Я опустил фонарь. Пусть стережет свою жертву, нападает, пускает кровь.
– Что, если я не вернусь?
– Тогда я уеду, и ты больше не увидишь меня.
Вернувшись домой, я забрался в ледяной спальный мешок. Нет, не домой – в Ведьмин дом. Ведьмин дом – не мой дом. Мой дом на Холлоу-драйв.
В темноте комнат, коридоров, лестниц что-то стучало, поскрипывало и щелкало. В этом был свой ритм, будто биение всепрощающего материнского сердца.
На следующее утро, счистив снег с капота и крыши, расчистив ветровое стекло и зеркала, я оказался в комфорте премиум-класса после холодной дыры подвала. На пассажирском сиденье лежали мои часы и швейцарский нож. Должно быть, остальное Говард сунул в багажник. Так или иначе, все это больше не имело значения.
Я вставил ключ в замок зажигания… и не смог повернуть его. Сейчас раздастся стук в боковое окно, я поверну голову и увижу стволы ружья, как много раз до этого. Однако на этот раз они выстрелят: ослепительная вспышка, вонь горячего металла, обжигающие сгустки крови и воспоминаний разлетятся по всему салону.
Прошлое имеет над тобой только ту власть, какой ты сам его наделяешь… Если ты постараешься, то покинешь это место по-настоящему сильным… Ты такой трус, что даже не способен признать существование своих желаний… Вот почему твои руки дрожат, а мои твердые, как камень.
Я медленно повернул голову.
В окне никого не было.
Часть меня тянулась к людям. Другой нравился подвал. Третья наблюдала со стороны, не чувствуя ни жалости, ни сожаления. Зверь, которого выпустили из клетки, разрешили вернуться в лес. Но хотел ли он покидать клетку? Кажется, она никогда не была заперта.
Единственное, что я намеренно взял с собой из Ведьминого дома, была фотография Вивиан.
* * *
Включив радио, я перепрыгивал с рождественской музыки на джаз, с джаза на рекламу, с рекламы – на выпуск новостей. На новостях запнулся, но все же заставил себя переключить радиостанцию. Впрочем, если ее имя я мог постараться забыть, то пижамную кофту буду помнить до конца своих дней.
На шоссе 123 я надавил на газ. Автомобиль только этого и ждал. Скорость привела меня в восторг. Все может закончиться здесь и сейчас, достаточно отстегнуть ремень безопасности и отпустить руль. Я вдруг осознал, что уже сделал это, когда из-за поворота показался минивэн. Сколько в нем детишек? Они хотят увидеть водопады перед Рождеством… Я выровнял автомобиль и пронесся мимо минивэна, мельком заметив лицо ребенка. Cuttin Crew тем временем заполнял салон своей знаменитой рок-балладой 86-го года: «Я просто умер в твоих объятиях».
* * *
За девять с половиной часов, преодолев более пятисот пятидесяти миль, я остановился лишь раз – залить полный бак и купить энергетик. Покинув Мичиган, я катил через Толедо, Порт Клинтон, огибая озеро Эри. Через Кливленд, по шоссе 90. Миновал небоскреб, напоминавший серебристое долото, где работал Уильям. Мимо пристаней, парков, домов. И наконец огни мегаполиса остались позади. Передо мной лежало двухполосное шоссе в коридоре деревьев и снега, ведущее к Шардону.
Правильно ли мы с Говардом поступили? Правосудие или кровь? Душу Эдмунда Кромака не бросят на весы, он не выслушает приговора, его имя не станет синонимом монстра, как имя Джозефа Митчелла.
Что бы выбрал отец, потерявший дочь: правосудие или кровь? Передал бы Кромака полиции? А потом? Видеть его на заседаниях суда в чистой тюремной форме, в окружении охранников, стерегущих его права, безопасность, душу. Не иметь возможности прикоснуться к нему. Взять нож, выпустить из него кровь, вырезать из него душу и бросить ее в землю.
Так правосудие или кровь? Что бы отдал человек, у которого отняли ребенка, за одно или другое? И что отдал я, чтобы сбежать?
Ответ один: все.
Кромак тоже сбежал. Как и мой отец. А смерть обнуляет все.
В начале шестого вечера, двадцать третьего декабря, я свернул с Уилсон-Милс-роуд на Холлоу-драйв. Призрачный декабрьский закат касался моего лица – холодного и застывшего – и соскальзывал вниз, за горловину свитера, ни за что не зацепившись.
Часть третья
Доктор Филгуд
Был сочельник, и за большим обеденным столом в Ньюарке собралась вся семья: мама, я, мой младший брат Закари и его девушка, Блейк.
– Надо вознести молитву перед едой, – сказала мама.
Мы взялись за руки. Блейк сжала мою правую ладонь. Рука Дианы была прохладной. Она выглядела моложе своих пятидесяти восьми, пшеничные волосы без намека на седину. За эти годы мама встречалась с несколькими типами, но ни один из них так и не стал мне отчимом. Думаю, после отца с нее было довольно.
Диана всегда поощряла мой интерес к живописи, водила меня по художественным музеям и предлагала зарисовать увиденное. Одно из ярких воспоминаний: мы в парке, Зак спит в коляске, а я не выпускаю из рук карандаш и альбом для эскизов. Я рано начал работать, чтобы финансово помогать ей.
– Дорогой Господь, – начал Зак, закрыв глаза, – благодарим Тебя за еду на этом столе, за то, что мы живы, здоровы и в безопасности. Просим уберечь наши сердца от искушения и греха. Во имя Иисуса Христа из Назарета, благодарим Тебя. Аминь.
– Аминь!
Зазвякали столовые приборы. Дом был погружен в тишину, пушистая ель мигала разноцветными огоньками.
– Закари, это было очень мило.
– Спасибо, ма. Я открыл в себе талант возносителя молитв благодаря моему потерянному и вновь обретенному брату. Чувствую себя благословленным, ведь наконец могу сжать его в объятиях. – Брат проникновенно уставился на меня. – Мы так тебя любим!
Я хмыкнул, вспомнив, как Диана угрозами и увещеваниями (в основном угрозами) пыталась удержать нас с Заком за столом, а мы стремились как можно быстрее пропихнуть в глотку все, что лежало в тарелке, и вернуться к куда более увлекательным занятиям.
– Дэнни, что с твоим лицом? – спросила мама.
У меня были подбиты оба глаза, мое сходство с Фестером Аддамсом лишь подчеркивала черная одежда, скрадывающая худобу и остальные синяки.
– Не будем омрачать ужин болтовней обо мне.
– Неужели Утвиллер наконец навалял тебе? – Закари с тихим хлопком вытащил пробку из бутылки вина.
– Зак, ты два месяца провел в…
– Вот именно, ма! Так почему никто не разделяет моей радости? – Брат покрутил вино в бокале. – Кстати, Дэнни, рекомендую. Конечно, это не курорт, однако там очень мило, как в пекле. Правда, я б и ломаного гроша не поставил на то, что ты продержишься там дольше
