С равным успехом Ронни может находиться в другом измерении, София ее попросту не замечает. Мне знакомо это чувство.
Дикон прикрывает полой плаща оружие, значок и наручники.
– Похоже, на тебя тут ноль внимания.
Я оборачиваюсь к Софии, чтобы проверить, так ли это. А не следовало бы, потому что я для нее сейчас невидимка. Она меня даже не узнает.
– Кармин, милый, – говорит она и, могу поклясться, источает сияние. – Я знала, что ты вернешься. Я знала, что ты меня любишь.
– Я мечтал о тебе каждую ночь, София, – отзывается он, и они тянутся друг к другу, как собаки, рвущиеся с поводков. – Даже когда меня опускали, я думал о тебе.
Опускали?
Это должно разрушить очарование, но нет.
– Бедный малыш, – воркует она. – Тебе делали больно?
Ронни дает тычок мне в плечо.
– Подвезти, солдат? Или ты собираешься докатиться в клуб на пятом колесе, которым стал?
Я хватаю DVD-бокс «Дэдвуд» с кофейного столика, будто последний ошметок своей гордости. Диск по-прежнему в плеере, но пусть уж там остается.
– Можно сесть вперед? – спрашиваю я, надеясь, что нижняя губа у меня не дергается.
Я шагаю к двери, будто в свинцовых ботинках, на каждом шагу ожидая от Софии хоть словечка.
Прощай, спасибо.
Хоть чего-нибудь.
Но от нее ни звука. Она больна, я знаю, и прикована к этому человеку geasa, однако от этого мое сердце не становится менее разбитым.
Вот так я и покидаю сцену.
Когда дверь за нами закрывается, я слышу топоток ножек Софии, бегущих по паркету в объятья Кармина.
Мой телефон чирикает, и я проверяю, что там.
Каннибализм – не единственный способ жрать людей живьем. Любовь не менее эффективна.
Я чуть ли не оглядываюсь, чтобы убедиться, что Саймон Мориарти не следит за мной.
В клубе по-прежнему царит немалое оживление, и держу пари, Джейсону не помешает помощь со списком недоделок, но на сердце у меня тяжело, а пальцы у меня слишком толстые для тонкой работы, так что я украдкой проскальзываю через заднее крыльцо, будто подросток, нарушивший комендантский час, чтобы выпить сидру, и по квадратно-спиральной лестнице взбираюсь в свои апартаменты.
Полы сотрясаются от танцевальной музыки, но, прожив немало лет в одном доме с Софией Делано, я могу спать при любой суматохе, не сулящей летального исхода. Раздевшись до трусов, я ложусь на кровать, способную принять все мое тело, если лечь по диагонали и не слишком ворочаться.
В конце концов, уснуть мне мешает не шум оформительских работ, а связанная с ними околесица. Джейсон и его мальчики улюлюкают во время работы, а еще я слышу ксилофонный перезвон бокалов, поднимаемых каждые пару минут. Человечество дотягивается до меня вкупе с чистой, бурной радостью этих ребят. Я знаю, что спустись я вниз и присоединись к празднованию, меня бы встретили с распростертыми объятьями, но я предпочитаю просто лежать здесь и страдать от зависти. Кстати, угрюмый настрой заразителен, и я наверняка доконал бы их вечеринку до смерти минут за двадцать. Все равно что заявился бы папаша Джейсона в своей футболке «Геи – порождения сатаны». Такая футболка у папаши Джейсона действительно есть. Джейсон додумался сказать отцу, что если геи – порождения сатаны, то он и есть дьявол во плоти. Отцу потребовалось пару дней, чтобы раскумекать это.
Так что я лежу здесь в кровати и тешу себя кислотной тоской, проигрывая события этой недели снова и снова, но неизменно возвращаясь к выражению остекленевшего обожания во взгляде Софии, когда Кармин замаячил у нее на пороге. Блин, она готова была выпрыгнуть из платья для этого парня прямо с порога.
Я дурачил себя. Я никогда ничего для Софии не значил.
Ничего. Ничегошеньки. Она даже не могла припомнить моего имени.
Долгими часами мои мысли кружат и кружат по нисходящей спирали самооценки, пока я в конце с криком «а, погребать!» не бреду в ванную, где нахожу пузырек почти не просроченного триазолама и проглатываю три таблетки всухую. Затем снова ложусь и смотрю, как солнце взбирается за моими льняными жалюзи, как дешевый спецэффект в теневом кукольном театре.
Уж теперь я наверняка засну. Наверняка.
Даже София не может состязаться с тремя таблетками триазолама.
* * *
Я сплю как убитый, и сны у меня смутные – наполненные темными тенями и сверкающими гранями. Единственный мазок цвета – малиновый круг восходящего солнца, превращающегося в розовые стринги, и остатки вины за постигшую Фортца и Кригера участь, которую я еще испытываю, испаряются вместе с последними обрывками сна.
– Поделом этим мудилам, – говорю я в потолок, потом скатываюсь с кровати в упор лежа, чтобы отжиманиями доказать себе, что еще не покатился под гору. И то, что я испытываю утренний стояк, которым любой приличный пещерный человек должен высекать огонь, тоже положительный признак – и в физическом, и в психологическом отношении, но отжимания у меня из-за него не настолько глубокие, как следовало бы.
Старый пес еще не испустил дух, несмотря на Софию.
И все же одно лишь упоминание ее имени сбрасывает мой напор эффективнее, чем воспоминание о Фортце в фартуке. Я валюсь потной раздавленной массой и понимаю, что еще не выбрался из эмоциональной чащи.
Шум казино просачивается между досками пола, откуда следует, что реконструкция еще идет, или я проспал грандиозное открытие, что меня бы вполне устроило. Джейсон, твердящий мне, чтобы я развеселился к чертям, – последнее, что мне сейчас нужно. Но я должен туда спуститься; что я буду за клизма, если не спущусь?
Я надеваю серый костюм «Банана Рипаблик», который купил на январской распродаже специально для этого случая, но он не дает мне импульса энергии, на который я надеялся.
Теперь ты болван-рогоносец в костюме.
Я беру телефон, чтобы посмотреть время и сообщения. Я прозевал массу и того и другого. Уже восемь тридцать вечера, у меня дюжина пропущенных звонков и пси-«твит».
Всем моим «твитам»: Будьте счастливы. Не упускайте день. Проживите его сейчас. От меня-то чего вам надо, люди?
Смахивает на то, что доктор Саймон подустал от своей онлайн-практики. Может быть, вселенский круглосуточный доступ далеко не так забавен, как он думал.
* * *
Я проскальзываю из своих апартаментов через смежную дверь на лестничной клетке прямо в бурлящую человеческую массу. Клуб набит посетителями.
Я откровенно изумлен.
Джейсон не пожалел сил с электронной рассылкой и так далее, но подобного оборота я не ожидал. Вокруг колеса рулетки толпа мужиков. Компания студентов колледжа делает ставки, швыряя двадцатки дилеру блэкджека, а кабинки забиты молодыми пижонами, сидящими за кувшинами пива.
Что-то с толпой не так, но я отмахиваюсь от этого ощущения, радуясь поводу отпраздновать хоть что-нибудь. Что угодно.
Хорошее начало. Мы можем пойти в гору.
Я замечаю Джейсона, работающего в зале. Пожимающего руки и хлопающего по плечам, будто он король на горе.
Он этого заслуживает. Если б не Джейсон, это заведение стало бы очередной жертвой рецессии.
Мне приходится буквально протискиваться сквозь толпу, чтобы подобраться к нему.
– Джейсон! – окликаю я. – Эй, Джей!
Джейсон одет в светло-голубой костюм с брошью на воротнике его искрящейся шелковой рубашки. Он подчеркнул черты лица и заменил бриллиант в резце рубином.
Выглядит он хорошо.
Джейсон видит меня и, готов присягнуть, на секунду впадает в легкую панику.
– Дэн! Где ты был? Что скажешь?
Я хватаю его за плечи, как брата.
– Что скажу? Это изумительно. Невероятно. Как ты, черт возьми, привлек сюда всех этих людей?
Здоровенный мужик зарумянивается, как девица.
– Социальные сети, партнер. Поработал на клавиатуре. Уйма парней искали местечко вроде этого.
Схватив с проплывающего мимо подноса бокал, полный зеленого пойла, я салютую ему.
– За тебя, приятель. Может, мы даже сможем оплатить счета, если удержим хоть некоторых из этих клиентов.
Джейсон имитирует удар, я имитирую блок, расплескивая половину своего напитка.
– В жопу счета, чел! – кричит он в потолок. – Мы сорвем банк!
Озираясь сегодня, поверить в это нетрудно, так что я решаю игнорировать ирландско-католический голос ханжества и пессимизма, мешающий мне слишком уж умиротвориться и хоть раз в жизни насладиться моментом.
Я опрокидываю в себя то, что осталось в бокале. На вкус как лаймовое желе, но с изрядным градусом.
– Что это за чертовщина? – спрашиваю я, наконец откашлявшись.
Джейсон посылает воздушный поцелуй в сторону бара.
– Марко – гений коктейлей. Этот он называет «Одноглазый змей». Хочешь еще?
Я должен остановиться сейчас же – или обречь себя на похмелье.
Разве я не должен здесь распоряжаться? Разве я не должен следить, чтобы каждый занимался своим делом?
А с другой стороны, после такой недели…
