чтобы план можно было составить для записи интервью. Ну и сделаем пробное видео!
Женевьева робко поправила прическу, — может быть, для телевидения стоит сменить наряд? Михаил сразу среагировал:
— Не переживайте, это пробное видео. Отправим все на утверждение. Конечно, на съемке с вами будут работать и гример, и стилист. Ведь сюжет будет сниматься в столице, государственный заказ. Разумеется, вам оплатят и билеты, и гостиницу, сегодня вам привезут билеты на самолет.
— А когда самолет? — Женщина перешла на испуганный шепот.
— Думаю, завтра или послезавтра, сегодня утвердим материал — и вперед! К славе! Там недельку в столице, погуляете, отдохнете, — с азартом взмахнул руками телевизионщик.
Дальше он спрашивал, записывал, вытащил из чемоданчика громоздкую камеру и просил сесть то у окна, то на серенький диванчик. Она делала все механически, покорно двигалась, а в голове звонким молоточком стучала тревога.
Мужчина закончил свои манипуляции, сложил чемодан и попрощался, оставив ее в тишине. Напряжение ее никак не покидало, ни в трамвае по дороге на работу, ни на ежедневной прогулке вдоль парка к музыкальной школе. К вечеру она приняла решение, зашла к директору и написала заявление на выходной. Теперь было время все исправить.
Скворцов подтянул юбку:
— Как вы это носите?
Выглядел он странновато — длинная в пол юбка, огромный платок на голове и безразмерная куртка. Освободившись от гипса, Максим рвался в бой, так что на слежку за Женевьевой отправился он. А в том, что она выйдет из дома, мы были уверены. Жадная белка, которую я соблазнила шишкой, натолкнула меня на мысль о приманке. Выманить учительницу я решила с помощью своего несостоявшегося жениха, Михаила Звонарева. Против моего кружевного платья устоять он не смог и пообещал сделать визит к пожилой учительнице с предложением полететь на съемку в столицу. На следующий день рано утром мы были готовы ко второй части нашего плана. Когда женщина отравится на вокзал, загримированный под могучую дачницу следователь должен будет следить за ней в вагоне электрички, чтобы не упустить из виду, как в прошлый раз.
Елена Генриховна умоляла разрешить ей вместе с нами преследовать учительницу и клялась сидеть тихо на заднем сиденье, пока мальчик не окажется у нас в руках. Обещание она исполняла старательно, не проронила ни слова, пока мы болтали с Максимом на переднем сиденье. Как только показалась знакомая фигура с огромной и, судя по объемным бокам, тяжелой сумкой, «фольк» плавно последовал по знакомому маршруту. По улице за трамваем до здания вокзала, а там Скворцов выскочил из машины и резво побежал догонять Женевьеву. Теми же проселочными дорогами мы ехали от станции к станции, ожидая на каждой остановке, когда покажутся розовый беретик и огромная женщина в клетчатом платке.
На одной из дальних станций, когда уже зашипели двери вагонов, с подножки резво спрыгнул мужичок самого обычного вида, в свободном коричневом плаще с капюшоном, таких деревенских жителей в темных одеждах и с огромными сумками на каждой станции выходило множество. Я уже начала трогаться, когда сзади Елена вцепилась мне в плечо:
— Это она, она! Я по сумке узнала: у нее на тележке колесо перемотано изолентой синей!
Мужичок шел неспешно, с трудом волоча сумку; он то и дело ставил ее на землю и снова брался за ручку. Профессионально наметанным глазом я сразу узнала эту фигуру, походку, движения — карлик из парка, за которым мы так долго охотились. Скворцов в клетчатом платке уехал в вагоне дальше, уж и не знаю почему, он не заметил превращения Женевьевы в карлика, или, может быть, ему просто понравилось кататься на электропоезде, но дальше следить за преступницей пришлось мне в паре с Еленой. А следить в глухой деревне на автомобиле было невозможно, на дорогах и улицах было абсолютно пустынно. Изредка брехала собачонка из-за забора или пробегал ребенок. Только несколько бабушек с нехитрыми товарами на прилавочках местного рынка наблюдали за нашими метаниями с огромным интересом.
Пришлось замереть у ограды ближайшего дома в начале улицы и наблюдать, как удаляется карлик с сумкой. Если я в своем темном костюме сливалась с серыми деревенскими заборами, то Елена Генриховна в голубом кашемировом пальто притягивала взгляды со всех сторон. Я отправила ее обратно в машину, а сама, то и дело падая на землю, пригибаясь, пошла по следу за Женевьевой. Наконец через две улицы карлик откинул самодельный крючок с покосившейся калитки и исчез в глубине заросшего дворика.
Домик был ветхий, с подслеповатыми окнами в пыли и паутине, весь двор зарос сорняками и бурьяном, а от сарая остался только остов. Прижавшись к траве, я обогнула весь дом, прислушиваясь к звукам внутри. Окна находились совсем невысоко и можно было заглянуть; в мутном стекле было видно, как щуплая фигура в плаще вытаскивает из сумки продукты. В комнате также царило запустение — топчан с комком одеяла и колченогий стол, весь заставленный грязными тарелками. Где же мальчик? Как только Женевьева выйдет из дома, обыщу все комнаты и подвал. Пока оставалось только затаиться и наблюдать. Краем уха я услышала шум во дворе и поспешила туда, только не успела несколько секунд. По дорожке к крыльцу решительно шагала Елена Генриховна, и вдруг раздался плач, горько, навзрыд зарыдал Адам. Елена метнулась в один прыжок к крыльцу и влетела в незапертую дверь. Мальчик тут же закричал еще громче:
— Мамочка, мама, помоги!
Мгновенно я оказалась в комнате, там Елена вцепилась в карлика мертвой хваткой. Но одно ловкое движение, и у нее в руках остался плащ и парик, а оскалившаяся Женевьева уже держала одной рукой мальчика, а второй прижимала ему к горлу нож:
— Не подходите!!! Убью!!!
Одним движением я откинула Елену в сторону, мать в ярости пыталась броситься на преступницу. Но, как профессионал, я сохраняю самообладание в любой ситуации, как бы ни хотелось выплеснуть злость, нам нельзя было нападать — Адам под лезвием ножа. У Женевьевы не осталось ни капли ее возвышенности, сейчас она напоминала взбесившееся животное — глаза превратились в щелки, лицо — в озлобленную мордочку. В спецшколе нас обучали и переговорам по освобождению заложников. Я медленно шагнула вперед:
— Никто не нападает. Отпустите мальчика, я обещаю, никто вас не тронет.
— Убирайтесь! — Женщина мотала головой в приступе ярости. — Не буду слушать, не хочу! — Агрессия накрыла ее с головой, взгляд потерял осмысленность, и вместо слов выходили только хрипы.
Адам заскулил от боли — нож прорезал кожу, и по шее вниз потекли капли крови.
— Замолчи, замолчи, наглый мальчишка, ты
