А с другой стороны, после такой недели…
– Какого черта! – говорю я. – Погнали!
Сегодня для разнообразия я приму ирландский стереотип.
* * *
Некоторое время спустя я сижу ссутулившись в своем офисе, заплетающимся языком бормоча себе под нос. Когда я пью, наблюдается три отчетливых стадии: оптимизм, самобичевание, песнопения. Я в момент влетаю в самую середку второй, прямиком на гребне вины, понося себя за то, что я в точности как отец, и как раз подобный курс прикончил мою семью до срока. Еще порция, и я буду на столе распинать «Нью-йоркскую сказку» группы «Погс», исполнять которую недозволительно никому, кроме Шейна Макгована и Кирсти Макколла.
– Я не мой отец, – твержу себе я, а затем: – Вот сейчас ты в точности как он. Пьяный лодырь.
А затем – печальнейшие из слов, которые человек может произнести вслух:
– Никто меня не любит.
Говоря это, я бью себя по сердцу, чтобы вышло пожальчее.
– София даже не помнит, кто я. О да, ей нравится смотреть на мою штуковину, когда я выхожу из душа. Что я? Предмет?
Прибывает Зеб, как и следовало ожидать, когда рекой льется халявный алкоголь, локтями прокладывает путь в офис, и на миг буханье звуковых волн клуба входит вместе с ним, шлепнув меня гигантской ладонью.
– Бога душу мать! Закрой дверь, – требую я.
Зеб повинуется, захлопнув дверь пяткой. Руки у него заняты бокалами с коктейлями, а из кармана пиджака торчит бутылка «Джеймисона». Он плюхает свои трофеи на мой стол, с прищуром смотрит на меня и заявляет:
– Ни фига себе, вторая стадия! Надо бы влить в тебя побольше спиртного, приятель. Я не хочу провести здесь ночь с угнетенным католиком. Уж лучше попытаю судьбу снаружи с содомитами.
Я фыркаю:
– Джейсон и Марко имеют друг друга и кодекс поведения, так что, думаю, твоей тощей заднице содомия не грозит.
Я даже не знаю, есть ли такое слово – «содомия», но для человека, загруженного таким количеством алкоголя, я составил недурное предложение.
Зеб устраивается в гостевом кресле и опрокидывает три стопки одну за другой.
– Должен тебе воздать, – замечает он. – Для этого нужна толстая кишка – в буквальном смысле, – но ты это провернул. Мне бы следовало обогнуть стол и потискать тебя.
Тут Зеба разбирает приступ чихающего хихиканья, будто он отпустил несколько славных шуточек. Чего-то я не расчухиваю, что за это за черт возьми.
– Зеб, издеваешься? Что за насмешки, в жопу?
Снова хихиканье. Зеб по-настоящему чихает в стопку, а затем все равно ее выпивает.
– В жопу? Ага, именно в жопу, будь спок.
Я слишком эмоционально уязвим для подобного дерьма.
– Зебулон. Я в дупелину, лады? Со своими дурацкими лабиринтами ты уже перегнул палку.
Это Зебу тоже приходится по душе.
– Перегнул? Чувак, все мы должны учиться нагибаться под палку.
Лады. Он меня поддевает. Подталкивает к тому заветному моменту, когда я утрачу невозмутимость и обращусь в большущего неуклюжего медведя. Что ж, он этого не дождется.
Соберись, солдат. Будь выше этого.
С этим на уме я извлекаю из ящика стола пистолет и кладу его на стол.
– Зеб. Я сейчас очень чувствителен и не в настроении для твоего загадочного дерьма. Разложи по полочкам.
– Как? Ты собираешься меня застрелить?
Я смотрю ему в глаза:
– Наверное, нет, но неделька мне выдалась та еще. Меня похитили для снафф-кино. Меня пытали «фараоны». В меня стреляли бандиты, и я потерял свою девушку. Так что поведай мне, что это за инсинуации?
Я вижу на лице Зеба новое выражение. И понимаю, что это выражение жалости. Оно ему не идет – и удерживается недолго.
– Да не могу я сказать напрямую, чел. У меня не так заведено.
– Но? – подсказываю я.
Зеб ухмыляется. Зубы у него зеленоватые от напитка.
– Я могу дать тебе намек.
– Хорошо, – вздыхаю я. – Намек. Но пусть он будет прозрачным. Функционирование моего мозга нарушено.
Зеб вытаскивает из кармана своего пиджака «Армани» лист бумаги.
– Новое меню коктейлей.
– Ну и пусть.
– Ты его читал?
– Нет. Джей дал мне «Одноглазого змея».
– Классика, – хмыкает Зеб. – Дай-ка зачитаю еще парочку.
– Убей себя сам. Пока я не взял это на себя.
– Есть «Мангчо».
– Ага, по-моему, это с манго.
– В самом деле? А как думаешь, из чего приготовлен «Блескоград»?
Этот я знаю.
– В нем бенгальский огонь. Выглядит круто.
Зеб кивает:
– Офигенно круто, как и новая цветовая схема.
У меня начинает брезжить.
– Желтый и зеленый.
Зеб вибрирует от наслаждения. Должно быть, развязка будет чудовищная.
– Ага, желтый и зеленый, или, иначе говоря, зеленый и желтый. Вот что сказано теперь над дверью.
Это зависает в воздухе на добрую минуту.
Зеленый и желтый. Зеленый и…
Меня осеняет до ослепления.
Дошло. Иоанн, Мария и святые угодники!
– Это…
Зеб не дает мне договорить.
– Это гей-бар. Тебе принадлежит гей-бар, чувак.
– И все эти парни там?..
– Голубые как небеса, брат. Ты что, слепой?
Я чувствую себя слепым. Слепым и глупым.
– Я знаю, что ты уповал на неуправляемую реакцию, Зебадюга, но я не сержусь.
Брови Зеба взмывают на лоб.
– Сердиться?! Ты что, шутишь? Джейсон – долбаный гений. Эти парни не просто геи, они супергеи. По статистике – самые большие транжиры на планете. Прорваться на рынок супергеев нелегко, но если удалось на нем обосноваться, это офигенно золотая жила.
– Золотая жила?
– Еще бы! У этих парней толстые кошельки, и они не стесняются их открывать. Супергеи будут платить по двадцать баксов за коктейли с непристойными названиями. Завтра вечером я припаркую снаружи «Ботокс-мобиль».
Я чувствую себя несколько ошеломленным, так что прибегаю к своей привратной привычке повторять сказанное, чтобы выиграть немного времени.
– Ты припаркуешь снаружи «Ботокс-мобиль». У тебя есть «Ботокс-мобиль»?
Зеб в восторге от того, насколько я пьян и насколько торможу. Обычно к моменту, когда я дохожу до такой кондиции, ему уже промывают желудок в отделении реанимации.
– Ага, у меня есть «Ботокс-мобиль». Он на крыше рядом с моим трансформером, шмендрик ты этакий.
Ага! Это сплошное дерьмо.
– У тебя нет трансформера, – утверждаю я. – Они только в кино.
– Да неужто, Макшерлок?! – восклицает Зеб, а затем опрокидывает в себя бокал, в котором плавает что-то вроде глазных яблок. И передергивается, когда алкоголь опаляет желудок.
– Это якобы глазные яблоки? – осведомляюсь я.
Прожевав, Зеб сглатывает.
– Напиток называется «Яйцедёр», так что как думаешь?
Дверь распахивается, порог переступает Кармин, и, не успев сообразить, что к чему, я уже держу ствол, нацеленный ему в лицо.
– Эй, – вскидывается Кармин, поднимая руки. – Какого черта, чел?
Интонации у Кармина другие – больше Калифорнии, меньше Нью-Йорка. Может, от стресса.
– Он – тот самый, – сообщаю я Зебу. – Вот этот принц похитил у меня Софию.
Скрестив руки, Зеб откидывается на спинку кресла, чтобы понаблюдать за представлением.
– Что ж, пожалуй, тебе лучше пристрелить его.
Кармин пинает ножку кресла Зеба.
– Да пошел ты, Зеб! Это не смешно.
Требуется целая секунда, чтобы эти слова просочились сквозь «Джелл-О», окутывающий мои мозги, а затем я спрашиваю:
– Ребята, вы что, знакомы? Пожалуй, тогда мне лучше пристрелить вас обоих.
Зеб ни капельки не встревожен. По-моему, в последнее время я слишком злоупотребил карточкой «Угроза застрелить его».
– Как хочешь, Дэн. Только сперва заплати человеку его деньги.
– Ага, заплатите мне мои деньги, – подхватывает Кармин. – Я сторожил под дверью этой квартиры не один час, чел.
Минуточку. Что тут происходит?
– Заплатить тебе? Заплатить ему? За что?
В глазах Зеба пляшут озорные огоньки, говорящие, что он будет тянуть это, пока я не взорвусь. Как я уже говорил, дергать за мои ниточки – пунктик Зеба.
– Да брось, юный Дэнни, – вещает он. – Ты же сообразительный пэдди. Пошевели мозгами.
Не рассчитав уровень моей толерантности, Зеб протягивает руку через стол, чтобы постучать меня по лбу. Может, я и стерпел бы это, не постучи меня точно так же тип, пустившийся во все тяжкие, чтобы сделать меня трупом. Так что я то ли отождествил одного дятла с другим, то ли принял на пару супергейских напитков больше, чем следовало, то ли реагирую чуток неадекватно.
Я хватаю его за запястье и дергаю всем телом к себе через стол. Зеб смеется, потому что знает: в глубине души я большая размазня. Так что я бью его по щеке, смахивающей на рисовый пудинг, достаточно сильно, чтобы засаднило.
– Эй, Дэнни, пошел ты на хрен! И это после всего, что я для тебя сделал?
Разумеется. После всего, что Зеб для меня сделал, я должен переломать ему хребет через колено, как копье поверженного врага. Но Зеб, зная меня как облупленного, понимает, что реальной опасности не подвергается. Кармин же знает обо мне лишь то, что сказала ему София; хотелось бы поставить на то, что это лишь сладостное совокупление.
