И вот в кабинет заводят его.
Дядя привез хороших сигар, они с Казанцевым курят.
Перед нами молодой человек двадцати двух лет, год назад закончивший Строгановское художественное училище — да, названное в честь его основателя графа нашего Сергея Григорьевича.
На вид — так себе, ничего примечательного.
Ему любезно предлагают сесть, взять сигару.
Сигару берет с удовольствием.
— Вы извините, что продержали так долго, — начинает Казанцев, — но надо было выяснить, почему эти люди готовили ваше убийство. Удалось кое-что узнать. Вы, однако, сами, что на этот счет предполагаете?
«Почеркист» пожимает плечами:
— Ума не приложу — кому я помешал.
— Вы правильно сказали.
— Что именно?
— А слово «помешал» употребили.
— Так что же?
— Предполагаете все-таки, следовательно, что убийство совершить хотели, выполняя чей-то заказ.
Он чуть теряется.
— Нет, я так, к слову...
— А вот господа бандиты говорят, что за вашу голову было неплохо заплачено.
— Кем?.. Право, в толк не возьму.
— А напрасно, очень напрасно. Ведь банда такая у нас в Москве не одна, и вероятно вполне — заказчик скоро повторит свой заказ.
Ой, как отчетливо вздрогнул наш гость — очень уж явно; захотел затянуться сигарой, поднес ко рту, но не смог.
— Я уеду, — произнес очень тихо.
— Что-что?.. Куда вы уедете?
— У тетушки моей небольшое под Самарой поместье. Там мужики вмиг возьмут за бока любого чужого.
Похоже наш генерал пришел в некоторое затруднение, а у гостя, наоборот, от явившейся идеи прибавилось настроения.
И для паузы генерал предложил:
— Чайку не хотите?
— Спасибо, уж дважды потчевали.
— Хм... позволю себе выйти, на одну только минуту.
Он быстро направился к дверям, а гость уже спокойно и с удовольствием затянулся сигарой.
Нам с дядей не пришлось занимать пустоту времени разговором, Казанцев вернулся, действительно, очень скоро.
Садится за стол, тон его заметно меняется.
— Вот, — он достает из ящика папку, я уже понял какую.
На столе раскладываются листки, писаные рукой покойного генерала, и тот самый обрывок от завещания.
— Скажите, вы лично во второй оторванной отсюда части ничего не дописывали имитируя почерк, — он указывает на другие листки.
Гость сначала стряхивает пепел с сигары, еще раз затягивается, косо взглядывает на бумаги...
— Нет, я этим ремеслом не занимаюсь.
— Видите ли, просто к сведению...
— Да-да, извольте.
— При признательных показаниях за такое деяние человеку грозит всего лишь ссылка года на три, а то и на два. А при уличении — тюрьма-с, годков на пять.
Нас ждало разочарование, гость не сомневался уже — фактов для обвинения у нас нет.
Он просто пожал плечами, принимая к сведению сказанное, но всем видом давая понять — к нему это никакого касательства не имеет.
— Добро. Больше не задерживаем, оставьте у секретаря адрес имения тетушки.
— Филера за ним пошлешь? — спрашивает дядя, как только гость выходит из кабинета.
— И даже двух, для чего я по-твоему выходил, — в голосе Казанцева недовольство, злоба, даже какой-то оттенок обиды. — Ну, нет у нас на него ничего! Ни малейшей зацепки!
— Дмитрий Петрович, — неловко, но я не могу не задать этот вопрос, — если бы Огурца не прибили, ведь мог он выдать заказчика.
Казанцев замотал головой:
— Во-первых, он вообще ничего не стал бы признавать. Это у них называется «играть в незнамку». Ни один серьезный главарь банды на сотрудничество с полицией не пойдет. Во-вторых, остальные боялись бы быть разговорчивыми, и мы не получили бы столько информации. Фактически семь преступлений раскрыты, которые висели у меня камнем на шее.
— Теперь верти дырку в мундире для ордена, — подбадривает его дядя.
— Променял бы эту дырку, на разоблачение гадины той. И как девчонке наследство законное вернуть, скажи ты мне?
— Я знаю! — вырывается у меня вместе с пришедшей об этом мыслью.
Оба, вот что и называется, воззрились.
— Знаю, как вернуть Насте наследство, и завтра всё сделаю.
— Родной, ты не скажешь нам, как именно сделаешь? — нежно-нежно говорит дядя.
— А вот нет! — вступает во мне задор. — Завтра сделаю, а потом доложу.
— Сергей, но ведь без всяких рисков, о которых мы говорили?
— Не беспокойтесь, Дмитрий Петрович, на мирном цивилизованном уровне. — Я присматриваюсь к столу. — Однако дайте мне ненадолго вот этот листок.
Настю решаем не вести, на ночь глядя, в «меблированные», переночует в особняке у дяди. По дороге он делает слабую попытку узнать всё же о моих планах, но я, гордый собой, ему в этом отказываю.
А с Настей мне нужно поговорить пять минут.
Она ждет нас, не ложилась и, как сказал слуга, за весь день от волнения ничего не ела.
Дядя распоряжается накрыть поздний ужин,
Я согласился участвовать, и пока дядя переодевался, переговорил с Настей, получив от нее на всё радостное «добро».
В середине ужина доставили депешу от Казанцева.
Дядя, прочитав, передал мне; сказано было: наш гость сразу по приходу домой отправил посыльного с запиской к своей даме; филеры заставили показать, значение оказалось ничтожно: «Всё в порядке. Я уезжаю. Не ищи».
Не было даже подписи.
— Улик не прибавилось, — грустно констатировал дядя.
— Чепуха! — отреагировал я. — Завтра Настя получит свое наследство.
Та дождалась, когда мы вернемся к тарелкам, и быстро перекрестилась.
Я покинул их в половине двенадцатого, но велел извозчику везти не к себе домой, а на Петровку к другу-художнику. Манера его работать до часа, а то и до двух, визит такой позволяла.
— Серж! — обрадовался он. — Взгляни-ка сразу, только закончил лакировку портрета молодого купца одного, как тебе манера моя — хуже, чай, не становится?
Я посмотрел.
И искренне похвалил: технически исполнено на хорошем профессиональном уровне, и реалистично — без лести. Хотя, может быть, оттого, что натура сама по себе хороша.
Мой отзыв «согрел» приятелю душу.
— Давай, Серж, немного вина.
— Ну, немного — давай. Но я к тебе, брат, по серьезному делу.
— Написать важную персону?
— Важное нечто, но не персону, — достаю листок покойного генерала, — две строки сымитировать почерка этого.
— Брат, но я не по таким делам мастер.
— Ты вообще мастер. Ну, очень нужно!
— ... почерк-то не сложный совсем. Да пожалуй, что сделаю. Однако ж позволь полюбопытствовать — для чего?
Рассказываю: покажем одной аферистке, приятель которой подделал в ее пользу завещание; если она будет упорствовать, пойдешь в полицию с признательным показанием; за такую самосдачу получишь три или только два года ссылки, в Тобольск, например, и премию в пятнадцать тысяч рублей.
— Позволь-позволь, это что же — я уголовным преступником окажусь?
— Я всем знакомым раструблю, что тебя сослали за убеждения, что ты на Красной площади у Лобного места кричал лозунги Французской революции: «Свобода, равенство и братство». И все поверят, потому что ты спьяну можешь и не такое натворить.
— Нет, Серж, это как-то несерьезно.
— Пятнадцать тысяч несерьезно? Потом, Тобольск тоже купеческий город, и там портреты нужны. Наконец, туда ссылали Радищева, Сперанского, и нескольких декабристов — нарисуешь дома, где они жили, у родни нарасхват пойдет.
— Хм, сама по себе идея хорошая. Однако ты сказал — «если она будет упорствовать», а если не будет?
— Получишь тысячу рублей от законной наследницы.
— А так пятнадцать?
— Да. И прикинь — люди вообще там даром живут.
— Оставляй лист, приезжай завтра в десять. Выпей на дорожку.
Назавтра в десять.
Я сравниваю листок покойного генерала и две строчки, переписанные оттуда на другом листе.
Талант.
— Слушай, а ты и векселя подделывать можешь. Не пробовал?.. Ладно, поехали.
Тот самый дом на Воронцовом поле.
Через минуту мы в знакомом уже мне кабинете, посреди стоит улыбающаяся женщина с блестящими от довольства глазами.
Мы кланяемся.
— Рада вас видеть, господин Заваьялов. — Вид откровенно ликующий: «приперся щенок, да еще с каким-то растрепанным брандахлыстом». — Представьте мне вашего товарища.
— Чуть позже. А прежде всего не могу не сказать, что вы великолепно выглядите, сударыня.
— Благодарю-благодарю.
— И не могу не сказать, что я это великолепие несколько поубавлю.
Брови ее изогнулись дугою вверх, взгляд стал насмешливым... но и внимательным.
Достаю из папочки два листа и протягиваю ей.
— Что это?
— Это, извольте видеть, оригинал и подделка почерка покойного генерала. Не правда ли — один к одному? А это, — показываю на приятеля, — автор подделки, которого ищет полиция. Но одумался человек, и с раскаяньем готов явиться хоть тотчас в полицию. С показаниями на вас, разумеется, как на заказчика.
