Марина кивнула. Теперь она начинала понимать то, что прежде казалось диким, и вместе с пониманием пришла боль. «Я и не подозревала, что он ее так любил! Он говорил о ней, как о чем-то неодушевленном, когда она была жива, а когда умерла – прошлое вернулось… Неблагодарное наследство мне досталось! Мертвую соперницу не победить уже потому, что она мертва».
– И тогда я вспомнил об этом особняке. – Банницкий откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза. Он все еще не выпускал руки своей притихшей подруги. – Мы устроили что-то вроде санатория. У Ксении было все, кроме свободы – ей нельзя было никому звонить, ни с кем общаться… Она и не хотела. Прежняя жизнь стала ей неинтересна. Только раз попросила нанять для нее компаньонку, мы нашли хорошую женщину, они тесно сдружились. Ксения полюбила ее, как сестру. Зато дети… К ним она стала относиться, как к чужим. Я ездил в Англию, привозил оттуда их рисунки, снимки, видеокассеты… Ее все это будто не касалось. Скажи – мог я сказать девчонкам ТАКУЮ правду об их любимой маме? Мог?
Вместо ответа Марина наклонилась и крепко поцеловала любовника. Отстранившись, женщина прошептала:
– Больше не будем об этом, хорошо? Идем спать, я тебя уложу. Нет, ляжем здесь! Тогда я услышу, если дети проснутся.
Она помогла Банницкому раздеться – тот с трудом мог пошевелить рукой. Уложила его, как ребенка, взбила подушку, подоткнула одеяло. Скользнув в постель с другой стороны, женщина прижалась к нему и затихла. Все, что сегодня пугало, отвращало и озадачивало ее в любовнике, стало понятным, простым и в конечном счете неважным. Марина думала о том, что он должен был пережить за эти пять лет, от чего своей ложью спасал детей, каково ему было бороться в одиночку, не рассчитывая в ком-то встретить сочувствие. Ведь со стороны его поведение выглядело бессмысленным, странным, а может, даже преступным. Теперь она понимала все.
– Миша, – прошептала женщина, тихо гладя его плечо, – я все думаю, что сказала тебе… О том, что не могу стать твоей женой. Я… Я сказала не подумав. Я ведь ничего не знала, Миш.
Банницкий молчал. Марина прижалась губами к его плечу и вздохнула:
– Если бы я могла быть уверенной, что буду хорошей женой… Такой, какую ты заслужил после всех этих страданий… Что хоть как-то буду полезна детям… И тебе со мной будет легче… Тогда я бы согласилась. Миша?
Она сделала паузу, прислушиваясь к его дыханию, и вдруг поняла, что Банницкий давно спит. Марина склонилась над ним и тихонько поцеловала. Никогда прежде она не испытывала к любовнику такой острой нежности, смешанной с жалостью. Она была так взволнована, что пришлось принять таблетку – Генрих Петрович не обделил и ее, – чтобы уснуть. Снотворное Марина принимала впервые в жизни.
* * *
На другой день поздно встали все, кроме Генриха Петровича. Он благополучно заснул без таблеток, и к тому времени, когда в столовую стали сбредаться еще слегка одурманенные домочадцы, давно успел позавтракать. Теперь психиатр курил, уютно устроившись с книгой в кресле-качалке.
– Половина одиннадцатого, – пробормотала Марина, усаживаясь за пустой стол, на котором все еще лежала вчерашняя, пострадавшая при погроме скатерть. – Когда я буду на работе?
– Тебе простительно, а вот когда там буду я? – Банницкий уселся напротив. Вид у него был сонный и вместе с тем чрезвычайно довольный. После пробуждения любовники успели кое о чем переговорить. – А где кофе?
– В час ночи я послала за ним твою новую горничную, – засмеялась Марина, постепенно просыпаясь. – Наверное, скоро будет готов.
– Безобразная девка, – проворчал Банницкий. – Теперь я понимаю, что свалял дурака, когда всех поувольнял. Здесь была просто золотая прислуга – одна Ольга, горничная, чего стоила! Семь лет служила! Но я же не знал, что все так быстро откроется! Боялся, что они проболтаются детям… Кстати, где они?
– Я к ним только что заглядывала. Начали умываться, а когда закончат – не знаю. – Марина посмотрела на Банницкого счастливым заговорщицким взглядом. – Я им ничего не сказала.
Генрих Петрович, уловив в ее словах некую недосказанность, перестал качаться и внимательно посмотрел на женщину поверх газеты. Любовники обменялись такими красноречивыми взглядами и улыбками, что опытный психиатр мигом разгадал их тайну.
– Михаил Юрьевич, я ждал, когда вы встанете, чтобы попрощаться. – Он сложил газету и выбрался из кресла. – У меня с двух часов начнется прием больных, только-только успею добраться.
– Как? – удивился Банницкий, видимо, воспринимавший психиатра, как деталь обстановки. – Куда это вы поедете? А если снова будете нужны?
– Не думаю! – Генрих Петрович любезно улыбнулся молодой женщине. – Марина Александровна отлично поладила с детьми, а вот меня они, увы, считают врагом из-за того, что я тоже участвовал в заговоре. И это к лучшему – тем меньше вины осталось на вас!
– А вдруг девочки опять впадут в истерику? – усомнилась Марина. – Или еще хуже, в депрессию?
– Я не вижу никаких признаков того, чтобы они нуждались во врачебной помощи. Дети… Они ярко переживают стресс, но обладают удивительной способностью забывать. Если буду нужен – звоните, приеду в любое время.
Его никто не удерживал. Как только Генрих Петрович вышел из столовой, Банницкий привстал, перегнулся через стол и поцеловал возлюбленную:
– Какой был паршивый день вчера, и какой чудесный сегодня! Сделай мне приятное – скажи, что останешься здесь и никуда не поедешь!
– Но мои вещи…
– Их привезут.
– А работа…
– Я тебя увольняю!
– Вот как? – Она не знала, огорчаться ей или радоваться – это утро было таким странным, хотя и в самом деле чудесным. – И я стану богатой домохозяйкой? И буду проводить все время в салонах красоты, фитнес-клубах и бутиках?
– Можешь проводить его как угодно, главное – останься со мной. – Банницкий обернулся и увидел осторожно входящую с подносом горничную. – Дорогая, что же это?! Вам позвонили насчет завтрака полчаса назад!
– Я тут ничего еще не знаю, – плаксиво начала та, но Марина ее остановила:
– И не узнаете! Поставьте поднос и считайте себя уволенной. Кошмар – я бы уже десять раз сварила кофе и пару яиц всмятку!
– Так и варили бы сами! – огрызнулась горничная, разом погасив холуйскую улыбку. – Я и не в таких домах служила, и ничего, все были довольны!
– Вот и видно, что в не в таких! – бросила Марина, все больше входя в роль хозяйки. – Свободны!
Горничная с грохотом швырнула поднос на стол и удалилась в такой ярости, что даже забыла о своей фирменной походке. Банницкий, с интересом наблюдавший сцену, похлопал в ладоши:
– Браво! Только когда ты найдешь другую?
– Немедленно этим займусь. – Марина подала ему чашку кофе, добавила сливок, попробовала – не горячо ли, и поморщилась: – Горечь какая! Знаешь, я побегу, сварю заново. Пять минут!
– Родная, у меня нет пяти минут, – Банницкий поднялся из-за стола и обнял женщину: – Опоздал страшно. Ничего, выпью на работе. Займись детьми, ладно? Как освобожусь, позвоню.
И уже в дверях, обернувшись, с улыбкой добавил:
– Ты, кажется, боялась, что будешь тут лишней?
Что безделье ей в этом доме не грозит, Марина поняла очень скоро. Завтрак был несъедобен – яйца оказались совсем сырыми, салат утопал в масле, от горького кофе сводило скулы, а поданные к нему сливки явно провели ночь не в холодильнике, а на столе. Горничная, к счастью, уже покинула кухню, и Марина успела все приготовить заново к приходу девочек. За стол уселись втроем. Дети восприняли ее присутствие как нечто само собой разумеющееся, что очень порадовало Марину. Еще больше она обрадовалась, убедившись, что девочки не собираются больше плакать и задавать щекотливые вопросы. Если они и не забыли о вчерашних откровениях, то, во всяком случае, сумели их пережить.
– Что будем делать? – спросила Алина, первой расправившись с нехитрым завтраком. – Куда поедем?
– Поедем? – озадачилась женщина. – А куда вы обычно ездите?
Девчонки мгновенно переглянулись, и Марина тут же постучала ложкой по столу:
– Не вздумайте морочить мне голову! Вот позвоню вашему отцу и спрошу, какой у вас был распорядок дня!
– А он не в курсе, – безмятежно пояснила Ульяна, слизывая джем с гренка. – Тебя Надя обещала свозить нас в Москву. Мы города совсем не помним.
– Я помню цирк, – вдруг заявила Алина, и женщина вздрогнула. Ей подумалось, что девочка вполне может иметь в виду тот самый вечер, когда с ее матерью случилось несчастье. Марине стало так жутко, будто в комнате появился призрак.
– Хорошая идея, – неуверенно сказала она. – Нужно узнать, что там идет, и съездить. Я сама никогда в московском цирке не была.
– А вы теперь и школу для нас ищете? – явно не без задней мысли поинтересовалась Алина.
– На данный момент я ничего не ищу. – Марина ощутила себя в западне. Все проблемы этой осиротевшей семьи свалились на нее разом, словно только и ждали ее появления. – А в чем дело?
