— То, что Головкин вас познакомил…
— Давно забыто и быльем поросло. Ни разу не вспомнили.
— Та-ак…
— Будут новые указания?
— Договорились о встрече?
— Да.
— Хорошо. Продолжай работу. Вижу, он произвел на тебя впечатление. Тем лучше. Больше искренности. Ну, тебя учить не надо… Попробуй копнуть глубже. Я очень надеюсь на тебя, Наташа. Я тебе доверяю.
— Спасибо, дорогой начальник.
ГЛАВА 20. ГЕНИЙ БЛАГОСЛОВЕНИЙ
— Проходите, — Валерий впустил Бориса Лагутина, закрыв за ним дверь. — Он ждет вас. Я займусь с другим пациентом.
— Спасибо, Валерий…
— Вечером я буду у Светозара и Кати. Вы придете?
— Сегодня навряд ли. Опубликована моя статья о мафии. Может быть, он не такой затворник, как вы, успел прочесть… Там названы конкретные люди, которые хорошо осведомлены, что моя жена Людмила — его родная сестра. Передайте ему, пожалуйста, пусть как следует задумается и вспомнит об осторожности…. Мне в какую комнату?..
— Здравствуйте, Борис Михайлович. — Трошин Семен Семенович поднялся ему навстречу.
— Я договорился о вашей работе, — сказал Борис. — Мне кажется — то, что вам надо, чтобы расстаться с чертовой бездной. И заработок приличный. Правда, не знаю, каков он у вас сейчас… Наверное… конечно, будет много меньше…
— Не в том суть, проблема другая, — сказал Трошин.
— Я понимаю…
— Прятаться придется… живьем не отпускают. Скажите, Борис Михайлович, — я вас видел с Режиссером в Козицком переулке… и поскольку он разговаривал именно с вами, я исключил этот факт из моего донесения…
— Режиссер… я и не знал, что его так зовут. Значит, тогда за нами следили вы? Я ведь стоял спиной… Вон оно что… понятно.
— Скажите, пожалуйста… я утром купил «Московскую газету», прочел статью. Появляется надежда… Позвольте пожать вашу руку! Спасибо!..
— Спасибо вам. Счастье, что оказались вы, Семен Семенович, мог бы быть кто-то еще. Мы не только выиграли время для подготовки материала, но смогли получить, собрать массу дополнительной информации…
— Борис Михайлович, сведения от него… он продал за деньги?
— Нет. Никаких денег. Все — бесплатно. Мне показалось, он или те, кто стоит за ним, сами готовы платить, чтобы подложить бомбу под ваше «хозяйство». Для журналистики наиболее опасный вариант — требуется тщательнейшая проверка, иначе можно напороться на фальшивку.
— Очень хорошо. Значит, бесплатно рубят сук, на котором сидят. Быстрее рассыплется — быстрее стану свободен.
— Не хочу вовлекать вас в конфликт с вашим служебным долгом…
— Спрашивайте обо всем, Борис Михайлович. По отношению к ним нет никакого долга. Я придумаю, как уйти. Вплоть до… устройства моих похорон, или пропал без вести, или… придумаю обязательно… Благодарение Валерию Анатольевичу — он, святой человек, вернул мне мою человеческую душу… Как надо думать, к чему стремиться… Хочу свободы и жить по совести. Верно — в чертовой нахожусь бездне. Я их не осуждаю… я теперь никого не осуждаю — но участвовать в их деятельности не хочу. Заработок — не главное. Можно нищему чувствовать себя богатым и молить Бога, чтобы позволил отдать — кому-нибудь что-нибудь… нет денег — кусок хлеба; нет ничего совсем — радость и доброту. И всех простить и никому не причинять огорчения… Спрашивайте.
— Вам знакомы люди, о ком написано в статье?
— Да, конечно. Если кого не видел — слышал о нем.
— Кого нет из вашего руководства?
— Нет Лобкова.
— Кто такой?
— Командует внешними сношениями.
— Удивительно… внешние сношения; еще бы назвать департаментом…
— Так и называется.
Борис рассмеялся. Трошин сдержанно улыбнулся вслед за ним; он был сдержанный, какой-то необыкновенно мягкий и, подобно своему шефу, имел стертое, незапоминающееся лицо.
— Режиссер работает с Лобковым? если это не военная тайна.
— Да, он его человек.
— Не могли бы вы вспомнить какие-либо детали, происшествия… не упомянутые в статье?
— Какие именно?
— Махинации… убийства… похищения…
— В этом вопросе ничем вам не помогу. Дело в том, что я всегда выполняю поручения на стороне. Прощупываю чужих. Про внутренние дела я ничего не знаю. С Режиссером — единственный раз. Что-то такое происходит, что шеф проверяет кое-кого из наших. Может, и меня тоже — не знаю. Вы не думаете, что мгновенно захотят отомстить вам лично?
— Навряд ли осмелятся.
— Опасность огромная. Нельзя вам ходить в одиночку. Борис Михайлович — нельзя! Вы так расписали сверху донизу… и Хозяина… Многие наши молятся на него… за большие деньги… им страшно помыслить, что вдруг прекратится…
— А вы не имеете догадки, зачем все-таки надо, чтобы прекратилось? Кому надо?
— Вы о Лобкове? К сожалению, не имею понятия, какие у них дела… Как вы помните, Борис Михайлович, мне ничего не известно ни о Лобкове, ни о Режиссере, ни о Козицком переулке. Вас я знаю исключительно в лицо: мельком видел у Валерия Анатольевича.
— Разумеется, так и есть, — с улыбкой подтвердил Лагутин.
— Все же один подарок я вам поднесу.
— Насчет Владимира Жирного?
— Почему вы догадались?
— В данный момент — самое важное: над ним реальная осязаемая угроза его жизни…
— У него имеется дружок. Из афганцев. Очень крутой, и сила при нем немалая. Людей, думаю, не меньше, чем… ну, про нас говорить не стану — не меньше, чем в лихоборской группировке, а она самая крупная в Москве… Во-первых, пусть тряхнет своего человека с покалеченной левой рукой — он его предает…
— Да, такое открытие дорого стоит. Только… не получится ли, что мы с вами становимся соучастниками преступления, может быть, убийства?
— Борис Михайлович, чистая душа, если лезете в трясину, нельзя жаловаться, что пахнет болотом. Жирного хотят прикончить, а подставить его дружка, который сейчас печется, чтобы его вызволить. Так что сами понимаете… тут на каждом шагу точно такие происшествия: я бы не вмешивался, исключительно для вас… Вы сказали — вам важно…
— Да, да, — подтвердил Лагутин несколько менее уверенно.
— Во-вторых… записывайте, я вам назову двух шкетов, маленьких недомерков, они на «ауди» Жирного убили мальчишку, и машину бросили. Работают в ведомстве Злобина, вы о нем знаете. Правда, я не придумал, что вам это дает: сознаться-то никто не сознается… Разве только сможете документально подтвердить через аудиозапись нужного разговора, в котором Хозяин и Злобин, или Злобин и… неважно кто — назовут имена и конкретное задание. Такое задание обязательно было сказано. А раз сказано — почему не быть записанным?.. Я почти догадываюсь, откуда появляются эти записи, но уж это совсем к нашему делу не относится…
— Нельзя мне знать?
— Ни к чему… прикасаться к ядовитой змее.
— «Невидимки»?
— О, вы про них не написали.
— Пока — нет. Мне пока не удалось с ними пообщаться.
— Ну, что вы? разве можно?.. Лобков не связан с «невидимками». Я подразумеваю другую структуру — ближе. Но, пожалуй, такую же суровую. Передайте шкетов дружку Жирного, он разберется, как и что, лучше нас с вами… Простейшая мысль! как я сразу не додумал?.. Все — ему! и будет, как вам надо… Мне пора. Вы еще остаетесь?
— Семен Семенович, сколько у нас в запасе времени для Владимира?
— Сроки мне неизвестны. Могли и вчера сделать, и ночью сделать. И… После вашей статьи… как докажет, что не он дал конкретные сведения?.. могут в эту минуту завершать…
— Что ж за проклятье такое! Получается, я… все равно что я убил его!.. Хотел спасти людей… помочь…
— Он взрослый мужик. Зачем-то ему надо было? Не терзайте себя, Борис Михайлович. Каждый делает свое дело… До свиданья.
— До свиданья. Я выйду после вас через десять минут. Спасибо еще раз огромное!.. Надумаете с работой — она вас ждет. Меня не будет — идите прямиком к главному редактору. Ролан Сергеевич. Он в курсе дела.
— Надумаю. Обязательно. И вы, если что, обращайтесь. Я с великим удовольствием, чем могу — помогу.
Борис прошелся по коридору. Из-за двери в соседнюю комнату слышен был женский голос с писклявой, исчезающей визгливой интонацией; размеренный, спокойный тембр Валерия иногда внедрялся в женское многословье, разговор переводился в плавное русло.
В квартире, кроме них троих, никого не было. Жена Валерия работала в приюте для дефективных детей: среднего роста брюнетка, черноглазая, в меру полненькая, и с ровным, выдержанным характером, немного похожа была на Лену, сестру Людмилы и Светозара. Борис при первом посещении в первый момент принял ее за Лену; идя по коридору, он вспомнил свое неожиданное удивление.
Он отправился на кухню, где у них стоял телефон, и позвонил двоюродному брату Александру.
