– Это столовая, – ответил Кеша, – вернее, ее останки, руины. Эй, мать, вылезай, кончен бал, погасли свечи!
Сидя с ведром на голове, я с ужасом думала, как объяснить устроенный мною фейерверк.
– Ну, – настаивал Кеша, – чего медлишь?
– Как там, все спокойно? – пискнула я.
– Громче говори!
– Не могу! – крикнула я и чуть не оглохла. Внутри ведра голос звучал как в соборе – сильно и густо.
– Дай сюда, – велел Кеша и сдернул с меня ведро.
– Ой-ой-ой, – завопила я, – больно! – И зажмурилась, боясь увидеть картину разгрома.
– Зачем она его надела? – послышалось сопрано Зайки.
– А зачем она вообще все делает? – спросил Кеша.
– Прекрати издеваться, – взвыла я.
– Злится, значит, жива, – резюмировала Ольга.
– Ой, – раздался Марусин крик, – ох и ни фига себе! Вот это бардак, прямо погром в Жмеринке!
– Маня, – возмущалась я, – что за выражения!
– Мать, устроившая такой разгром в столовой, не имеет права делать никому замечания, – отрезала Зайка.
– Почему она ведро надевала? – полюбопытствовала Маня.
– Голову мыть хотела, – ответил Кеша.
– Глупо как-то, – удивилась Маня, – Мусечка, как тебе подобная идея в голову пришла? Ну зачем устраивать из столовой баню?
– Хватит идиотничать! – закричала я. – Мы чуть не взорвались, а от вас никакого сочувствия. Лучше помогли бы от копоти отмыться, – добавила я, увидев свои закопченные руки, которыми до ведра прикрывала голову.
– Пошли в ванную, – скомандовала Оля. Там она полила меня «Ферри», сказав, что остальные средства не подействуют.
Я покорилась.
Широко разрекламированное средство для мытья посуды очень мылкое, а чтобы меня отмыть, Ольга его не пожалела. Все волосы, шея, плечи были залиты зеленой массой. Кое-как открыв глаза, я открутила душ и встала под теплые струи. Чтобы окончательно привести себя в порядок, мне понадобилось около часа.
Наконец, завернувшись в халат, с полотенцем на голове, я всунулась в столовую и лишилась дара речи. Это не погром в Жмеринке, нет, в комнате завтра Борис без особых декораций сумеет снять эпизод «Взятие Грозного федеральными войсками». Я не сумею описать вам пейзаж, у меня просто не хватит слов…
– Объясни теперь, – спросил выглянувший из гостиной Кеша, – что за примочка с ведром.
– Тут взорвались петарды…
– Знаем, Ирка рассказала, еще хорошо, что животных не было.
– Я и надела ведро, чтобы мозг сберечь.
Аркашка сложил губы трубочкой, потом присвистнул:
– Что сберечь?
– Мозг.
Сын посмотрел на меня, тяжело вздохнул и поинтересовался:
– А с чего вдруг петарды взорвались?
– Не знаю, – малодушно соврала я, – лежали, лежали себе, потом фр-р-р – и взлетели. Небось самовозгорание… Случается такое…
– Ага, – кивнул Кеша, – теперь все ясненько, просто случайность, да?
– Да!
– Да?
– Да!!!
– Ну-ну, – пробурчал сын, – вот у меня новый подзащитный, такой прикольный парень!
– В чем прикол? – поинтересовалась я, разматывая тюрбан.
– Жену убил, – спокойно пояснил Кеша, – нанес бабе восемьдесят два ранения ножом, всю исколол, и знаешь, что говорит?
– Ну?
– Якобы супруга попросила: «Милый, дай ножик хлебушка отрезать». А он и бросил, да случайно попал прямо ей в шею… А ножик, ну вот шалун, давай по несчастной тетке прыгать, вроде как упасть хотел, катился вниз и втыкался, катился и втыкался!
– Бред!
– Тоже случайность вышла, – хмыкнул Кеша, – как у тебя с петардами. Раз – и вспыхнуло! Бывает.
Он захлопнул дверь. Я уставилась в большое зеркало. Надо же, трачу сумасшедшие деньги на дорогие шампуни, намазываю на шевелюру ополаскиватели, а толку чуть. Пряди вечно торчат в разные стороны и расчесываются с трудом. А после «Ферри» выглядят просто изумительно. Может, мне вообще всегда пользоваться средством для мытья сковородок?
Причесавшись, я побрела в спальню. В гостиную к детям не пойду, такого наслушаюсь. Зато теперь ясно, что Романа Саблина нельзя выманивать из квартиры дымовой шашкой, нужно придумать иной способ.
На следующий день, ровно в полдень, я заняла пост у подъезда на Загорьевской улице и стала поджидать подходящую кандидатуру. Не прошло и получаса, как искомая личность появилась. Из дверей вышел с собакой парнишка лет двенадцати, явно прогуливающий школу.
– Поди-ка сюда! – крикнула я.
Мальчик приблизился к «Рено».
– Вы мне?
– Тебе. Знаешь Романа Саблина?
– На одной площадке живем.
– Сделай милость, позвони к нему в дверь и крикни: «Рома, это я». А когда он откроет, скажи: «Спустись вниз, там в машине сидит Поля Железнова. Она тебе дозвониться не может». Вот за услуги. Только звони долго, ногой постучи, он дома, но чужим не открывает.
Парнишка глянул на зеленую бумажку и, не говоря ни слова, подхватил не успевшую пописать собачонку и исчез в подъезде. Я надвинула на брови шапку, подняла воротник и уставилась в окно. Прошло минут пятнадцать, прежде чем во двор выскочил парень в джинсах и свитере. Я нажала на клаксон. «Рено» быстро гуднул. Роман кинулся к передней дверце, я отвернулась в противоположную сторону. Саблин сел в салон и нервно сказал:
– Что за шутки? Весь институт гудит о твоей смерти. Прикинь, как я перепугался! Где мои деньги?
– Какие деньги, Ромочка? – поинтересовалась я и глянула на парня.
Тот секунду сидел с открытым ртом, попытался выбраться из машины, но мой палец быстро нажал на брелок сигнализации.
– Кто вы? – выпалил Рома.
– Частный детектив Дарья Васильева.
– Кто?
– Сыщик, которую Нина, мать Железновой, наняла, чтобы найти убийцу дочери.
– Полю убили? – пролепетал Рома.
– Конечно, – кивнула я.
– За что?
– А какие денежки она тебе обещала?
Саблин просто посерел.
– Шутка!
– Вот и расскажи…
– Ерунда, ей-богу!
– Чего же боишься из дома высунуться и сестру врать заставляешь?
– Болен я.
– Ага, жуткой инфекцией, страшной и непонятной.
Парень дернулся, но промолчал. Я положила ему руку на плечо.
– Рома, боюсь, ты плохо понимаешь, во что вляпался. Триста тысяч, которые вы с Полей решили спрятать, на самом деле принадлежат страшному человеку!
– К-кому? – прозаикался Рома.
– Многократно судимому Шлюзу.
– К-кому?
– Анатолию Николаевичу Кочергину, кличка Шлюз. Поля попросту украла баксы.
– Не может быть!
– Послушай, Ромочка, – ласково проворковала я, – ты попал в жуткую ситуацию. Ну зачем постоянно посылал Полю на заработки? Зачем ругал ее и бил? А потом заставил спереть деньги, только маленько не рассчитал. Господин Шлюз очень крутой и безжалостный тип, сейчас по твоему следу бегут несколько гончих псов. Считай, тебе просто повезло, что первой к цели добралась я. Потому как ищейки Шлюза не станут разговаривать, а просто возьмут паяльник и воткнут тебе его… Впрочем, об этом лучше не думать!
Саблин стал желтым, даже губы его потеряли всякую окраску.
– Да вы че! Никуда я Полину не посылал, и не бил ее никогда! Мы с ней только приятельствовали через Валю.
– Это еще кто?
– Девчонка моя, Валя Илюхина, в одной группе с Полиной учится. Я сам испугался, когда столько деньжищ увидел…
– Расскажи все по порядку.
Роман принялся быстро вываливать информацию.
В тот день Полина пришла к нему на работу и ловко прикрыла дверь на щеколду.
– Чего случилось? – удивился Саблин.
Железнова вынула из пакета стодолларовую бумажку и спросила:
– Можешь отксерить?
– Конечно, – хмыкнул Рома, – только сразу хочу предупредить, если надумала таким способом из одной сотни две сделать, то совершенно зря, таких хитреньких знаешь сколько было, когда первые цветные ксероксы появились! И российские деньги шлепали, и доллары, и фунты… Такую фальшивку мигом вычисляют.
– Рома, – напряженным голосом поинтересовалась Поля, – хочешь десять тысяч долларов?
– Отксеренных, что ли? – заржал парень. – На фига они мне.
– Нет, – тихо продолжала Железнова, – настоящих.
Она сунула Саблину под нос пакет. Рома, продолжая ухмыляться, глянул внутрь и онемел. Такой прорвы денег он до сих пор не видел даже в российских рублях, не то что в баксах.
– Они настоящие? – глупо спросил Саблин.
Поля кивнула.
– Откуда? – изумился Рома. – Где взяла?
– Нашла, – ответила Поля.
– Нашла?!
Внезапно Железнова разрыдалась. Саблин растерялся, Полину он знал как спокойную, выдержанную девушку, не склонную к истерическим припадкам. И вдруг слезы? К тому же Рома всегда теряется, если девчонки начинают хныкать на его глазах. Как утешить, не знает, и чувствует себя по большей части дураком.
– Ну, ну, – забормотал он, – ладно, чего стонешь, успокойся.
Но Полю как прорвало:
– Господи, Ромка, как мне тяжело! Все силы из меня он вытянул, высосал, как грейпфрут, а шкурки бросил. Не могу больше!
