— И вам?
— И нашей стране, — приосанившись, сказал Коля и грустно добавил:
— У нас много врагов.
— Казимеж убит, гениальное открытие вы прохлопали, — со слезами на глазах подытожила я, — чего же теперь хотите? «Голых граммов» он мне точно не посылал. Можете перерыть всю квартиру… Коля покрылся краской, говорящей о том, что квартира давно уже перерыта и неоднократно. Я спокойно сказала:
— Все, иду к бабушке Фране лопать буфе.
Коля вдруг как подскочит, да как заорет, занеся серп войны над хрупкими колосьями нашего мира:
— Да подожди ты со своим буше!
— Буфе, — машинально поправила я.
— И буфе! И буше! Всего ты еще налопаешься, если в карцер не угодишь!
Тень беды простерла ледяные руки, инеем покрывая планы-надежды моей юной души. Я немедленно разрыдалась, изготовившись падать в обморок.
— Что вы мучаете меня, — сквозь слезы попискивала я. — Мало мне горя? Погиб мой жених, а вы со своими граммами. Ведь ничего я не знаю, даже этой теории не поняла! Отпустите меня, пожалуйста! Я все вам врала!
Коля, видимо, терпеть не мог женских слез, как и покойный Казимеж.
— Музочка, — взмолился он, — пожалуйста, перестань реветь. Никто тебя в карцер не собирается отправлять. Пойми, не могу я сейчас тебя отпустить. Тот, кто убил Казимежа, убьет и тебя.
Слез моих как не бывало, но зато возникла потребность посетить туалет.
— Почему это? — испуганно воскликнула я не своим голосом.
— Подумай, может, и догадаешься, — расплывчато ответил мне Коля.
Я подумала, но не догадалась, зато осознала бесперспективность своего существования и снова начала падать в обморок. Коля вовремя меня подхватил и подтащил к вентилятору. Я пришла в себя и спросила:
— Что мне делать?
— Во-первых, во всем меня слушаться, — загнул он указательный палец. — Во-вторых, под нашей охраной отправиться домой…
Этот вариант меня напугал до смерти, а ведь еще недавно я только о нем и мечтала.
— Нет! — завопила я. — Не надо домой!
Коля одобрил протест:
— Правильно, ты не поедешь домой, ты поедешь ко мне. Капочка ждет тебя не дождется.
— Капочка?! — взвизгнула я от неожиданности. — Ты предлагаешь мне поселиться в одной квартире со своей злой и ревнивой Выдрой?
— Ну да.
Я вынуждена была посмотреть правде в глаза и воскликнула:
— Она меня и убьет!
— Это необходимо, — с нежностью убеждал Коля.
— Необходимо меня убить?!
— Необходимо поселиться в моей квартире, — сдержанно пояснил Коля и ошарашил меня вопросом:
— Ты и сейчас настаиваешь, что голограмму тебе не передавали?
Сколько можно?!
— Клянусь своей шубой! — воскликнула я.
Коля мгновенно поверил.
— Тогда другого выхода нет, — развел он руками. — Придется тебе какое-то время пожить с моей Капой. Пойми, возможен и такой вариант: твой Казимеж оставил голограмму в надежном месте, из которого в случае его смерти она должна проследовать прямо к тебе.
— Почему ко мне?
— Потому что он больше всех тебе доверял, разве не очевидно?
— Не очевидно, — призналась я, слыша об этом впервые.
Коля деловито продолжил:
— Казимеж, видимо, подозревал, что его могут убить, раз он открыл счет на твое имя. Если все свои сбережения он оставил тебе, значит, и открытие мог оставить.
Я уточнила:
— Мне?
— Тебе! Да! Тебе! Кому же еще? — взбесился вдруг Коля и пояснил причину своей несдержанности:
— Какая ты бестолковая.
— А зачем оно мне, это открытие? Что оно мне принесет?
— Кроме неприятностей, ничего. Поэтому жить будешь в моей квартире. Там тебя никто не найдет. Ты будешь в безопасности.
Я поразилась:
— В безопасности рядом с Выдрой?!
Коля взорвался:
— Не смей так говорить о моей жене!
Я согласилась:
— Ладно, не буду.
Согласитесь и вы, приятно, когда муж яростно защищает свою жену. В жизни чаще наоборот, он яростно на нее нападет — если исключить первые два месяца их знакомства.
— И долго мне жить с твоей Капой? — поинтересовалась я вполне дружелюбно.
Коля вздохнул:
— До тех пор, пока не найдем голограмму и не выясним, кто убил американскую дублершу. Еще нам хочется знать, кто таскал ее тело по твоей квартире.
— И куда пропадал мой ковер, а также тапочки и халатик, — вставила я.
Коля не возражал:
— Да, хотелось бы и это узнать.
— Но если меня не будет в моей квартире, вы этого никогда не узнаете.
— Не волнуйся, ты будешь в своей квартире, — загадочно успокоил меня Коля.
Я догадалась: «Он клонит к клону!» — и завопила:
— Что? Снова дублерша? Не надоело вам уродовать бедных девиц?
Коля восторженно меня заверил:
— Мы нашли готовую страхолюдину. Пластическая операция нашей дублерше если и пригодится, то лишь с целью стать симпатичней.
Вынуждена была признаться:
— О чем вы? Ничего не пойму.
— Среди наших сотрудниц нашлась одна, очень похожая на тебя. Поразительное сходство!
— Неужели косолапая, шепелявая и с легкой косинкой? — ревниво осведомилась я.
— Именно, — «обрадовал» меня Коля. — Подгримируем ее для окончательного сходства и поселим в твоей квартире.
Пришлось осведомиться — из вредности, нельзя же верить всему подряд.
— А левой ногой она загребает? — спросила я в надежде услышать «нет».
— Похлеще тебя! — с гордостью сообщил Коля и пояснил:
— Она прошла отличную выучку и готова довести операцию до конца.
И тут я вспомнила про бабулю!
Недели две не была я в своей квартире. Ох, боюсь, бабуле не понравится это. Она примчится и в два счета расколет их выученную дублершу.
Вынуждена была радостно поделиться своим опасением с Колей.
— А вот чтобы этого не произошло, звони бабуле и говори, что у тебя все в порядке.
Пришлось именно так и поступить.
На следующий день я покинула Быдгощ, отправившись в Варшаву. Все выглядело естественно. Моя многочисленная родня погрузила мои чемоданы в поезд, я расцеловалась со всеми по три раза и клятвенно пообещала передать приветы бабуле.
Лишь я да бабушка Франя с дедушкой Казиком знали, что мой возлюбленный внезапно погиб.
Знала, конечно, и Марыся Сташевская, но Коля заверил, что беднягу Марысю безжалостно запугали. Теперь ее необычный голос сипнет при одном только имени Балицкого. Даже на своего соседа — моего дедушку Казика — она не может смотреть без содрогания, потому что он тезка Казимежа.
Больше о Балицком в Быдгоще никто и не слыхивал. Тетушка Казимежа умерла три года назад, а других родственников у него не осталась. Он был, как и я, сирота.
Отправить меня решили железной дорогой. Самолеты казались уже ненадежными. В Варшаве я погрузилась на скорый поезд и безвылазно сидела в своем купе, в котором находились еще три человека: двое мужчин и одна женщина. Уверена, были они людьми непростыми, что мне придавало уверенности: авось, не погибну в пути.
Смерть Казимежа…
Чем дальше время уносило меня от того страшного дня, тем нестерпимее становились горе и боль утраты. Если в Польше я еще как-то держалась, то, подъезжая к Питеру, уже белугой рыдала. Я страдала. Казалось, теперь так будет вечно.
В Петербурге я вышла из поезда и под невидимым присмотром отправилась в свою квартиру. Там я находилась до середины ночи, естественно, под охраной четырех бравых ребят. Потом меня заставили нацепить какой-то ужасный парик, не менее ужасное пальто и повезли домой к Коле.
Капа, оказывается, действительно с нетерпением меня поджидала. На лице ее отразилось такое сочувствие, что я завыла у нее на груди страшным воем. Она гладила меня по волосам и приговаривала:
— Девочка, успокойся, все будет хорошо.
«Разве может быть хорошо без Казимежа?» — думала я, но не возражала.
Потом Капа повела меня на кухню, напоила чаем, дала мне каких-то пилюль и уложила в постель.
Лишь утром я поняла, что сплю на семейной кровати, на которой, может быть, Капа и Коля занимались любовью. Сама Капа переселилась в гостиную на потертый диван.
Пока я размышляла над тем, какую линию гнуть в отношениях с Капой, ее непривлекательная физиономия показалась в двери.
— Проснулась? — шепотом спросила она, просунув голову в приоткрытую дверь.
Я с недоумением смотрела на эту говорящую голову и тосковала.
«Подлый Коля. Подложил мне свинью», — думала я, не собираясь вступать в дружбу с Выдрой, хоть и очень она к этой дружбе стремилась.
Думаю, в интересах того же Коли. Звездочки на погоны мужа она решила на мне заработать, не иначе.
— Мы сейчас встанем, умоемся и пойдем пить кофеек, — сюсюкая, сообщила Выдра.
Знаком я показала, что хочу остаться одна. Когда говорящая голова скрылась, я долго лежала в постели, вспоминая Казимежа. И долежалась до того, что поняла: возникла необходимость выпить. Разумеется, с горя..
Я оделась, вышла на кухню и традиционным жестом дала хозяйке понять о возникшем с горя желании. Капа мгновенно меня поняла и полезла в шкаф за графином. Потом я полировала свое горе водочкой, а Капа старалась меня развлечь, пускаясь в воспоминания. К воспоминаниям ее склоняло все, за что она ни бралась.
