которым гонятся, смешанный с резким запахом алкоголя. Он ничего не рассказал ей, но это повлияло на него: из его полотен исчез последний свет, солнце зашло, наступила ночь, и он стал больше пить.
Принимая решение убить, человек проходит точку невозврата и с этим решением живет до конца. Она не смогла бы убить, даже чтобы спасти собственную жизнь. А жизнь того, кого любит?
Дэн принимал решение убить всякий раз, отправляясь на охоту.
В школе, в которой Вивиан работала, был живой уголок с террариумом. Многие думают, что змеи холодные и скользкие, словно дождевые черви. Это не так. В действительности змеи теплые (вернее, позаимствовавшие тепло от термоковрика) и сухие, с гладким рельефом на шкуре.
Уборка в террариуме и кормежка змей часто ложились на нее. В террариуме жили один молодой и один взрослый королевские питоны. Однако оба отдавали предпочтение одному и тому же – темноте, тесноте и уединению своей норы. А также мелким млекопитающим. Например, крысам и мышам. От крыс и мышей питоны были в восторге.
Молодые (до года) питоны едят чаще – один раз в неделю. Взрослых (старше года) можно кормить примерно раз в две недели. Еда может быть как замороженной, так и живой, но непременно цельной – с шерстью, костями, внутренними органами, из которых змея получает нужные витамины и таким образом лучше растет.
Ты не хищник, если брезгуешь.
После кормления змею нельзя беспокоить, нужно дать ей время все спокойно переварить.
Вивиан предпочитала заморозку, предварительно умерщвленную и рассортированную по пакетам. Дальше – дело за малым: достать из морозилки, опустить пакет с кормовым объектом в холодную воду, подхватить пинцетом и, имитируя подергивания, предложить змее.
Однако иной раз кормовой объект не был ни замороженным, ни оглушенным. В таких случаях Вивиан старалась лишний раз не смотреть, но это не всегда получалось. Чаще это совсем не получалось. И она не только смотрела, но и не отводила взгляда.
Примитивное убийство ради еды.
Иногда Дэн напоминал ей змею. Но люди заводят змей, кормят их, целуют, даже кладут с собой в постель. Делая это, они должны отдавать себе отчет, кто хищник, а кто – жертва.
* * *
Пандус белой дощатой церкви проломился и заканчивался сугробом. Темнота внутри церкви всколыхнула воспоминания о часовне, которую она обнаружила десять лет назад, блуждая по бесконечным больничным коридорам с гипсом на руке…
Возле очередной неприметной двери была табличка с рельефно-точечным рисунком шрифта Брайля. Помнится, ее потряс контраст безликих коридоров и темного дерева, подчеркнутого солнечным светом, льющимся сквозь витражи. В часовне не было ни единой живой души. Не пахло чистящими средствами и лекарствами. Ни разговоров, ни мыслей.
Медленно переставляя ноги, Вивиан прошла по ряду, стекла хрустят под ботинками, и опустилась на скамью. Лица святых церкви Хорслейка вспыхнули в луче фонаря. Она опустила фонарь, свет собрался в лужу на полу. До тех пор пока ты их не видишь, они не видят тебя.
* * *
В приемной стоматолога стояли два коричневых дивана на металлических ножках, в выдвинутых ящиках архивного шкафа – папки с файлами пациентов. Все обволакивал слой пыли.
В пыли теснились отпечатки подошв ботинок четырнадцатого размера, к двери вела широкая полоса, а в кабинете не хватало одного стоматологического кресла. От оставшегося кресла веяло холодом; Вивиан коснулась скользкого долговечного винила, который, впрочем, в мгновение ока раскалится и прилипнет к коже, стоит на него сесть. Взгляд ее темных глаз вновь скользнул по широкой полосе, проложенной через кабинет, приемную, дальше, в сторону леса, – и уперся в виниловое кресло. Кто бы это ни был, он смог в одиночку уволочь эту громоздкую штуку.
* * *
Перед гаражом с проломленной крышей, в котором стоял пикап, ржавчиной сожранный до дыр, тоже были следы. Рукавом куртки, натянутым на пальцы, Вивиан струсила с ботинок снег, открыла дверь и шагнула в дом.
Луч поочередно выхватывал дровяную печь, белые коньки, висящие на гвозде на пожелтевших шнурках, ящик с углем, ржавую банку лукового супа. Холодильник цвета яичной скорлупы был подсоединен к розетке, но молчал – электричества не было.
Вивиан пересекла короткий коридорчик, в конце которого была спальня. У окна стояла детская кроватка, одеяльце отброшено. На желтом, как перья щегла, покрывале двуспальной кровати лежала раскрытая книга – «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл. Первое издание, 1936 год. Вивиан коснулась серого тканевого переплета. Где пыльник? Она была уверена, что книга рассыплется в ее руках тысячью страницами – тысячью и тридцатью семью, если быть точной. Но этого не произошло. Страницы отмечало рыжее пятно в нижнем правом углу. Вероятно, чей-то вариант подписи, как подпись Дэна.
Вивиан подставила страницы под свет фонаря. Книга была отложена на моменте, когда Скарлетт отправляется на звонкие удары топора и находит Эшли во фруктовом саду. Он обтесывает колья, чтобы восстановить изгородь, сожженную янки. Они говорят о трусости, немыслимой храбрости, ржании гибнущих лошадей. Скарлетт просит Эшли уехать вместе с ней. Он не может разбить сердце Мелани, однако в порыве целует Скарлетт.
Интересно, узнал ли предыдущий читатель, что произошло дальше? Или для него история навсегда остановилась на этом моменте?
Оставив книгу на прикроватной тумбе, Вивиан прошла через переднюю и очутилась в гостиной. Луч продвигался справа налево: телевизор, диван, два кресла, журнальный столик, зеленый ковер, полупустой книжный стеллаж. На журнальном столике – телевизионный гид, датированный июлем восемьдесят седьмого, а возле дивана – книги и виниловые пластинки. Среди настольных игр оказались «Монополия», «Флинстоуны», «Кролик Питер» и «Шедевр: Художественный аукцион». В эти игры играли задолго до ее рождения, но кто-то играл в них незадолго до ее прибытия в Хорслейк.
Несмотря на пыль и молчание электроприборов, все выглядело нетронутым, будто жильцы покинули дом пару минут назад. Да, пару минут и тридцать лет назад. Наверняка этому есть совершенно обыденное, даже скучное объяснение: налоги, электричество, погодные условия… Что должно произойти, чтобы ты начал жизнь с чистого листа?
Вивиан убрала ногу с «Подсолнухов» ван Гога и «Пашни» Констебля, подняла одну из карточек – «Буфетчицу» Эдуарда Мане. По ковру были разбросаны репродукции размером с поляроид. Кажется, он споткнулся об угол ковра и уронил коробку «Шедевра».
Стараясь больше не наступать на карточки, она приблизилась к окну, уже зная, что увидит: следы ботинок четырнадцатого размера. Он попал в дом через переднюю дверь, а слинял через окно. Вивиан попробовала поднять раму, та сдвинулась на десять дюймов, а дальше застряла.
Среди пластинок был двухцветный конверт «Эл Боулли и Рей Нобл: шестнадцать лучших композиций»
