С приветом пенсионер республиканского значения Прилепа».
— Вот он каков — Прилепа! — сказал Аркадий. — Теперь мы знаем историю пенала.
— Главное, в нем есть какая-то тетрадь, — сказал я. — Тетрадь, о которой Соболевский имел все основания заботиться.
Аркадий кивнул. Он долго сидел у окна в тот день, держа на коленях конверты. Может быть, он вспоминал ленинградский вечер, когда сочинял письма, над обстоятельными ответами на которые долго потом бились бывший гимназист и бывший подпольщик.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
в которой появляются водолазы
Василий Степанович пришел через неделю. Траулер, на котором он добирался до нас, швартовался неловко. Он навалился на пирс, раздался хруст дерева и протяжный скрип стали.
Двое парней на палубе рядом с Василием Степановичем с любопытством разглядывали поселок.
— Водолазы? — крикнул Аркадий.
Парни закивали.
— Давай, ребята, выкидывайтесь, — сказал, подходя к ним, моряк в мятой капитанской фуражке, — Стоять не будем.
С палубы на пирс полетели рюкзаки, ватники. Открыли борт, стали выносить тюки и ящики.
— Три акваланга привезли, — сказал Василий Степанович, подходя к нам. — Заждались?
— Немного. Это компрессор?
— Да.
Последним вынесли тюк с палаткой. Траулер затарахтел дизелем и стал отходить. Он вычертил сложную спираль посреди бухты и исчез за мысом.
— Будем знакомиться, — сказал Аркадий.
— Николай…
— Боб.
— Вообще-то его зовут Иваном, — объяснил Василий Степанович. — Но, сами понимаете, Боб на танцплощадке звучит лучше.
Водолаз помоложе кивнул.
— Какая там глубина? — спросил другой, постарше. Он говорил про «Минин».
— Двадцать метров.
— Когда мы уродовались на «Эмбе», — сказал Боб, — у нас палатка стояла на палубе. Я тогда работал в Гидромете. «Эмбу» торпедировали немцы в начале войны. Она лежит около Сухуми. Дыра в борту — грузовик въедет! Заплываешь в трюм, как в ворота…
— Ладно тебе, — сказал Николай. — Палатку помоги тащить.
— Можно оставить ее на пирсе, — сказал Василий Степанович. — Все равно скоро грузиться. Катер дадут — и пойдем.
— Как хотите.
Решили ночевать у пирса.
В сарае, где расположились водолазы, стоял, густой запах смолы и прелой пеньки. В дощатом полу чернели неровные, с округлыми краями, щели. В углах шелестели крысы.
Мы сидели у электрической плитки, слушали, как пищит, закипая, медный чайник, и рассказывали прибывшим историю гибели судна и его поисков.
— Сходим посмотрим, — повторил Николай. — Катер прямо с утра? Вот и хорошо.
Утром мы ушли к Двум Братьям.
На «Минине» ничего не изменилось.
По наклонной изъеденной ржавчиной палубе катались морские блохи. Черные потеки водорослей стыли в углах. Через рваные края пробоин тускло светила зеленая непрозрачная вода.
— Так… так… — бормотал Николай. Он ходил по обломкам «Минина», как кошка. Он принюхивался к железу и торопил Боба.
Они надели акваланги, с плеском упали в воду, медленно шевеля ластами, и, поблескивая белыми баллонами, скрылись.
Овальные пузыри, вихляя и пульсируя, поднимались из глубины. Они выскакивали на поверхность, с легким урчанием распадались и вызывали сложную систему кругов.
Мы с Аркадием ждали.
Прошло полчаса, вода раздалась, и из нее показался Николай. Он подождал напарника, оба взобрались на платформу, разделись, закутались в одеяла и стали рассказывать.
— Кто его знает, — как-то неопределенно, шевеля щеточкой усов, начал Николай. — Пароход, конечно, тут. Вернее, то, что от него осталось. В общем — это лом. Там, под нами, машина или котлы. Много труб. Заросло все — не узнать, мидии — как горы. Вроде бы это средняя часть.
Аркадий слушал и мрачнел.
— Правильные водоросли, — добавил Боб. — Лес.
— Не в них дело, — продолжал Николай. — Эта часть судна почему уцелела? Сидит между камней. Здоровенные две скалы. Все, из-под воды если смотреть, получается как башня: скалы — на них кусок судна. А остальное разнесло — нет парохода, даже где у него был нос, где корма, не различишь.
Боб кивнул.
— Внизу машина. Это — верно.
— Делать нечего, — мрачно сказал я. — Возьмем шатун на память, подарим музею, и все.
Зарядил дождь. Мелкая капельная морось упала на остатки «Минина». Море слилось с небом, все стало неразличимо серым.
Я поежился.
— Чудаки, — сказал наконец Боб. — Куда они смотрели, когда шли? Вперлись, как в стену. Приложились — будь здоров!
Он говорил о команде «Минина».
— У побережья Северной Америки есть остров Сейбл, — сказал я. — Это даже не остров, а длинная, выступающая из океана коса. На ней уже погибло несколько сот судов. Ее называют кладбищем кораблей. Все об этом знают, и каждый год кто-нибудь оказывается на мели…
Снова возникло томительное молчание. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу. Николай и Боб согревались.
— Нет, это не Черное море, — сказал Боб и стал насвистывать песенку.
— Помнишь Диоскурию? — сказал Николай.
Боб засмеялся.
— Было дело, — сказал он, — один чудак, иностранец, нырнул около Сухуми с аквалангом и заявил: «Видел на дне остатки города. Статую юноши с поднятой рукой и все такое…» Ну, поднялась паника. Шум. Позвали нас. Мы работали у маяка. У нас судно было. Городские власти забегали — жуть! Шутка — там город был у древних греков, Диоскурия; сто лет его искали, а он — под боком. Разбили нас на тройки. Пять троек пустили. Каждая тройка на одном шнуре. Один в центре, двое растягивают шнур. Каждая связка тридцать метров. Пять связок — сто пятьдесят. Пошли мы веером. От берега в море, раз и второй, и третий. В одном месте ни шиша, во втором — ничего. Три дня искали…
— Нашли?
Они опять засмеялись.
— А что? — сказал наконец Николай. — Нашли. Керамику. Обломок сосуда.
— Точно — сосуд, — сказал Боб.
— Отдали обломок археологам. Сначала местным, потом в Москву возили… Ответ пришел — бытовой мусор, конец прошлого века.
— А турист? — спросил я.
— Что турист? Уехал. Туристы всегда уезжают… Так что все ясно: завтра ставим на Двух Братьях лагерь и начнем работать.
Мы вернулись на Изменный.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Про остров водолазов
Матевосян стоял на берегу и с удивлением смотрел, во что превратила остров Два Брата фантазия Боба. Позади Матевосяна скрипел форштевнем о гальку водолазный бот.
Боб был теперь комендантом. Он сам назначил себя комендантом и начал с флага. На острове были поставлены две палатки. Рядом с ними мачта. На ней развевался флаг. На флаге были нарисованы баллон от акваланга и маска.
Боб объяснил назначение флага.
— Это вымпел, — говорил он. — Знаете, как на военных кораблях? Обозначает начало работ. В день окончания — спустим.
— Флаг — это хорошо, — спокойно отвечал бригадир. — А хлеб откуда будете брать?
— Проживем на галетах.
— Деньги дай — привозить будем. Раз в три дня.
Боб провел его в первую палатку. В ней стояли четыре раскладушки, стол, лежали четыре рюкзака и наши с Аркадием чемоданы.
Во второй палатке стоял компрессор, лежали акваланги, укрытые пластиком мешки с крупами.
— А кухня где? — спросил Матевосян. — Кухня, а?
Кухня располагалась под скалой, в нише.
— Основной вариант, — объяснил Боб, — костер, две рогулины, котел. Запасной, если отсыреют дрова, керосиновая плита. Это — разогреть, вскипятить…
— Дверь сделай! — сказал Матевосян. — Дверь! — Кухня ему не понравилась. — Еще лучше — стенку, такую, чтобы двигать ее можно было. Откуда ветер, дует — туда повернешь.
— Называется экран. — Боб согласился. — Правильно, я такие видел. Брезента надо кусок.
— Возьми на боте.
Подивившись нашему быту, Матевосян ушел.
Каждое утро мы собирались на завтрак. Отгремев кружками, надували шлюпку и уходили к «Минину».
Там водолазы обследовали дно.
— Чисто. Каменная осыпка, — объясняли они. — Хорошо видно, но ничего похожего на пенал нет.
— А если он в середине судна? Тут, под нами?
— Тогда надо взрывать…
От картины, созданной когда-то воображением Аркадия, в которую в конце концов поверил и я: громадный пароход на боку, в каютах которого плавают разноцветные пучеглазые рыбы, а в последней лежит, ожидая нас, пенал, — не осталось ничего. Длительный, но такой понятный поиск — каюта за каютой, — полный приключений и романтики, оказался химерой.
Настал день, когда Николай сказал мне:
— Сегодня пойдете и вы.
Мне помогал Боб. Мы бережно тянули, раскатывали тонкую резину. Я приседал, разводил ноги. Когда костюм был надет, мы соединили половинки его на животе широким поясом. Взвалив на спину акваланг и сбив на лоб маску, я пошел к борту, гулко шлепая ластами, добрел до края платформы и боком свалился в воду.
