порядку. Монтаж оборудования начат или нет?
– Оборудование завезли, систему газов начали подводить, – неохотно подтвердил Тихомиров, – но к монтажу не приступали еще, потому что пробу бетона ждут, а это куча времени, а у нас на весь процесс три месяца сроку по контракту. Настройка же еще. А с телекоммуникационным оборудованием это же долго, как я понимаю.
– Олег Павлович, а тебе не надо это понимать, – сказал Радецкий, добавив холода в голос. – Это пускай специалисты понимают, а твое дело маленькое – смотреть за сроками и качеством работ, потому что ты правильно заметил, что числишься на этом проекте ответственным лицом. Итоговые документы, конечно, в результате я подписываю, но все промежуточные этапы – это твоя ответственность.
– Так я потому и волнуюсь…
– Олег Павлович, – голос Радецкого стал особенно задушевным, и только те, кто работал с ним давно, знали, что в такие минуты лучше со всех ног бежать как можно дальше, чтобы не попасть под расцветающие гроздья начальственного гнева. Уж лучше бы орал, честное слово. – Я с бетоном разберусь, раз вы сами не в состоянии. Спасибо, как говорится, за сигнал. Но вот то, что вы не в состоянии, меня удивляет до невозможности. А я не люблю удивляться, вы же знаете.
– Знаю, – поник головой Тихомиров.
В дверном проеме появилась пришедшая на встречу Инна Полянская, создав легкое облако мехов, духов, мороза и туманов. Помахала рукой.
– А знаете, так идите работайте, ради всего святого. Ко мне вон люди пришли.
Тихомиров наконец тоже заметил Инну, слегка перекосился, выражая неудовольствие, из чего Радецкий сделал вывод, что журналистку его заместитель по хозяйственным вопросам знал и ничего хорошего от ее визита не ждал. Интересно, почему бы это. Впрочем, попрощавшись, Тихомиров поспешил ретироваться, кивнув Полянской в знак приветствия и прощания одновременно. Она в ответ тоже слегка качнула головой, что можно было расценить и как «добрый вечер», и как «сто лет тебя не видеть».
– Еще раз здравствуйте, Владимир Николаевич, – сказала она, входя в кабинет.
Радецкий, как истинный джентльмен, поднялся к ней навстречу, пожал узкую руку, украшенную крупными, очень стильными серебряными перстнями.
– Добрый вечер, Инна Сергеевна, присаживайтесь. Чай, кофе?
– Минеральной воды без газа, если можно.
– Да, конечно.
Он достал из небольшого шкафчика, в котором хранилась посуда, сахар, конфеты и коробка печенья, бутылочку воды, стакан, поставил перед журналисткой, подумав, сварил себе кофе, сложно сказать, какую чашку за день. Обычно он их считал, поскольку был уверен, что разумная забота о здоровье в его возрасте уже не блажь, а норма, но сегодня сбился со счета. Проклятый понедельник.
– Слушаю вас, – сказал он, возвращаясь на свое место и делая маленький глоток, чтобы небольшой порции в чашке хватило если не на весь рассказ, то хотя бы на большую его часть. – Итак, что вам удалось узнать?
Не заставляя себя ждать, Полянская начала рассказывать.
В конце девяностых годов, в те времена, когда в стране творилась разруха и бандитский беспредел, воинские части жили не просто бедно, а в прямом смысле слова голодно. Чтобы выжить, продавали все, что плохо лежало, да и все, что лежало хорошо, продавали тоже. Потому что иначе военным и их семьям было просто не выжить.
Архивные документы хранили пуды информации о незаконной торговле списанной боевой техникой. В прессе того времени, свободной и безбашенной, можно было найти описание схем по продаже отправленных на «пенсию», но вполне себе работоспособных танков, пушек, вертолетов и военных кораблей, в том числе даже авианосцев, с которых не было снято секретное оборудование.
В 2000 году небольшой скандал, впрочем довольно быстро замятый, прокатился и по их области. Военной прокуратурой было возбуждено уголовное дело в связи с незаконной продажей сверхзвуковых истребителей-перехватчиков МиГ-31, базировавшихся на аэродроме военной базы Аксеново.
Если верить тому, что Инна Полянская нашла в подшивке своей же газеты «Курьер» за 2000 год, четыре двухместных высотных всепогодных истребителя 1970 года выпуска были списаны на военной базе за два года до этого, по документам, разобраны на запчасти, которые и хранились на территории воинской части в специально выделенном для этого ангаре.
МиГ-31 был предназначен для перехвата и уничтожения воздушных целей на предельно малых, средних и больших высотах, днем и ночью, в простых и сложных метеоусловиях, при применении противником активных и пассивных радиолокационных помех, а также ложных тепловых целей. Группа из четырех таких самолетов могла контролировать воздушное пространство протяженностью по фронту до 1100 км. И именно от этой «боевой четверки», якобы пришедшей в негодность, и избавилась воинская часть в Аксеново.
– А на деле? – спросил внимательно слушающий Радецкий.
– А на деле машины были во вполне себе боеспособном состоянии в момент списания и, разумеется, никто даже и не думал их распиливать и разбирать. В ходе проверки, которая прошла на базе в 2000 году, как раз накануне того, как эта история и попала в газеты, выяснилось, что все четыре самолета были проданы некоей подмосковной компании «Металлснаб» по цене лома абсолютно целыми, с двигателями и вооружением. Перед продажей была приглашена фирма-оценщик, которая оценила каждую машину в сто семьдесят пять рублей. При этом рыночная цена каждого истребителя составляла в тот момент более ста миллионов рублей.
– Сколько? – воскликнул Радецкий.
– Если быть совершенно точной, то сто шестнадцать миллионов, – спокойно сказала Инна. – Я, если честно, когда читала все эти документы, у меня прямо сердце заныло. Это ж какой прекрасный скандал, какую вкусную статью из этого всего можно было сделать.
– А ту статью в «Курьере» писали не вы?
– Нет, я пришла в газету пять лет спустя и до сего момента ничего про этот скандал не слышала. Поэтому страшно вам, Владимир Николаевич, благодарна, что вы меня посвятили в эту историю. Интересно же до невозможности.
– Действительно интересно, хотя и непонятно, какое отношение это может иметь к тому, что происходит сейчас, спустя двадцать с лишним лет. И что было дальше?
– Четыре самолета были заявлены на аукционе по стартовой цене в сто семьдесят пять рублей. Затем они были проданы «Металлснабу» без повышения стоимости, то есть государство получило семьсот рублей за боевую технику в рабочем состоянии, которая на черном рынке могла быть перепродана почти за полмиллиарда.
– Красиво, –
