Галина Белая неторопливо пробиралась в толпе, изображая всей своей фигурой глубочайшую скорбь. Для довершения образа она даже пару раз всхлипнула. Пускай все окружающие видят, какой она сердечный ранимый человек – это может быть полезно.
В действительности душу Галины Белой раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, она мучилась угрызениями совести – вот ведь, пожелала Аде: «Чтоб ты сдохла!», а ее и впрямь убили. С другой стороны, она ощущала небывалое торжество: вот как пожелала, так и случилось. Неужели она действительно близка к неким высшим силам, неужели там наверху прислушиваются к ее желаниям?.. А ведь такое – не пустяк! Это может здорово помочь ей в работе, потому что покойная Аделаида была права в одном: главное – деньги! Пока есть деньги, будет и любовь…
После похорон у Владимира Ивановича настроение было отвратительное. Кроме того, что сама процедура была достаточно тягостная, он еще поймал на себе несколько злорадно-любопытных взглядов и услышал перешептывания за спиной. Нервы, и так расшатанные после допроса у Громовой, стали совсем никуда. Тем не менее он взял себя в руки и отклонил предложение двух знакомых художников пойти куда-нибудь и помянуть Аделаиду как следует, а точнее – напиться. В последнее время он стал достаточно часто этим увлекаться. Так не годится, надо пойти в мастерскую и поработать, у него много неотложных дел, и среди них одно – очень важное. Дома он развел краски, приободрился и принялся за работу. Хорошо бы отключить телефоны, но нельзя: вчера он дозвонился, наконец, до жены в Гамбурге, вернее, говорил с ее хахалем Гербертом, тот обещал передать Маргарите его просьбу перезвонить. Он-то, может, и передаст, но вряд ли Маргарита позвонит…
Работа всегда его успокаивала. Володя отступил в сторону, придирчиво рассматривая дело своих рук. Может, зря он все это затеял? Верно говорила Маргарита, что он ненормальный, из прошлого века. Он вспомнил, как часто они ссорились перед ее отъездом, а потом мысли по инерции перешли на еще одну неприятную женщину – следователя Громову. Что она к нему прицепилась? Ручку нашла… Он понятия не имеет, как эта чертова ручка попала в квартиру к Аделаиде! Ладно, пусть они там сами разбираются. Громовой за это деньги платят, а он точно знает, что не убивал Аделаиду.
Наутро Пятаков позвонил в офис покойной Аделаиды. Трубку снял Глеб.
– Глеб, дорогой, примите мои соболезнования. Я хотел узнать, когда можно забрать мои работы?
– Почему вы хотите забрать их, Володя? У вас появился покупатель?
– Да нет, я просто думал, что со смертью Аделаиды Самсоновны…
– Мы сворачиваем деятельность? Нет, конечно, нам будет трудно без нее, но мы…
В этот момент кто-то, по-видимому, вошел к Глебу и заговорил с ним. Глеб произнес в трубку:
– Извините, Володя, одну секунду, – и заговорил с посетителем. Его слова были хорошо слышны.
– Да, конечно, эта работа еще у меня. У меня выпрашивали ее, предлагали огромные деньги, но я отказал. Я сказал, что этого Духовидова я обещал вам, что вы – большой ценитель и знаток его раннего творчества… Да, он у меня дома. Приходите сегодня часам к девяти, – и снова Глеб заговорил в трубку:
– Володя, и не думайте забирать работы! Мы не только не собираемся сворачивать экспозицию, наоборот, планируем расширять ее, у нас будут очень перспективные клиенты… и лично с вами, я думаю, мы будем плодотворно работать.
– Ладно, Глеб, тогда я зайду к вам на следующей неделе.
Повесив трубку, Пятаков усмехнулся: ну Глеб, ну и хватка! Все еще пытается всучить своему покупателю фальшивого Духовидова!
Около девяти часов в квартире Глеба Миногина раздался звонок. Выглянув в глазок и узнав гостя, он открыл один за другим все многочисленные замки, которыми пытался отгородиться от внешнего мира, и впустил посетителя в прихожую. Проводив его в гостиную, Глеб гостеприимно спросил:
– Может быть, кофе? Или что-нибудь покрепче? Коньячку, например?
– Коньяк – нет, а вот от чашечки кофе не откажусь.
Глеб прошел на кухню сварить кофе и заодно вытащить из-за дивана фальшивого Духовидова – он в сердцах засунул туда картину, решив, что покупатель окончательно сорвался с крючка, а придя сегодня домой, забыл о вечернем визите клиента и не привел картину заранее в божеский вид. Он торопливо смахнул с нее пыль и, взяв картину в одну руку, а джезву – в другую, вернулся в комнату.
– Может, все же решитесь на коньяк? У меня настоящий, армянский…
– Ну разве что армянский.
«Это хороший знак, – подумал Глеб, – согласился на коньяк – купит и картину».
Он поставил картину на журнальный столик, прислонив ее к французской вазе, сделанной под китайскую, и полез в бар за бутылкой.
– Простите, Глеб Васильевич, – гость привстал с низкого дивана, – я хотел бы вымыть руки. Где только, знаете ли, не был…
– Конечно-конечно, – засуетился Глеб, поставив бутылку рядом с картиной, – я вам сейчас покажу.
Он проводил гостя по коридору к дверям ванной комнаты и вошел внутрь, чтобы показать ему мыло и полотенце. Обернувшись, он увидел, что гость вынул из кармана небольшой узкий предмет. Что-то щелкнуло, и в руке покупателя оказался длинный узкий нож.
Глеб ахнул. Он всегда боялся грабителей, заказал очень надежные двери, множество замков – и вот на тебе, сам привел в дом бандита! Но как же так, ведь такой солидный, обеспеченный человек… Совершенно никому нельзя верить!
– Господи, зачем это?! – жалобно запричитал Глеб, косясь на страшное лезвие. – Я все отдам! Все, что хотите! Только не убивайте. Господи, ну кто вам сказал, что я богат! Это ложь! Я абсолютно нищ! Аделаида забирала все мои деньги…
Тут до него дошло. Аделаида? Значит, он и ее тоже… Разумеется, ведь ее тоже зарезали. И самое ужасное – все знают, что ограбление было только имитировано! Этот страшный человек с ножом – не грабитель! Он маньяк-убийца! Что делать? Что делать? От такого не откупишься… Глеб снова начал говорить, теряя силы от страха, как бы пытаясь заговорить свой ужас.
– Пожалуйста, только не убивайте меня… Зачем вам это? Я совершенно безобидный человек. Я дам вам денег, много денег…
– Вы же только что сказали, что вы нищий…
– Я сам не знаю, что говорю. У меня есть деньги, только они не здесь. Выпустите меня, и я отдам вам все!
Гость усмехнулся и поднял руку с ножом. Глеб шарахнулся от него и неуклюже вспрыгнул в розовую испанскую ванну. Но тут он вспомнил, что Аделаиду тоже нашли в ванне… С ней все было точно так же… Глеб тонко завизжал слабым от страха голосом. Это все страшный сон, это не может быть правдой. Сейчас он проснется у себя в постели и забудет весь этот кошмар…
Но он не проснулся. Голубоватая сталь вонзилась ему в горло. Страшная боль заполнила все его существо. Больше в мире ничего не было – ни зависти, ни жадности, ни жажды денег. Даже страха больше не было, осталась только невыносимая боль. Но и она тоже закончилась. Клокочущая кровь залила его белую рубашку. Ноги Глеба Васильевича подогнулись, и он тяжело рухнул на дно ванны.
На этот раз убийца не отворачивался, он смотрел как зачарованный на свою жертву и не сразу вспомнил, что нужно вымыть руки, вымыть нож, привести себя в порядок.
Он справился с охватившим его волнением. Еще не хватало наделать ошибок. Он тщательно протер кран, к которому прикасался, дверную ручку в ванной. Прошел в гостиную, вытер и там все, к чему прикасался. Захлопнул за собой дверь, придерживая ручку носовым платком.
И так и не вспомнил еще об одной вещи, которая могла выдать его пребывание в квартире Глеба. Как он и опасался, нервное возбуждение притупило его внимание, и он допустил одну роковую ошибку.
На этот раз Анна Николаевна Громова не делала вид, что она страшно занята, не отрывая глаза от бумаг при появлении Пятакова. Она ждала его и с порога кабинета окинула жестким недоверчивым взглядом, показывая тем самым, что двойное убийство – это не шутки. Она, Громова, – человек серьезный, и никаких душеспасительных бесед сегодня в кабинете не будет.
– Садитесь, Владимир Иванович. Частенько мы с вами встречаемся.
– Да уж не по моей вине, Анна Николаевна. Моя бы воля – век бы вас не видал, – угрюмо ответил Пятаков.
Он был зол, растерян и угнетен. Убийство Глеба надолго выбило его из колеи. Он не сомневался, что Громова вызвала его на допрос самого первого из всех знакомых Глеба, ее подозрения усиливаются и скоро перейдут в уверенность, а потом надо только найти доказательства, и вот он, подозреваемый – далеко ходить не надо!
– Спасибо на добром слове, но ваша манера вести разговор со следователем, тем более с женщиной, кажется мне недопустимой.
– Извините, – неохотно буркнул Пятаков, – нельзя ли ближе к делу?
