кажется, там есть все необходимое. А я больше не могу, ложусь спать. Девчонки сами найдут, где входная дверь. Может, они уже у себя.
Генрих Петрович как-то особенно внимательно посмотрел на него, однако от реплики воздержался. Он с подчеркнутой любезностью пропустил Марину вперед в дверях столовой и повел вверх по винтовой лестнице. Женщина поднималась, оглядывая голые неуютные стены, и все больше убеждалась, что это точно не тот дом, где ей хотелось бы жить.
Однако мансарда, куда привел ее психиатр, оказалась неожиданно уютной и имела вполне обжитой вид. Персиковые стены были ярко освещены закатным солнцем, и Марина невольно остановилась у одного из окон, любуясь открывшимся видом. Что ей здесь нравилось – так это парк. К участку почти не прикасались руки ландшафтного дизайнера, и на нем рос такой же дикий лес, как и за оградой. Лишь кое-где, возле самого дома, были посажены цветущие кустарники и деревья, разбито несколько газонов, но это было, как видно, сделано давно и случайно и казалось здесь чем-то временным. Главным остался лес, за которым сейчас исчезало маленькое алое солнце.
Она опомнилась и пошла вслед за Генрихом Петровичем, который терпеливо ждал ее на пороге открытой двери. Теперь они оказались в еще более уютной комнате, которая понравилась Марине с первого взгляда. У нее даже поднялось настроение, когда она оценила обстановку, а наличие громадного аквариума ее восхитило. Она сразу бросилась к рыбам:
– Какая прелесть! Сколько их тут?! Ой, какая огромная эта синяя… Прямо жутко – как смотрит! А эта, вы поглядите – вместо рта какая-то присоска, ползает и губой мусор собирает! Ой-ой, какой крендель, вон тот, лобастый, оранжевый! Это Миша увлекается?! Я не знала!
– Это было увлечение Ксении, – ответил Генрих Петрович, и женщина сразу поостыла. Обернувшись и оглядев комнату, она убедилась, что здесь все носит несомненную печать женского присутствия. Очень явную печать, как будто здесь несколько лет прожила…
– Это ЕЕ комната? – с суеверным страхом прошептала она.
– Да, но Ксения Константиновна погибла не здесь, – успокоил ее психиатр. – Ее сюда даже не привозили после смерти.
– Она… Могла отсюда выходить?
Теперь эта уютная зеленая комната нагоняла на женщину страх и тоску. Ей казалось, что она вот-вот услышит за дверью шаги и войдет законная хозяйка – высокая женственная блондинка с удивительными синими глазами. Именно такой как-то описал жену Банницкий – Марина сама попросила. Она охотнее взглянула бы на ее фотографию, но любовник отговорился тем, что не имеет привычки носить с собой чьи-либо снимки. Марина тогда решила, что он просто не желает подвергать жену критике любовницы, и, несмотря на досаду, зауважала его еще больше.
– Конечно, она выходила, – Генрих Петрович даже заулыбался – так его позабавил ее испуг. – Гуляла по парку, занималась немного спортом, здесь есть теннисный корт. Инструктора мы взять не могли, с нею ведь в любой момент мог начаться припадок, так что ее партнерами были мы все по очереди. Здесь есть бассейн, солярий, маленький салон красоты – ничуть не хуже настоящего, уверяю вас! Она жила не в тюрьме, если вы об этом хотите спросить. Просто не было внешних контактов, и она не выходила за ворота. Уверяю вас, очень многие хозяйки загородных больших домов живут почти такой же замкнутой жизнью. Мне ли не знать! Со временем им становится нужна моя помощь. Это настоящие дикарки – современные дикарки с большими деньгами и проблемами.
– И все, кто был на похоронах, думают, что она пять лет прожила в Испании? – Марина подошла к туалетному столику, заметила наполовину выдвинутый ящичек. В нем блеснули драгоценности. Отчего-то испугавшись, она торопливо задвинула ящик. – Эта ложь так и останется?
– А кому она мешает? – резонно поинтересовался психиатр. – И потом слишком многое придется объяснять… Прежде всего, это может повредить самому Михаилу Юрьевичу. Дело в том, милая Марина, что те, кто постоянно контактируют с психически ненормальными людьми, сами со временем начинают вести себя… Странно, скажем так.
– Безумие заразительно?
– Скорее, заразен поведенческий тип психически ненормального человека, – успокоил ее Генрих Петрович. – Он ярче, интересней типа поведения нормального человека, а то, что ярко, неизбежно хочется примерить. А человек вообще склонен к копированию больше прочих видов животных.
Марина не ответила. Она вспомнила лицо любовника, когда он, пьяный, набросился на нее с издевками в охотничьей гостиной, его истерику, то, как он сорвался на детей… И ей снова стало не по себе. «Безумие заразительно или только безумное поведение – чем-то он все равно заразился! Может, и я заражусь, если проведу ночь в этой комнате!»
– Извините, но я не смогу тут спать, – решительно заявила она, повернувшись к Генриху Петровичу. И замерла – комната была пуста. Пока она раздумывала, психиатр бесшумно удалился, видимо, сочтя свою миссию выполненной.
«Ну вот, доигралась. – Женщина устало опустилась на застланную постель и тут же вскочила, вспомнив, что здесь еще неделю назад спала Ксения. – Вызвать такси и уехать потихоньку? Некрасиво. Похоже на побег. И вообще, мне здесь никто ничего плохого не сделал. На одну ночь я могу здесь остаться, только не надо думать о глупостях. Нужно представить, что это – отличный гостиничный номер, а сам дом – гостиница, с парком, бассейном, салоном красоты и солярием». Она уговаривала себя, но отрешиться от образа светловолосой изящной женщины, обитавшей в этой комнате, никак не могла. Наконец, чтобы отрезать себе путь к отступлению, Марина принялась раздеваться. Одеться снова у нее просто не было бы сил. Она стянула облегающий черный пиджак, расстегнула юбку, избавилась от легкой белой блузки и осталась в одном белье. Колготки были порваны во время беготни по участку. Сняв их, Марина швырнула черный лайкровый комок куда-то в угол, по привычке – дома она всегда разбрасывала вещи. Вспомнив, что она не дома, женщина отчего-то смутилась, отыскала колготки и отнесла их в ванную комнату, примыкавшую к спальному алькову. Там она попробовала все краны, восхитилась золотистой мраморной отделкой стен, открыла воду и стала набирать ванну. Вода бежала мощной струей, и ванна разом набралась чуть не на треть. Марина вернулась в комнату, начала расстегивать бюстгальтер, остановившись перед зеркальными дверцами большого стенного шкафа, и вдруг замерла. Через наполовину прикрытую дверь ванной по-прежнему слышался шум воды, но, обладая острым слухом, женщина различила сквозь него еще какой-то звук. И доносился он не из ванной. Он шел из…
