— Не пьет, не хулиганит, не бандит ли?
Улыбнувшись и показав полный комплект пластмассовых зубов, Егор Федорович сообщил:
— Виктор Юрьевич — серьезный человек, не курит, не пьет, работает каким-то начальником на железной
дороге в метрополитене, воровать, я думаю, в ближайшие годы не собирается.
— Ты его совсем захвалил, — вступила в разговор незаметно вернувшаяся Евдокия Васильевна. — От
хорошего мужика баба вот так просто не уходит, — резонно заметила она.
— Мы не знаем, кто из них прав, а кто виноват, так чего ты вздумала его в разводе винить?
— С его Олей я немало за чаем поговорила и скажу: она очень обходительная женщина, к тому же красивая.
Он ей в подметки не годится, а туда же, как наш участковый, к бабам под юбки заглядывает.
Егор Федорович, демонстративно сделав несколько глубоких вдохов, как бы принюхиваясь к чему-то, бросил:
— Наверное, что-то на кухне горит.
Евдокия Васильевна вновь ушла. Старик спокойно сообщил:
— Заславские жили тихо, мусор из избы не выносили, они даже тихо, без ругани разошлись, а кто виноват, что так получилось — один Бог знает.
Вернувшись с подносом, Евдокия Васильевна, ставя его на стол, толкнув мужа локтем в бок, шутливо
пробурчала:
— Пойди на кухню, посмотри на дверь, что-то плохо стала закрываться.
— Старо, старуха, придумай что-нибудь поновее, — беззлобно парировал он.
Выпив две чашки чая, Диспетчер узнал от стариков, что Заславский теперь живет один, приводит к себе
женщин с ночевкой, но очень редко, в молодости увлекался коллекционированием марок, сейчас вроде
прекратил. Старики сообщили ему, что его квартира находится на электронной сигнализации и он задружил с
большим начальством.
Когда Диспетчер у Евдокии Васильевны спросил, почему она сделала такой вывод, то она уверенно
обосновала свои выводы:
— Как-то вечером я подметала в подъезде, смотрю, идет Виктор Юрьевич с солидным мужчиной, одетым в
жару в костюм, при галстуке и шляпе. Я поздоровалась с ними. Виктор Юрьевич поздоровался со мной, а другой
даже не повернул в мою сторону головы.
— Глупышка, то не начальник с ним шел, а невоспитанный оболтус, — обиженный на «начальника» за
невнимание к супруге, пояснил старик.
Наговорившись вдоволь, Диспетчер, применив всю свою дипломатическую изобретательность, примерно
через час после начала беседы смог вырваться от гостеприимных хозяев.
Глава 60
Ни Душман, ни Диспетчер не информировали Семена Филипповича, какие мероприятия проводились и
проводятся ими с целью розыска похищенных у него картин и скульптуры Будды.
Поэтому Семен Филиппович, не видя результатов работы группы Душмана, считал, что реальность поимки
вора или воров, черт знает, сколько их было у него в квартире, фактически с каждым днем уменьшается.
Вот так за один день лишиться огромного состояния Семен Филиппович не мог, а поэтому во вторник в
девять часов он пришел в отдел борьбы с организованной преступностью, расположенный на Петровке, 38, в
кабинет полковника Туянова, которому было поручено руководить группой розыска пропавших картин.
Поздоровавшись с Туяновым и присев на предложенный ему хозяином кабинета стул, Церлюкевич спросил:
— Аристарх Георгиевич, я пришел узнать о результате розыска моих полотен.
Не отвечая на поставленный ему Церлюкевичем вопрос, Туянов, доброжелательно улыбнувшись, сказал:
— Семен Филиппович, вы, наверное, умеете читать мысли на расстоянии. Я думал вас пригласить к себе для
беседы, а вы сами пожаловали ко мне.
— Что-нибудь прояснилось насчет моих картин? — вновь повторил свой наболевший вопрос Церлюкевич.
— Увы! — разведя руки в стороны, огорчил его и разочаровал Туянов. — Пока что ничем обрадовать вас не
могу.
— Тогда зачем вы хотели меня видеть? — разочарованно бросил Церлюкевич.
— Видите ли, в городе объявилась воинственная банда, которая врывается в дома коллекционеров, производит там незаконный, самый настоящий варварский обыск, что-то разыскивает. Сами понимаете, может
возникнуть конфликтная ситуация, одной из сторон она может стоить головы. Последний налет был на квартиру
Щеблакова Олега Эдуардовича. Вы его знаете?
— А как же, кто его не знает из истинных коллекционеров, — с уважением подтвердил Церлюкевич.
— Так они у него в квартире все перевернули. У него было, что им взять, но они не взяли. Щеблаков удивился
такой выходке бандитов и, порасспросив некоторых своих знакомых, узнал, что аналогичные визиты бандитов
были и к ним. И также у них бандиты ничего не взяли. Я подумал, а не вы ли подключили этих молодцов к такому
оригинальному методу розыска похищенного?
Туянов выжидательно посмотрел на Церлюкевича.
Слушая Туянова, Церлюкевич обрадованно подумал, что его сделка с Душманом оказалась не только на
словах, но уже претворяется в жизнь. Если Душман так активно будет вести розыск его полотен, то, не
исключено, он быстрее работников милиции выйдет на нужный след.
Прямой вопрос Туянова все же застал Церлюкевича врасплох. Он не знал, как на него ответить, но через
мгновение нашелся:
— Дело было не совсем так, Аристарх Георгиевич, — не спеша возразил Церлюкевич, полностью не
опровергая предположения Туянова.
— А как? Я жду объяснения! — подогнал его полковник.
— Где-то месяц тому назад ко мне домой пришел парень лет тридцати, загримированный под старика с
бородой. Никаких его особых примет я не запомнил, — предугадывая возможные вопросы Туянова, сообщил
Церлюкевич. — Все у него было на месте. Он мне сказал, что состоял в банде Сулейманова по кличке Руслан.
— Его хозяин сейчас сидит, — проинформировал его Туянов.
— Он мне то же самое сказал, — подтвердил Церлюкевич, оживляясь. — Этот «старик», будем так его
называть, так как он мне не представился, предложил мне оказать содействие в розыске и возврате похищенных
картин, за что я обязан буду заплатить ему двести тысяч рублей.
— И вы согласились? — удивленно спросил Туянов.
— А вы на моем месте разве не согласились бы? — задал встречный вопрос Туянову Церлюкевич.
— Я бы не согласился, — убежденно сообщил тот.
— Потому что у вас никогда не было трех миллионов долларов, — зло бросил Церлюкевич. — А я не хочу их
терять и принял его предложение. Мне же деваться некуда. Если у нас милиция такая беззубая. Вы думаете, мне
не жалко расставаться с двумястами тысячами рублей? Вы только что меня «обрадовали», что по розыску картин
у вас пока нет никаких сдвигов. Я не могу в таком случае сидеть сложа руки.
— Но нельзя из-за каких-то картин совершать попрание закона, врываться в чужие квартиры, делать обыски.
Ведь хозяева квартир имеют право на защиту своей неприкосновенности.
— Пускай защищаются, ищите этого «старика» с его людьми, если он в чем-то нарушил закон, привлекайте к
уголовной ответственности. Я повторяюсь, но он сам нашел меня и предложил свои услуги, и, если вернет
пропавшие полотна, я выплачу ему вознаграждение. Откажись я от сделки с ним, он, найдя мои полотна, вообще
может забрать их себе, а если продаст, то получит несколько миллионов за них.
— Вы хотите получить свои полотна любым, даже недозволенным способом. Я в вас разочарован, —
недовольно произнес Туянов.
— Вы извините меня, Аристарх Георгиевич, нам в настоящее время на каждом шагу приходится
разочаровываться и возмущаться. Мы сейчас отказываемся от того, что десятилетиями считали святым. Я не
знаю даже, при каком строе мы сейчас живем, господа мы или товарищи. Может быть, вы скажете? На ответе на
мой вопрос я не настаиваю, так как сами верхи на него не ответят.
Слушая Церлюкевича, Туянов, являясь должностным лицом, по выработанной привычке не соглашался с его
доводами и находил убедительные аргументы, чтобы обосновать другую точку зрения по данному вопросу, но
говорил он уже без вдохновения и пыла, которые были его кредо несколько лет тому назад.
Между тем Церлюкевич продолжал философствовать:
— Мои картины есть достояние народа, и если бы государство ими дорожило, то оно могло выкупить их у
меня за несколько десятков миллионов деревянных рублей. Эти полотна кисти признанных художников мира
могли занять почетное место в любом, самом престижном музее страны. У музеев нет денег на приобретение
полотен, я не такой богатый, чтобы их бесплатно дарить, что в таком случае приходится делать? Поймите меня
правильно, я простой человек со всеми его слабостями и интересами. Жить на мизерную подачку, которую
почему-то называют заработной платой, не желаю и не буду. Все, что можно будет продать, продам, иначе, не
