она возможности съязвить ткнувшему носом в низость ее мотивов в привязанности к младшему брату.
– По сравнению с отступными при разводе, конечно! Секс с моим братом, а точнее его отсутствие, вообще сущий пустяк, – Адам закатил глаза, презрительно фыркнув.
– Вы что, кроме денег, вообще ни о чем думать не можете? – Эванс только осуждающе покачала головой в ответ.
Привычная к расчетливости людей круга Ларссонов Эванс все же думала, что для них существуют допустимые границы. Лиам был его младшим братом, на минуточку, а Адам говорил о нем с пренебрежением, которое она не смогла стерпеть по отношению к другу, особенно, от члена его же семьи. Адам же только ухмыльнулся на ее слова и подошел ближе.
– Ну, например, сейчас я думаю об одной очень маленькой, наглой, но до одурения миленькой мышке, которая думает, что намного умнее большого кота, – он остановился перед девчонкой и оперся руками о столешницу по бокам от нее, запирая в замок из своих рук и отрезая пути к отступлению.
Его голос сделался низким и тихим, а приятные слова звучали угрожающе. Адам приблизил лицо к ее, внимательно изучая реакцию девчонки, смотревшую на него со смесью легкого непонимания и полного недоумения.
Рискнув сделать Ларссону замечание о нормах поведения, поскольку человек перед ней старше на несколько лет, она не успела набрать воздуха для гневного ответа. Адам быстро и нагло впился поцелуем в её губы, зажимая мерзавку между столом и собой. Эванс запротестовала, пытаясь его оттолкнуть, и распахнула огромные серые глаза.
– Вы что делаете, мистер Ларссон? С ума сошли? Немедленно… – оттолкнула она его и уперлась ладошками ему в грудь, но Адам не дал ей договорить, снова ловя ее губы своими, углубляя поцелуй, на что, собственно, так и не получил от нее разрешения.
– Ну же, детка, не кричи, обещаю, тебе понравится, уж точно лучше, чем с моим братом, – прошептал он ей в губы, на минуту отрываясь от нее и крепче прижимая к себе.
Адам провел руками вниз по ее спине и, подняв за талию, усадил девчонку на разделочный стол, устраиваясь между ее ног по бокам от него.
– Совсем рехну… – Эванс попыталась возразить, но Ларссон снова не дал сказать ни слова, продолжая настойчиво и горячо целовать.
Ждать, чтобы выяснить, что же сломается первым: ее принципы или его настойчивость, оставалось недолго. Адам ставил на первое. Он был уверен в собственной неотразимости, как и в том, что девчонке против него точно не устоять. Его эго ликовало, когда она затихла и обмякла в его руках, не сопротивляясь и позволяя целовать себя. Ларссон уже прокручивал в голове, как ткнет младшего братца продажностью его подружки, которая чересчур быстро сменила приоритеты, стоило более выгодному варианту показаться на горизонте. Он торжествующе посмотрел ей в лицо, но увиденное стало для него неприятным сюрпризом. Из глаз девочки текли слёзы, а на лице отразился неподдельный ужас.
– Вы намного сильнее меня, сэр, и можете сделать все, что захотите, но я настойчиво прошу вас этого не делать. Не ради моей чести, мне на неё плевать, подумайте о вашем брате, – пролепетала она обескровленными от страха губами, громко шмыгнув носом в окончании.
Адам отшатнулся от нее, как от прокаженной, выпуская из кольца сильных рук. Ни секунды не раздумывая и практически моментально, Эванс спрыгнула со стола и скрылась в своей спальне, откуда из-за хлипкой фанерной двери после звука запираемого замка послышался тихий женский плач. Ларссон почувствовал себя полным козлом и редкостной скотиной.
«Какого хрена? Что сейчас чуть не произошло?» – недоумевал он. Мало того, что безродная плебейка предпочла ему его бледную копию, так и он, Сир Безупречный, чуть не превратился в насильника! Да не бывать этому, ни в какой из возможных Вселенных! Ни первому, ни второму. Он вылетел за дверь, с трудом пытаясь унять в гудящей голове мысли, кричавшие наперебой. Холодное февральское Солнце, низко опустившееся над горизонтом, ослепляло через лобовое стекло машины. Адам выжимал педаль газа и уезжал прочь от дома, где ему – идеальному во всех отношениях попросту не нашлось места, и, наверное, на всем белом свете это было единственным местом, где ему не рады ни сейчас, ни прежде.
Знал ли он тогда, что встретил причины ранних седин не сильно заметных в светлой шевелюре? Нет, конечно, а знал бы – бежал без оглядки. Но от судьбы не убежишь. Возващаться – плохая примета. Адам знал это по себе, вспоминая, как развернул машину на середине пути домой.
– Пришли закончить начатое, мистер Ларссон? – обреченно спросила она, пропуская его внутрь.
– Нет. Это было грубо с моей стороны. Но вы же понимаете, я должен был убедиться в ваших намерениях относительно Лиама, – мрачнее тучи, он прошел мимо, даже не повернувшись в ее сторону, и избегал смотреть ей в глаза.
– Будем считать, что извинения приняты. Я прошла проверку? – ее голос пропитался сарказмом, с которым обычно говорил сам Адам.
– Вы – да, а я – нет, – и снова грусть в словах и на его лице, но уже не поддельные, как его улыбка. В словах больше не было фальши.
– Что вы имеете в виду? – непонимающе спросила она, но Адам не ответил. В один шаг он преодолел расстояние между ними и поцеловал. Не так, как за полчаса до этого: не касаясь руками, аккуратно прикоснувшись губами к ее.
– Прости, – тихо выдохнул он, – я не хотел тебя напугать, – и осторожно убрал прядь волос с ее лица и приподнял пальцами подбородок.
Слова были не нужны. Глаза смотрели в глаза. Хмурое грозовое небо столкнулось с токсичным зеленым морем. Тишина, повисшая в комнате, нарушалась только шуршанием занавесок от сквозняка и глубоким дыханием обоих. Время шло, но при этом остановилось. Лишь капающий с его волос растаявший снег отмерял миновавшие и неуловимые мгновения, утекающие, словно вода сквозь пальцы.
– Мы не будем это обсуждать, – бросил он на ходу, застегивая пальто и хлопая входной дверью с такой силой, что от сквозняка снова открылось окно, в которое ворвался холодный февральский ветер.
Возвращаться – плохая примета. В этом Адам убедился лично, а еще, определенно – нужно купить рефрежиратор.
Джон не любил Рождество, как и праздники в целом: в преддверие показатели происшествий набирали высоту и взлетали до пиков, приходившихся на дни торжеств. Предрождественская мишура виделась Моргану бессмысленной возней перед лицом действительно важного, но совершенно незаметного за иллюминациями и искрами бенгальских огней. В умелых руках торговцев мерила успеха
