– С чего вы взяли, что я хочу что-то вам сообщить?
– Вы отослали жену. Уверен, вы лучше нее знаете, где что хранится в вашем доме. Фотографии – это только предлог. Отсюда вывод, что вы хотите поговорить со мной наедине.
– Не сообщить, – Давид покачал головой. – Спросить. По делу об убийстве моей матери был задержан парень из фирмы, устанавливавшей ей сигнализацию… Козицкий. С чего вы взяли, что в убийстве был замешан кто-то еще?
Он смотрел на Сергея с напряженным вниманием. Бабкин не обладал проницательностью Илюшина. Но ему показалось, что за интересом Давида стоит не только вполне понятное желание узнать, кто был причиной смерти его матери.
– Всплыли новые факты, – неопределенно ответил он. – Вы уверены, что ничего не хотите мне сказать?
Давид колебался.
Сергей помнил его показания. Алиби Давиду обеспечивала его жена: она подтверждала, что они гуляли в парке и покупали пирожные. Свидетелем выступил охранник в продуктовом: он вспомнил, что похожая на Дарницких пара действительно заглядывала в магазин. Бабкин еще тогда усомнился в неоспоримости их алиби. Через этот квартал ходило много любителей сладкого. Охранник вполне мог спутать Давида и его жену с кем-то другим.
– Вам известно, кто был второй грабитель? – спросил Бабкин, не сводя с него глаз.
– Я не… то есть…
– Нашла! – в комнату ворвалась Соня. – Вот, смотрите! Здесь почти все.
Бабкин раскрыл альбом и, не удержавшись, присвистнул.
– Извините!
Восторг его был вызван не красотой украшений, а обилием фотографий. Он держал в руках всю коллекцию Изольды Дарницкой, вернее, память о ней. «Черт возьми, с этим можно работать!»
– Фима Плучник был замечательный ювелир, – грустно улыбнулся Давид. – Большую часть этих украшений он сделал для матери сам. Она всю жизнь была его клиенткой.
Сергей вытащил телефон.
– Я пересниму украшения, если вы не против.
– Конечно. Хотя проще, наверное, отдать вам альбом. – Давид вопросительно посмотрел на жену.
– Вы его вернете? – строго осведомилась Соня.
– Верну обязательно.
Сергею хотелось как можно скорее позвонить Илюшину. Но у него ушло еще не меньше получаса, пока они выясняли, какие украшения были возвращены Давиду, а какие так и не нашлись.
Когда они закончили, Бабкин почувствовал, что от блеска драгоценностей у него мутнеет в глазах.
– Вот на всякий случай моя визитка. Если вспомните что-то об убийстве Изольды Андреевны или Павла Варнавина – любую деталь, что угодно, – позвоните.
Сергей предусмотрительно положил на стол две карточки. Уходя из квартиры Дарницких, он уносил с собой пачку снимков и твердую уверенность в том, что Давид что-то скрывает.
Серые офисные здания теснили друг друга к берегу реки, словно каждое хотело сбросить конкурента в воду. Стекло и бетон, бетон и металл – три пятнадцатиэтажных аквариума, в которых трудились сотни аквариумных работников. Илюшин попросил водителя остановиться. Едва он вышел, речной ветер забрался ему под пальто и ощупал ребра. Макар сразу пожалел, что не позвонил из машины. Но такси уже отъезжало, и он, подняв воротник, набрал номер Яны.
– Я добрался. Как найти твою маму?
– Среднее здание, офис четыреста четырнадцать, восьмой этаж. Только предъяви паспорт на входе.
– Понял, спасибо. От тебя что-нибудь передать?
Яна немного помолчала.
– Мама не знает, что я не виновата в смерти Пашки. Сообщи ей об этом как-нибудь поаккуратнее, ладно?
– Ты не сказала матери? – поразился Макар.
– Ей это вряд ли бы понравилось.
Илюшин окончательно перестал что-либо понимать. Далеко в Литвиновке Яна Тишко, правильно истолковав его молчание, тяжело вздохнула.
– Во-первых, она не поверит. Знаешь, Макар, я каждый день имею дело с собаками и кошками. С большинством из них мне приходится проводить довольно болезненные манипуляции. Я могу уговорить почти любое животное позволить воткнуть ему в лапу иглу длиной с ладонь. Но я не способна убедить собственную мать в том, что мне больше нравится хурма, чем яблоки. Она мне двадцать лет не верит и каждую неделю привозит антоновку.
Илюшин понимающе хмыкнул.
– А во-вторых, мама – человек шаблона. Она много лет жила с мыслью, что ее дочь убийца. Выстроила вокруг этого целый мир, в котором у нее была своя роль: оберегать от меня других детей, которым я могу причинить вред. Видишь ли, Макар, быть матерью убийцы довольно неприятно. Но людям свойственно в самом неприятном положении искать хоть какую-то выгоду для себя. Моя мама пятнадцать лет была ангелом-хранителем на страже мира. А ты хочешь все испортить!
Она тихонько рассмеялась. «Истерика», – сочувственно подумал Макар. Но в следующую секунду Яна Тишко совершенно спокойным голосом произнесла:
– Наверное, даже лучше, что она узнает эту новость от тебя, а не от меня. Я же чокнутая.
– Что-то я не заметил.
– Мне нет никакой веры.
– В самом деле?
– Я пью таблетки, прописанные психиатром, – пояснила Яна. – Чтобы мне не снились кошмары. Все, кто пьет таблетки, больные люди. Ты же не станешь утверждать, что здоровому будут назначать лекарство, правда?
– Железная логика, – пробормотал Макар. – Ладно, я понял. Что еще передать твоей маме?
В трубке помолчали.
– Ты мог бы передать ей, что я ее люблю, – с грустной улыбкой сказала Яна Тишко. Макар очень ясно представил ее: маленькую, лохматую, большеглазую. Наверняка стоит босиком на полу, смотрит в окно и переминается с ноги на ногу. – Но это бессмысленно. Она тебе не поверит.
– Что за чушь! – резко сказала Татьяна Тишко. – Молодой человек, вы мошенник или идиот?
– Возражаю против разделительного союза! – запротестовал Макар.
– Что?
– Почему «или»? Я вполне могу быть идиотом и мошенником одновременно.
– Какая мерзость! Убирайтесь! Я не собираюсь с вами ничего обсуждать.
– Хорошо. – Илюшин поднялся и направился к выходу из кабинета.
Он знал, что она окликнет его, не успеет он выйти. Так и случилось.
– Зачем моя дочь вас прислала?
– Ваша дочь меня не присылала, – ответил Илюшин, не оборачиваясь.
Он явно собирался уйти. Это был не блеф, и Татьяна растерялась. Она настроилась на долгую продолжительную борьбу и препирательства с этим мерзавцем, но оказалось, что сражаться вот-вот будет не с кем.
Исчезновение противника с поля боя Татьяну, как ни странно, не устраивало. На это Макар и рассчитывал.
– Вернитесь! – приказала она.
Илюшин обернулся и без улыбки посмотрел на нее.
В этот момент Татьяне впервые стало не по себе.
Когда к ней в кабинет вошел приятный молодой парень в хорошем пальто и дурацком ядовито-зеленом шарфе, она сразу поняла, что он прохиндей. Прохиндеи всегда обаятельны. Но ее их улыбочками и лучистостью не проймешь! Сам того не зная, Илюшин, не успев произнести ни одного слова, с первого же взгляда восстановил Тишкину мать против себя.
Когда-то давно Татьяна узнала, что красивые люди значительно больше преуспевают в жизни, чем их менее везучие неказистые собратья. Симпатяг охотнее берут на работу. Их бесплатно подвозят таксисты. В отеле им предлагают лучшие номера. Покупают ли они молоко в продуктовом или бегают кросс на стадионе, им постоянно достается приз зрительских симпатий.
Это открытие потрясло и возмутило ее. Жизнь и без того слишком несправедлива, чтобы усугублять положение дел подобной дискриминацией! В меру своих сил она станет это исправлять.
Коллеги в нелегальной курилке вполголоса обсуждали, что Татьяна Борисовна терпеть не может хорошеньких девушек. В отдел к экономистам часто отправляли стажеров, и плохо приходилось тому, кто выглядел привлекательнее остальных.
«Что вы хотите, от нее муж ушел к молодой цыпе, – объяснила, наконец, одна из коллег Тишко. – С вот такой фигурой». И руками показала с какой.
Предубеждение к красивым людям с годами зашло так далеко, что из собственного отдела Татьяна понемногу выжила всех симпатичных сотрудниц. Отдел экономистов за глаза называли болотом, подразумевая, что теперь в нем сидят одни жабы.
Единственным привлекательным человеком, от которого Татьяна не смогла избавиться, была ее собственная дочь.
И вот теперь – этот наглец. С милой улыбочкой!
Но тут Илюшин как раз перестал улыбаться.
Серьезное выражение прибавило ему лет десять. На Татьяну смотрел не вчерашний студентик, а взрослый мужчина, никак не младше тридцати пяти.
– Я останусь, и мы поговорим, – тихо сказал мужчина, – при одном условии. Вы возьмете себя в руки и молча выслушаете то, что я вам скажу. Повторяю: молча. Попробуете еще раз заявить про подлеца и мошенника и можете узнавать все новости о расследовании от своей дочери.
Татьяна не то чтобы опешила – она потеряла ориентацию. С ней очень давно так никто не разговаривал. Оказывается, ведется расследование! И уже есть какие-то новости! Она не успевала обдумать информацию, а решение следовало принять безотлагательно.
