Женька всегда твердит, что я бесстыжая. Но тогда мне стало невыносимо стыдно. Ведь это я спровоцировала его на такие слова и мысли.
Мы шли, он все бормотал и бормотал, а затем положил руку мне на плечо. Как будто заботливо вел младшую сестренку. Даже сквозь платье чувствовалось, какая холодная и влажная у него ладонь. Как рыба. С этой рыбой на плече я дошла до медпункта.
– Я тебя подожду.
Когда он это сказал, я представила, что захожу в кабинет, а его рука прилипла к моему плечу и живет отдельно от него – мерзкая, дохлая, вонючая рыбина. И куда бы я ни пошла, она останется со мной. От моего платья будет разить этой вонью, с моих волос ее не смоет ни один шампунь. По вечерам эти пальцы станут трогать мое тело.
Меня едва не стошнило.
Но что я могла сделать? Пожаловаться? Я не в силах была повторить его слова. Ударить? Он легко справился бы со мной.
И вдруг я поняла. Не умом, а чутьем, обострившимся от стыда и отвращения. Повернувшись к парню, я заставила себя посмотреть ему в глаза и сказала – прилагая отчаянные усилия, чтобы голос мой не сорвался:
– Хочешь, мы с тобой сделаем это?
От страха голос у меня стал чужим, низким. Я подумала, что сейчас мой мучитель рассмеется надо мной.
Вместо этого он оцепенел. Смотрел в мои глаза, не отрываясь. Его лицо постепенно залила краска – как подкрашенная красными чернилами вода, поднимающаяся все выше и выше. Сначала заалела шея, потом подбородок, затем лоб, и только круги под глазами остались белыми. Это выглядело так смешно! И я фыркнула, не удержавшись.
Он вздрогнул. И попытался отступить на шаг.
Но я по-прежнему смотрела на него, и это ему мешало. Через наши зрачки как будто протянулась невидимая леска.
– Чего ржешь? – пробормотал он наконец.
От этого мне стало еще смешнее. Я снова фыркнула, потом засмеялась, не удержавшись. Он попятился и бросился бежать.
Меня еще потряхивало, когда я села на подоконник и прижала ладонь к ободранной коленке. Но самое страшное осталось позади. Я победила, хотя и не очень понимала, каким образом. Остаток урока я провела в туалете, осторожно куря украденную у Женьки сигарету.
К медсестре я, конечно, не пошла. Мне даже хотелось, чтобы остался шрам – как напоминание о сегодняшнем дне. Дохлая рыбина всплыла кверху брюхом и ее понесло течением – далеко-далеко, прочь от меня.
Этот придурок еще некоторое время ходил за мной. Но теперь все было по-другому. Он искал моего внимания и боялся его. Иногда на перемене я замечала бледное лицо в отдалении – он смотрел на меня как затравленный зверек, но никогда не подходил. Через пару недель я выкинула его из головы.
Но этот случай открыл мне глаза. Я осознала, что одно и то же мое свойство заставило этого прыщавого урода шептать гадости и бежать от моего взгляда. Мне не под силу было выразить это в словах. Но понимание родилось и осталось со мной.
Тем летом я стала исследователем. Вокруг был огромный мир, состоящий из мужчин, и я училась, как вести себя в этом мире. Я целовалась напропалую, многое позволяла и еще больше запрещала – только чтобы проверить, насколько меня слушаются. Прикосновения не приносили мне удовольствия. Чужие руки, обнимающие меня; чужие губы, тычущиеся в мою шею, – это было странно. И слюняво! Но до чего захватывающе оказалось наблюдать за происходящим! Как увлекательно разъяснять людей!
В тот день Андрей, сын нашего соседа, завел меня в малинник и попытался… Ну, не важно. Я заставила его прекратить. Я знала, им всем было стыдно за то, что они хотели сделать со мной. Всем, кроме одного человека.
И Андрею тоже было стыдно. Я шепнула «я же маленькая» – и его словно током дернуло. Он отскочил и, пошатываясь, зашагал напролом через кусты.
А я осталась в малиннике. Губы у меня распухли. Надо было выждать, прежде чем возвращаться в дом.
Я съела одну недозрелую ягоду, другую… Постепенно забралась в самую глубь зарослей. Колючки царапали кожу, но мне было плевать. Вот она, жизнь: кислый сок на губах, царапины на предплечьях…
Я была бы счастлива, если бы не наша тайна. Он так и сказал: наш с тобой секрет. «Никому не говори, Вероника, иначе знаешь, что я сделаю? Я тоже всем расскажу».
Этот секрет сидел у меня внутри как холодный гвоздь. Железный гвоздь, воткнутый мне в печенку.
И тут на крыше мансарды я заметила Тишку. Она лежала на животе и читала. От края ее отделяли каких-нибудь двадцать сантиметров. Но я знала, что она не свалится: тех, кто любит высоту, высота любит тоже.
– Тиша, ты единственная, с кем в этом доме можно поговорить о литературе.
Дед повторял это слишком часто. Они действительно что-то обсуждали, когда он был в хорошем настроении.
Взрослые хмыкнули. Женька прищурилась. Пашка сделал вид, что ничего не услышал.
Но когда все разошлись по своим делам, он выбрался на крышу через окно и беззвучно, как кот, двинулся к читающей Тишке. Он полз на корточках, медленно-медленно. Боялся ее вспугнуть. Я просто смотрела, не размышляя о том, что он задумал.
Я часто так смотрю. Без всяких мыслей, одними глазами.
Над моим ухом звенел комар. Издалека доносились голоса взрослых. Безмятежный день!
Пашка подкрался к девочке… С силой хлопнул ее по плечу и одновременно заорал.
Это было так неожиданно и страшно, что я вскрикнула. А Тишка – Тишка без единого звука шарахнулась от него. Долю секунды она балансировала на краю крыши, а затем полетела вниз.
Раиса после говорила, что она упала в малинник. Нет. До него было слишком далеко. Это я бросилась к ней из кустов, ломая ветки.
Тишка была маленькая и легкая. А еще она задержала падение, уцепившись за водосток. Если бы кто-нибудь из нас сверзился так с крыши, он сломал бы позвоночник. Но когда я подбежала, она сидела на земле с ошалелым видом и зачем-то ощупывала землю вокруг себя.
– Ты живая?!
Она начала чуть-чуть заикаться.
– Д-д-да. А что с-случилось?
Я отступила на шаг и задрала голову. На крыше никого не было.
В следующую секунду меня едва не сбили с ног.
– Тиша! Тишенька!
Бабушка Рая налетела как ураган – и откуда только она взялась! В эту часть сада никогда не забредали взрослые. Уже позже по некоторым ее словам я сообразила, что она держала меня под присмотром. Но тогда я просто очень удивилась.
– Господи, девочка моя!
Бабушку трясло. У нее побелели щеки. Как будто ей кто-то надавал оплеух меловой ладонью. Я снова испугалась, но уже не за Тишку, а за нее.
– Пошевелиться можешь? Ты можешь дышать?
Тишка вдохнула полной грудью, пошевелила руками и наконец поднялась. Бабушка перекрестилась. Вид у нее был такой, словно ребенок умер, а затем воскрес.
– Да ладно! – сказала я, желая ее успокоить. – Здесь невысоко!
Она так посмотрела, словно сама охотно столкнула бы меня с крыши вместо Тишки. И снова обернулась к мелкой, начала хватать ее и щупать:
– Здесь не болит? А здесь?
– Не-а.
– Янина, не ври мне!
– Я не вру, бабушка. Нигде не болит.
– Пошли купаться, – сказала я. Мне надоела их возня.
– Купаться?! Ты соображаешь, что говоришь?
Нет, честное слово, с бабушкой что-то было не так. Прежде она никогда не кричала на меня. Я и не думала, что она умеет.
– Бабушка, я правда в порядке, – вмешалась Тишка. Она пыталась проскакать на одной ноге в подтверждение своих слов, но Раиса сказала, чтобы она немедленно перестала.
– Надо Женьку позвать. Тишка, где купальники?
– Не знаю.
– Ладно, сама поищу…
Купальники нашлись на сушильной веревке, Женька где-то бродила. Я вернулась и тыкалась во все комнаты, прежде чем сообразила заглянуть в бабушкину спальню.
Раиса сидела на корточках перед Тишкой и надевала что-то ей на шею.
– Это будет для тебя оберег. Не снимай его, милая. Я твой кулончик пока в шкатулку отложу, чтобы они не перепутались.
– Не надо в шкатулку. – Тишка зажала в кулаке свое лесное стекло. – А что за оберег?
Мне тоже стало любопытно. Я сунулась поближе, но бабушка загородила от меня Тишку, как будто охраняя.
– Святитель Николай, покровитель детей.
А-а, иконка! Я разочарованно зевнула и помахала купальником:
– Пойдем, а то жарко будет!
– Эта иконка досталась мне от отца. – Бабушка говорила торопливо, не обращая на меня внимания. – Тишенька, не снимай ее, договорились? Ни на ночь, ни на купание. Обещаешь?
На окраине поселка за нами увязались три местных собаки, лохматые, как домовые. Я побаивалась их, но Тишка сделала успокоительный знак рукой – все в порядке, не тронут – и страх прошел. Она как-то умела договариваться с животными.
Взять хоть того котенка! Женька пыталась прикармливать его, но он ни разу не дал взять себя на руки. А потом приехала Тишка и понесла рыбу его матери. Наверное, это самое правильное в обращении с маленькими детьми, пусть даже они и котята. Через неделю котенок признал ее за хозяйку. Лежал тряпочкой на загривке у Тишки, пока она с гордым видом вышагивала по Литвиновке. Смешно! Женька морщила нос и говорила, что от Тишки несет кошачьей мочой. Когда моя сестра завидует, она всегда вспоминает о плохих запахах.
