Выдумкой хорошо кормить читателей. Однако печь ими не протопишь.
– Вот именно! – сказал Илюшин и встал. Поднялся холодный ветер, понес мимо него лиственное крошево. – Про кур и происхождение зерна нам ничего не известно. Поступим так: свяжись с издателем, который выпускал книги Савельева, и постарайся разузнать, сколько ему платили. Вопрос о гонорарах очень скользкий, но дело было давно – возможно, тебе и ответят.
– Сделаю. – Илюшин услышал, как шуршит ручка по бумаге.
– Отлично. Я пока побеседую с Татьяной Тишко.
– Зачем?
– Для удовлетворения собственного любопытства. – Он пошел к выходу из парка, рассеянно обходя бегающих детей. – И вот еще что. Помнишь, в материалах дела попадается опись драгоценностей Изольды?
– Конечно.
– Кто ее составлял? Сын?
– Ювелир, – сказал Бабкин, не задумываясь. Он обратил на это внимание, когда первый раз просматривал дело. – Все свои кольца и серьги она много лет приобретала через одного мастера. Не помню фамилию. Надо посмотреть.
Ветер подул сильнее. Илюшин поднял воротник пальто и ускорил шаг.
– Постарайся отыскать его. Половину ценностей вернули, но где-то бродит вторая. Если наши догадки верны, украшения распроданы по одному. Вдруг он что-нибудь слышал об этом.
– Прижать его можно? – флегматично поинтересовался Бабкин.
– Прижимать никого нельзя, – наставительно ответил Макар. – Действуй словом, друг мой.
– Аминь, – согласился Сергей и нажал отбой.
Прежде чем уехать из Тулы, Бабкин собирался кое-что проверить. Подруга покойного Козицкого назвала фамилию: Дворжик. Сергей не знал, ниточка ли это и куда она может привести, но он был добросовестен и въедлив. Поговорить с родителями Козицкого ему не удалось: мать была в отъезде, отец оказался пьян и не способен к связному диалогу. Приходилось хвататься за другие зацепки, пусть даже самые хлипкие.
«Прохор и Козицкий, Прохор и Козицкий… – Бабкин сверился с навигатором и поехал в направлении района с многообещающим названием Пролетарский. – Алиби Прохора никто не проверял. Разумеется. Не было необходимости».
Он поморщился, когда встречная машина, попав колесом в яму, обрызгала грязью лобовое стекло.
Раиса знала, кто убийца. Хранила ли она эту тайну пятнадцать лет или догадалась недавно? Быть может, Прохор перед смертью решил облегчить душу и рассказал ей, что он сделал с собственным внуком?
Машина остановилась возле кирпичного дома, которому подошло бы гордое звание особняка, не располагайся он на шести сотках. В окне мелькнуло женское лицо.
Дворжик оказался смазливым парнем с повадками провинциального хозяина жизни. Он владел двумя автомобильными заправками и в местных средствах информации именовался тульским бизнесменом. У него был свой дом, БМВ последней серии, свежая жена, взятая с последнего местного конкурса красоты, и три страшных алабая, изображавших охрану. Бабкин с первого взгляда определил, что псы дурные, толком ничему не обучены, кроме как лаять на чужих. Жена, впрочем, была такая же.
– Разувайся, – велела она, не поздоровавшись. – Дома грязь будешь разносить, а у меня нечего.
Все время, пока Бабкин, присев на корточки, развязывал шнурки, она возвышалась над ним. Перед Сергеем уходили ввысь две тонких длинных ноги. Когда Бабкин выпрямился, она повернулась спиной и его взгляду открылся глубокий вырез на платье.
– Хозяюшка у меня строгая, – подмигнул Дворжик и игриво ущипнул хозяюшку за бедро.
– Руки убрал! – взвизгнула красавица.
– Все, зая! Уж пошутить нельзя!
И, еще раз заговорщицки подмигнув Бабкину, предложил:
– Так, мужик, давай сразу договоримся – на «ты», я церемоний не люблю.
В комнате, куда провели Сергея, женщина села на подоконник и закурила, делая вид, что не интересуется содержанием беседы.
Бабкин по телефону предупредил, что речь пойдет о Козицком, но в подробности не вдавался.
– Помню его, – сказал Дворжик, наливая себе коньяк. – Но мы друганами не были. Козицкий, он по жизни лох. Ну, не лох, может. Но лоховатый.
Сергей вспомнил сумму, которая фигурировала в материалах дела – стоимость украшений Дарницкой. Лоховатый, значит…
– Ты с ним долго вместе работал?
Дворжик задумался.
– Года полтора. Может, чуть больше. Это ведь я ему помог в «Муромец» устроиться. Блин, до сих пор жалею!
– Почему?
– Он же угробил кого-то, – удивленно взглянул Дворжик. – Бабу какую-то. Ты не в курсе?
– Выясняю все по этому делу.
– С чего вдруг? Столько времени прошло. Козицкий сгнил давно! Хотя он и так был гниловатый. – Дворжик засмеялся своей шутке.
– А мне ты ничего не говорил про бабу, – вмешалась женщина.
– Зай, да я забыл про это. Убил и убил. Вообще-то он тихий был, Генка, – обратился Дворжик к Бабкину. – К стеночке вечно жался. А такой оказался орел!
– Что за баба-то? – снова спросила жена.
Бабкин понял, что она не даст разговаривать, пока ее любопытство не удовлетворят.
– Бывшая певица, Изольда Дарницкая, – сказал он. – Ей было восемьдесят, когда ее убили. Она жила в Литвиновке. Поселок такой.
– Знаю я! – перебила жена. Она пересела на диван и уставилась на Бабкина с жадным любопытством. – А как убили? Зарезали?
«Скажи, что зарезали!» – читалось в зеленых глазах. Она была очень красива, эта молодая светловолосая женщина с лицом, облагороженным пластическим хирургом. Ей хотелось подробностей чужой смерти, и чем страшнее, тем лучше. В ушах двумя набухшими каплями крови блеснули серьги с рубинами.
Илюшин как пить дать завернул бы что-нибудь про символизм. Бабкин пожалел, что с ним нет напарника. Макар умеет обращаться с такими бабами. Вежливо, мягко – точно кот трогает лапкой. А Сергея так и тянет ляпнуть грубость.
– Она умерла от сердечного приступа, – сдержанно ответил он.
Женщина разочарованно скривила губы.
– Тебе, Свет, лишь бы кого-нибудь прирезать! – хохотнул Дворжик. – Ладно, братишка, чего еще про Генку рассказать?
– Как ты с ним познакомился?
– Через Кольку Свища. Они учились вместе. Потом дурью баловались, еще всяким.
– А, Свищев…
– Что, уже слышал о нем? – Дворжик помрачнел.
– Слышал только, что вы дружили.
– Он меня подставил. Денег взял в долг и свалил с концами.
Разговор о старом друге был Дворжику явно неприятен, и Бабкин вернулся к теме разговора:
– Говоришь, Козицкий был тихий?
– Ну не то чтобы. – Он подлил себе еще коньяка. – Вообще-то я всегда знал, что с ним не все так просто.
– В каком смысле?
– Он отчаянный был парень. Просто снаружи казался тихоней. А так псих реальный!
– Псих? – озадачился Бабкин. Все, что он слышал о Козицком прежде, противоречило этой характеристике.
Дворжик пожевал губами.
– Ну, как бы объяснить… На мотике Гена гонял как бешеный. Пару раз возвращался в гараж злой. Я ему такой: «Гена, ты чего?» А он говорит: «Да вот, хотел кое-кого по асфальту раскатать, не получилось». Сам смеется, а глаза при этом нехорошие. Смотрит так, будто ненавидит меня, и тачку мою по колесу пинает.
– А, ты же ему разрешал мотоцикл в свой гараж ставить, – вспомнил Бабкин.
– Потом пожалел об этом. Да как-то стремно было отказывать. Вроде и причины нету.
Он залпом выпил коньяк.
– Сказать по правде, я его боялся.
– Боялся?
Сергей чуть не рассмеялся. Самодовольный хозяин жизни боялся чахлого, трусоватого, тощего Козицкого? Пятнадцать лет назад расклад был тем же, Бабкин мог в этом поклясться. Ему был неплохо знаком типаж Дворжика: неумный хвастливый парень, однако предприимчивый и склонный к риску. Много таких ему встречалось в девяностых.
– Он однажды кинулся на меня, – хмуро сказал Дворжик. – Я после работы тачку в гараж загнал. А Генка пришел и давай орать. Это незадолго до его смерти было.
– Что кричал?
– Ну, что скоро заживет как человек, что мы все будем ноги ему лизать… Всех вас, орет, раком поставлю! Я говорю: угомонись, чего на тебя нашло? А он схватил с полки насос – и на меня. Глаза дикие! Я подумал, может, обжаханный. Отпихнул его кое-как и убежал. А потом узнал, что Генка старуху убил и под поезд бросился. Я даже не удивился. Не знаю почему. Чего-то такого я от него и ожидал.
– Он упоминал имя Прохора Савельева?
Дворжик наморщил лоб:
– Прохора? Не, не помню. Может, и упоминал. Я особо не вслушивался, чего он там гонит.
– А Тульского Зодчего?
– Вроде не слышал.
Бабкин протянул ему фотографии членов семейства Савельевых.
– Посмотри – встречал кого-нибудь из этих людей?
Жена Дворжика выдернула пачку у Сергея и сначала просмотрела ее сама. Фыркнула: «Ну и рожи!»
– Ты их не знаешь, зай, – ласково сказал Дворжик. – Ты ж у меня молодая. А это все когда было!
Он неторопливо перелистал снимки. Дошел до одного и явственно задумался над ним.
– Что? – насторожился Сергей. – Узнал его?
– Вот этого чувака вроде здесь видел, – Дворжик протянул карточку. – Незадолго до Генкиной смерти. Он возле его дома отирался, будто следил, что ли….
