— Но почему? Почему? — изумилась Сима.
— Из-за вернисажа, — просветила ее я. — И ворожея так же сказала. Богатство и красоту Алисы подруги как-то еще переварили, а вот когда на горизонте забрезжила слава, тут-то у них терпение и лопнуло.
Сима недоумевала.
— Что, сразу у всех? — спросила она.
— У всех, у всех, — заверила Марго. — Видели, как эти змеи разбрелись по квартире?
Я сразу поняла, о чем она говорит. О том дне, когда Алиса после вернисажа пригласила подруг к себе. Ни Лора, ни Нюра, ни Карина, ни тем более Фаина не видели новой квартиры Алисы, теперь же, увидев ее, все они были просто ошеломлены.
— Голову готова на отсечение дать, что у всех испортилось настроение, — сказала я.
— Еще бы, — поддержала меня Марго. — Нюрка так и шныряла глазами по всем углам. Она же задавака, работает всего лишь в какой-то цветочной компании, а строит из себя принцессу. Видели ее мужа?
— Такой же сноб, — подтвердила я.
— Менеджер по свежему срезу! — Марго сплюнула и пояснила:
— В аэропорту встречает новую партию цветов и сопровождает ее до компании. Экспедитор простой, но ходит в костюме с бабочкой. Смехота! Та еще парочка. Подберутся же такие друг к другу.
Сима вертела головой, переводя взгляд с меня на Марго и ничего не понимая.
— О чем вы говорите? — спросила она. Я пояснила:
— О том дне, когда был вернисаж Алисы. Помнишь, как она пригласила подруг?
— Да-а, — задумчиво ответила Симочка. — Мне тоже показалось, что они все страшно Алисе завидуют. Лора просто сходила с ума, Нюра тоже сидела мрачная, но я никогда не видела их мужей.
Марго даже подпрыгнула.
— Еще бы! — закричала она. — Все эти Нюрки, Лорки, Каринки и Фаинки прячут от нашей Алиски подальше своих мужей, боятся ее красоты.
Я уточнила:
— У Каринки и Фаинки вообще нет никаких мужей, а с мужем Лоры все дружно поругались чуть ли не на следующий день после их свадьбы.
— Ну уж не знаю, — ответила Марго. — Я не была на свадьбе Лорки, но о муже своем она даже не заикается в присутствии подруг. Это я сразу заметила.
Я вспомнила, что Алиса, видимо, чувствуя зависть подруг, как-то старалась перед ними оправдаться за свое счастье. Даже попыталась бросить на Германа тень, что-то лепетала о его измене, успокаивала Фаину и Карину, что не все в ее семейной жизни так гладко, как им кажется. Зря старалась, лишь сильней возбудила их зависть. Вот тогда и появилась змеиная улыбочка на губах Лоры, да и Нюркины лаза как-то подозрительно заблестели. Уж не злорадствовала ли она? Да нет, Алиске никто не поверил. Все знают Германа с самой лучшей стороны.
Я задумалась и выпала из беседы, а между тем Марго и Симочка что-то оживленно обсуждали. Я прислушалась.
— Торт был отравлен, — с напором утверждала Марго. — Его я не ела, терпеть не могу бисквитов. А вот плов попробовала.
— Нет, — горячась, возражала Симочка, — торт я ела и чувствую себя нормально.
Марго тут же выдвинула новую версию:
— Тогда Фаинка насыпала яда в кофе. Его я не пила из-за сердца.
— Но я пила кофе, — разочаровала ее Симочка. — И ела горчицу.
— О чем вы говорите? — заинтересовалась я.
— О том, что Алиску нашу отравили, — просветила меня Марго.
Я только что думала о том же, но из объяснений Марго ничего не поняла, потому что ее не однажды травили.
— Когда? — спросила я. — О каком случае идет речь?
— Отравили в тот день, когда она праздновала продажу картины, — пояснила Марго. Симочка замахала руками:
— Это глупости!
— Нет, не глупости, — рассердилась я. — Так оно и есть. Скажу больше, скажу то, до чего не додумалась Марго: Алису и на вернисаже травили, и потом каким-то образом постоянно подтравливали. Чем еще объяснить тот факт, что Алиска сразу оживала, лишь только к ней приезжала я?
— Чем? — спросила Симочка.
— Лишь тем, что подруги ее теряли к ней доступ. Все они боятся силы моего ума, а потому не решаются делать свое злое дело. Но как только я уезжаю, Алиска сразу же начинает погибать.
Марго со мной бурно согласилась.
— Я думала, что ее сглазили, а теперь уверена — травят! Безбожно травят свои же подружки!
Симочка опешила:
— Все?
— Нет, не все, — заверила я, — а одна, уверена, что одна из них, но кто? Кто чаще остальных приходил к Алисе в мое отсутствие?
Симочка задумалась:
— Все приходили.
Марго подтвердила:
— Приходили все. Не ходят они по одной.
Едва самолет остановился, пилот вышел, спрыгнул с крыла, достал из багажного отсека раскладную лестницу.
— Сеньоры, сеньорита, — улыбаясь, сказал он, — вы можете размять ноги, пока я буду устранять повреждения. Возможно, очень скоро мы продолжим полет.
— Папа! — обрадовалась девушка. — Мы можем погулять. Пошли! Рауль обещает починить самолет.
Инженер Горов лишь помотал головой.
— Иди одна, дочка, — ответил он. — В мои годы такой стресс быстро не отпускает, — добавил он, скептически глядя на остановившиеся пропеллеры «Чесны».
Дочь чмокнула его в щеку и выпорхнула из кабины. Сеньор Диас, уже покинувший самолет, ласково улыбаясь, наблюдал за девушкой.
Тропический лес, обживший подножия скалистых утесов, напоил воздух ущелья пряными сладкими ароматами.
Девушка подбежала к зеленой стене растений.
— Какая прелесть! — воскликнула она. — Какой воздух! Как легко дышится. Удивительно, я будто вернулась домой!
Сеньор Диас подошел незаметно.
— Это ваша душа, юная сеньорита, — тихо, но многозначительно сказал он. — Она впитывает древнюю магию моей родины.
Девушка нахмурилась.
— Сеньор Диас, — спросила она, — вы так необычно говорили там, в самолете. На каком языке?
— Это древний язык, — загадочно улыбнулся Энрике Диас. — Его уже мало кто помнит.
— Древнеиспанский? — уточнила девушка. Сеньор Диас покачал головой:
— Нет. Наш язык на тысячи лет старше. Девушка растерялась:
— Этого не может быть. Я знаю только испанский, как же так?
— Однако вы все поняли, юная сеньорита, — улыбнулся сеньор Диас.
— Да…
Она изумленно замолчала. Задумалась. Но вскоре рассмеялась:
— Вы разыгрываете меня! Рассказ был на испанском! Я же все поняла! Это какой-то диалект.
— И все же я говорил на своем родном языке. Языке древних ольмеков, — с гордостью сообщил Энрике Диас. — Он доступен для понимания, но… лишь тому, кому доступен.
— Ах, сеньор Диас, вы шутите, а я серьезно хочу знать. Ваш рассказ звучал так поэтично. Я и вправду все поняла, но не до конца. Кто она, Аматталь-ма? А мастер?
Сеньор Диас ничего не ответил и обернулся назад.
— О! — воскликнул он. — Кажется, Рауль готов продолжить полет.
…"Чесна" легко оторвалась от асфальта горной дороги, по которой за все это время не проехал ни один автомобиль. Самолет взмыл над ущельем, поднялся выше скал и уверенно лег на курс. Моторы работали надежно и ровно. Рауль вел оживленную беседу с диспетчерами.
Через час с небольшим самолет Энрике Диаса совершил посадку в портовом городе с трудным названием Коацакоалькос.
Сеньор Диас был любезен до конца. Он вызвал из порта представителей администрации, безмерно удивленных тем, что русский инженер прибыл в город на частном самолете влиятельного банкира.
Тепло попрощавшись с Горовым, Энрике Диас поцеловал пальчики девушки.
— Мы еще увидимся, юная сеньорита, — сказал он, глядя ей в глаза. — Обязательно увидимся.
Как только машина с его русскими спутниками покинула аэропорт, лицо благодушного сеньора Диаса превратилось в бесстрастную маску. Он быстро прошел к роскошному «Линкольну», вызванному для него, и тихо проговорил в трубку автомобильного радиотелефона:
— Она вернулась.
Телефонный собеседник банкира долго о чем-то говорил. Энрике Диас лишь кивал иногда, не отвечая, но в конце устало сказал:
— Нет, Диего. Нет. Я слишком стар. К тому же… Понимаешь, другая культура, другой народ. И, главное, время. Оно так изменилось и изменило ее.
Собеседник сеньора Диаса вновь, видимо, принялся возражать, но банкир твердо стоял на своем.
— Нет! — отрезал он. — Мы выберем другой путь. Ты прав, конечно, люди остались людьми, но каждому времени присущи свои законы.
Он вновь послушал доводы собеседника, вздохнул. Кивнул, соглашаясь:
— Что ж, пусть будет по-твоему. Спросим Его.
На том сеньор Диас прервал разговор.
* * *
Их было пятеро в зале заседаний. Они расположились за огромным круглым столом, занимавшим почти всю площадь зала, сверкающего стеклом и никелем. Очень разные, они неуловимо походили друг на друга.
Бронзовые, застывшие, словно маски, лица. Взгляд, источающий мудрость и понимание. Наголо обритые головы, удлиненные, удивительной яйцеобразной формы.
Старейший, занимающий единственное кресло с высокой спинкой, встал. Поклонился церемонно и медленно. Сказал своим редкостным низким голосом на языке, который понимают не больше пятидесяти людей планеты:
