— Ребята, — вступил Виктор, — давайте жить дружно. Устроим поэтическую двухнедельную общую свалку на моей квартире в Чертаново. Прекрасная природа. Прекрасная. Скоро снег выпадет — лес. Я ничей родственник: конспирация абсолютная, идеальная, не имеющая себе равных.
Людмила сказала мужу:
— Ни одного дня, ни одного часа не согласна жить без тебя. Я больше с тобой не расстанусь. Слышишь? Никуда не уеду. Хватит!.. Я люблю тебя, ты можешь поступать, как тебе нравится. Не хочешь бросать свои частные расследования — будем вместе. Убьют — вместе…
— Успокойся. Я не веду никаких расследований.
— С каких пор?
— Завязал. Честное слово.
— Завязал?.. Тогда едем домой.
— Домой нельзя.
— Почему?
— Старые хвосты. Надо, чтобы время прошло.
— Хватит, хватит!.. Никаких конспирации! Не хочу!
Она снова плакала.
— Людонька, — Борис, обнимая, гладил ее по голове, плечи, руки. — Это — реакция у тебя. Ну, ну… не надо. Роднуля моя…
Она заплакала громче.
Присутствующие потупились, делая вид, что не замечают.
— Свет! — воскликнула Людмила. — Скажи ты ему!.. Я не хочу… терять… его!.. О-о! — плакала она.
— Ну, в самом деле… ну, чего там? — подскочил Светозар, суетливо кружил над ней, при виде слез изменяя своей уравновешенности. — Милочка, не плачь…
— Живем как бездомные бродяги!.. Домой к себе нельзя!.. я молчу… Пусть так! пусть так!.. Только бы не… не… Скольких убивают!.. Кровожадные убийцы, им ничего не стоит человека убить…
— Да все еще будет хорошо, Милочка… Живите у нас…
— Нет, нет, Свет. Спасибо… Людонька, успокойся, пожалуйста… Ну, пожалуйста, не плачь, послушай… Долго слишком мы здесь. Во дворе меня ждет редакционная машина. Я тебя отвезу.
— Куда? — Она подозрительно посмотрела на него сквозь слезы.
— Ну-у… решим по дороге.
— Опять конспирация? Детские игры? Мальчик из Уржума!..
— Да так…
Она хотела возразить, и не могла вспомнить потерянную мысль:
— Я не могу больше без тебя. Не бросай меня. Боря, я тебя не пущу.
— Хорошо — не пустишь. Поедем?
Зазвонил телефон. Светозар взял трубку.
— Светлый, — грубый, отрывистый голос, — ты в порядке?
— Леня? — без энтузиазма отозвался Светозар; он помнил ночной разговор с ним.
— По моим каналам — я попросил — сообщили, что за тебя плотно взялась одна… группа. Нехорошая. Штуковины такие понаставили. Одним словом, под микроскоп тебя… Я попросил — с ними разобрались: все налажено, все убрали. Так что живи и радуйся. Светлый…
— Спасибо. Правда? Ты — молодец. Я тебе очень благодарен, Леня.
— Светлый, мне нужна помощь от тебя как от врача…
— Ты сказал — я не врач.
— Ну, ладно тебе. Врач, целитель — не придирайся. Кстати, какие новости от сестры твоей?
— Отпустили ее, представь себе.
— Ну, я же говорил… Назначь мне время. Хочу у тебя подлечиться.
— Давай я тебя лучше направлю к Валерию.
— Нет, нет, не хочу к Валерию. Не надо. Пусть лучше ты.
— Он сильнее. Эффективнее…
— Я тебе доверяю, Светлый. Только тебе.
— Кто это был? — спросил Борис, когда Светозар попрощался с другом детства.
— Депутат парламента и банкир Леонид Харетунов.
— Тот самый? Крутой мужик перед телекамерами?
— Да. Мы вместе выросли.
— Ну-у, Свет… я не знал.
— А что?
Борис нахмурился и смотрел в пол перед собой.
— Единственно — может, он тоже не знал. Или ему наплевать? Или… Свет, а Митю ты направил на работу, и его там приняли… Это от кого?
— К Валерию в одну из групп пришел один человек славный… Мы озадачили наших пациентов иметь в виду. Меня Аня просила… Вот он и дал рекомендацию. И — получилось? Я рад. Что-нибудь не так?
— Да нет. Он первый день сегодня. Очень доволен.
— Доволен?
— Да, очень. Ты у своего… Харетунова… можешь спросить — как-нибудь эдак не напрямую?.. нечаянно… Не по телефону, конечно; при встрече… Сильно по нему ударило повышение таможенных пошлин и введение государственной монополии на спиртное? Ну, естественно, не как покупателя одной-двух бутылок для личного потребления, а в деловом плане… Можешь, Свет?
— Зачем мне это знать? Мне это не интересно.
— Вот в том-то и дело, Свет, что спросить надо от себя. Подвести в разговоре, чтобы интерес твой поневоле возрос к этой проблеме. К его проблеме. Можешь?
— Если ты настаиваешь… Ну, а возьмет и отошьет меня?
— А какими словами? Какая реакция?.. Мне было бы достаточно.
— Хорошо. Не ручаюсь, не люблю быть идиотом… Если получится удобно… не так что с бухты барахты.
— Конечно, на рожон лезть не надо, об этом речи нет — если получится. Но хорошо бы получилось… Зачем тот славный человек к Валерию в группу пришел?
— Ну, зачем, зачем? Зачем все приходят? Лечиться.
— Хотелось бы с Валерием обсудить… славного человека.
— Нет ничего проще. Завтра вечером Катюша и я едем к нему в гости. Милости просим.
— А потом — если можно — о-очень интересно познакомиться и побеседовать с самим человеком.
Катерина рассмеялась:
— Мила, твой Боря — взрослый мальчишка… В Шерлока Холмса играет. От смеха можно лопнуть. В пятьдесят лет!..
— Если бы от смеха, — Людмила улыбнулась, промокая платком лицо. — Если бы играть в Шерлока Холмса… однажды нас хотели сжечь живьем — не играючи.
— Не сожгли, — возразил Борис. — Не сожгли. Обошлось.
— Почему к нам, — спросила у него Катерина, — к нам и нашим знакомым — такой интерес?
— Мне самому странно. Пытаюсь разобраться…
— У моего мужа, — сказала Катерина Борису, — завихрений не меньше, чем у тебя! Но не изображает из себя героя!..
В один голос поспешили вступить:
— Что ты, Катенька? — ее Свет.
— Ты придираешься к Борису! — Людмила, родная сестра Света, сама не замечая патетической интонации своей речи: — Он старается для всего общества — рискуя жизнью!..
— И я не хочу! И я не хочу!.. — Катерина показала на мужа. — Я, может, — как и ты — боюсь за него!.. За него боюсь!..
— Катенька! — воскликнул Свет, — нечего паниковать раньше времени…
— Потерявши голову — паниковать поздно! — возразила она с сухими глазами, из которых каждую секунду готовы были брызнуть слезы. — Надо заявить в милицию!
— Вот те раз! — Свет в ожидании ее слез смущенно покосился на нее.
— К сожалению, бесполезно, — мягким тоном заметил Борис. — И… даже небезопасно.
— Братцы, — позвал Виктор, во все продолжение сцены рассматривающий книги на стеллажах, раскрывая одну, другую, ставя ее на место и выхватывая из рядов следующую. — Я повторяю мой призыв. Ко мне в Чертаново. Этот дом — на запор, все дурные тревоги по боку! Затворимся в чистую поэзию! Свет… Катя… Люда, вас приглашаю… Вызовем Данилу, я знаю, он с удовольствием… Стеллу…
— О, Стелла… — Свет закатил глаза. — Незабываемая хризантема: от одного ее присутствия можно… потерять голову…
— Сойти с ума и повеситься, — неловким, хриплым вдруг голосом произнесла Катерина и — улыбнулась, все еще хмуря лоб.
— Речка, пруд поблизости есть? — спросил Светозар.
— Нет. Чего нет, того нет.
— Ну, вот. А еще приглашаешь… Где купаться? Ну, я шучу. Витя, спасибо, к сожалению, нереально. Масса обязательств, звонков. Посетители… не можем уехать…
— Жаль. Правда, жаль, — искренне отозвался Виктор.
— Живи пока у нас. — Светозар сделал широкий жест рукой. — Правда, Катюша?
— Конечно. — Катерина, тряхнув головой, улыбнулась. — Где, как не здесь, чистая поэзия? Поэзии — хоть пруд пруди! И купайся сутки напролет…
Борис и Людмила попрощались, расцеловавшись с Катериной и Светозаром.
Около месяца семейство Лагутиных жило поврозь. Аня с Митей и бабушкой — у Александра Евгеньевича, племянника бабушки. Людмила — у своей родной сестры Лены. Борис Лагутин изредка, с большими предосторожностями, навещал кого-нибудь из них, но в основном дневал и ночевал в редакции; здесь, пожалуй, было надежнее всего: серьезная охрана, неприступное здание.
Можно было бы, конечно, взорвать часть этажа или подкараулить и застрелить при входе. Но все-таки осуществить террористический акт здесь было гораздо сложнее, чем в любом другом месте.
Людмила на работу не ходила и, пока ее пристанище сохранялось втайне, можно было считать, что ей ничего не угрожает. В дом к Лене ни из одного из тех мест, где была вероятность прослушивания, не звонили — и туда от Лены тоже не звонили.
Наибольшую тревогу внушала безопасность дочери: ее перемещения по городу, на работу, с работы — случайно или в результате целенаправленной проверки — легко могли помочь ее обнаружению.
